Осколки под стеклом - Евгения Мелемина

— Критерии… — тоскливо сказал Игорек.

— Жесткие, — сказал Артур. — Без исключений. Оставь щель в обшивке, и рано или поздно пойдешь на дно.

Игорек взялся пальцами левой руки за кисточку свисавшего с кресла пледа и подумал: интересно, кто раньше жил в этом доме…

Сверху, через перекрытия второго этажа, донесся слаженный ангельский хор.

— Они, — Артур пальцем указал на потолок. — Бескровное оружие. С их помощью нам придется доказать, что зверств никто не чинит, что Сонные полигоны уже не нужны, что чистка прекратилась, а все те, кто еще нуждается в помощи, получают ее в больницах и пансионатах Сестер Жизни. Они — независимая организация, сумевшая изменить радикальные взгляды правительства. Они — квинтэссенция женского сострадания и протянутой руки помощи. Они добились прекращения чистки и взялись за спасение. А мы им помогаем. Прикрываем фланги. Нам необходимо остановить теракты, иначе победу отдадут другим.

— Убедительно.

— Не совсем. Для убедительности мы взяли тебя.

— Я сумасшедший, — зло сказал Игорек.

— Ты исключительный, — поправил его Артур, — и станешь гарантом прекращения терактов. А я дам тебе гарантию на то, что твоя прелестная девушка доживет до старости в целости и сохранности. А еще — признание такого масштаба, какое тебе и не снилось.

— От меня нет никакого толку, — ответил Игорек. — Я весь выложился.

Ему не хотелось говорить «да». Он уже видел вокруг себя прутья захлопнутой клети, но пока не прозвучало роковое «да», совесть молчала.

— Посмотрим, — благосклонно ответил Артур, пережевывая лимон. — Юля!

Дверь открылась сразу же, словно она поджидала в коридоре. Проскользнула в комнату серой гибкой тенью и села напротив, расправив складки длинной юбки. Потом положила обнаженную до локтя белую руку на стол и, разжав другую руку, быстрым длинным движением распорола кожу от запястья до сгиба. Разъехалась длинная глубокая рана — сначала бескровная, с желто-алой внутренностью, она набухла по краям тяжелыми густыми каплями и вдруг залилась кровью, словно река в половодье. Кровь толчками выбивалась из черной разваленной раны. В другой руке Юлька аккуратно держала маленькое лезвие.

Губы ее моментально посинели, а ресницы дрогнули. Артур, помедлив, взял с блюдечка еще один ломтик лимона и глазами показал Игорьку на расплескавшуюся по столу горячую лужу, струйки от которой уже ссыпались на пол.

— Вот… дура! — вырвалось у Игорька. Дрожа от бешенства, он вцепился в Юлькин локоть пальцами так сильно, что она не выдержала и тоненько заверещала. Капли крови разлетелись веером.

Пальцы Игорька сорвались и скользнули ниже, в глубокий разрез, затопленный алым. Юлька забилась на кресле, закатывая глаза. Несколько ярких капель упали на блюдечко, и Артур брезгливо отодвинул его от себя.

— Дура, — повторил Игорек, сжимая зубы, — ему было остро и горячо больно, зато Юлькина рана затягивалась на глазах, зарастая сначала тонкой розовой кожицей, а потом превращаясь в чуть выпуклый белый шрам.

Отпустил он ее тогда, когда мягкое и болезненное закрылось вовсе. И кровь осталась только на столе.

— Ну вот. Стоит только захотеть, — меланхолично сказал Артур. — А теперь закрепим результат.

Он вытер руки о салфетку, достал маленький футлярчик и открыл его, щелкнув крышкой. В футлярчике оказался заполненный прозрачной жидкостью инъектор и узкий сложенный вдвое жгут.

— Руку на стол, — приказал он. — Витамины. У тебя серьезная атрофия мышц.

И пальцами пригвоздил правую руку Игорька к столу. Игорек сопротивляться не мог — слабость и тошнота, накрывшие его, смешивались еще с пережитым близким ужасом смерти. Он был уверен, что Юлька чувствовала себя так же, но она упорно смотрела в пол и не шевелилась. Только губы чуть порозовели.

Жгут туго обхватил предплечье, игла слабо кольнула кожу и провалилась в вену. Сердце тут же мягко ударилось, дрогнуло и зачастило в бойком сладком ритме. Дышать стало тяжело, но приятно, словно после весеннего дождя.

— Молодец, — похвалил Артур, собирая футлярчик. — Иди отдохни. Или напиши что-нибудь, разработай мышцы. А то как тряпка весь.

Игорек опустил глаза. Его рука, все такая же белая, лежала на столе и слабо вздрагивала. Пятна крови на ладони расплывались — яркие до рези в глазах.

— Легче? — с улыбкой спросил Артур. — Ну и правильно.

Юлька поднялась.

— Пойдем, Игорь, — сказала она спокойным нежным голосом. — У тебя завтра будет долгий день.

Ее голос шел издалека и отдавался в ушах тройным эхом. Игорек поднялся было тоже, но остановился, засмотревшись на ломтик лимона с яркой капелькой крови на нежной золотистой мякоти. Что-то в этом было, что-то важное, смахивающее на тайну сотворения мира.

— Иди, — сказал Артур. — Тебе сейчас весь мир — рай, не в лимонах счастье.

— Вот и я думаю, — ответил Игорек. — Не в них, да… А в чем?

Юлька аккуратно взяла его под руку и повела прочь, сначала в темный коридор, а потом в угловую маленькую спальную, где стояла узкая кровать, застеленная вишневым покрывалом, журнальный столик и кресло. Окна были плотно зашторены, но глаза Игорька быстро привыкли к полумраку. Ему даже показалось, что видит он больше, чем полагается — две, а то и три проекции комнаты в разных плоскостях.

Сердце билось все так же быстро и мучительно приятно. Во рту пересохло, а под солнечным сплетением то и дело сжимался сладостный ком, от которого дрожь истомы волной неслась по телу, останавливаясь в кончиках пальцев.

— Меня тошнит, — сказал Игорек, пытаясь лечь на кровать. — Я не могу…

— Тебе кажется, — ласково сказала Юлька и присела рядом. — Это только кажется, что тошнит.

Она протянула руку и погладила Игорька по щеке.

— Мы так на тебя надеемся…

— У тебя голос Стеллы, — сказал Игорек. — И волосы…

— Как хочешь, — сказала Юлька. — Все, что тебе угодно.

И вышла, прикрыв за собой дверь.

Игорек остался один и лежал неподвижно несколько часов — спать ему не хотелось и только казалось, что тело растягивают на дыбе, но от этого только приятно, будто размял затекшие мышцы… Думать он не мог.

Наутро он очнулся от долгого забытья с натянутыми в струну нервами. Скомканное вишневое покрывало валялось на полу, скрученное в диковинную розу. Тонкий луч света, как длинная спица, тянулся от окна к кровати, и Игорек от злости на него застонал, не в силах что-нибудь предпринять, чтобы избавиться от раздражающего света.

Он закрыл обеими руками лицо — сквозь них просвечивалось нежно-розовым, похожим на мясо моллюска.

Лекарство Артура подействовало — он больше не был калекой. Радости эта мысль не принесла. Радости словно вообще больше не было — вычерпали до дна. А злости было много.

В тишине он пролежал еще час, не двигаясь, чтобы не сорваться и не превратиться в дикого зверя, крушащего все вокруг. И вломившегося в комнату Виталика встретил, чуть приподнявшись, экономя движения.

— Сейчас все будет! — громовым голосом сообщил Виталик, сбрасывая кожаную куртку на кресло. — Ангел-ангел, где ты был, — весело пропел он на известный мотив, — кто же тебе смял рожу так, а…

Следом протиснулась в комнату профессионально-безразличная девушка с густой рыжей челкой. Она открыла небольшой чемоданчик, выдвинув бесчисленное количество ящичков, панелек и углублений.

Запахло пудрой, краской и чем-то сладким.

— Личико сюда, — сказала она, глядя на Игорька в упор прозрачными глазами.

Игорек молча отстранил ее рукой и, повернувшись на бок, скатился с кровати. На этот раз его тошнило по-настоящему, и вбежавшая Юлька заботливо подставляла какие-то тазики и вытирала ему лицо мокрыми холодными тряпками. Виталик дипломатично молчал, разглядывая в углу узоры на обоях, девушка с чемоданчиком рылась в многочисленных пластиковых баночках.

— Все-все-все… — бормотала Юлька, словно ребенка успокаивала.

Игорька трясло. Судорогой поджимало живот, руки дрожали. От вкуса желчи наворачивались слезы.

— Таблетку… — шептала Юлька. — На. Положи под язык. И сока попьем… — она все совала ему под нос стакан и в конце концов заставила выпить, а потом Игорек лежал на кровати, безучастный ко всему, и слушал удаляющееся бормотание:

— И в прямой эфир…

— И ничего, глаза зато…

— Думаете, дураки кругом?

— Вставай! — настойчиво грянул над ним голос, и Игорек сумел подняться.

Он запрокинул голову, надолго закрыл глаза и провалился в центр разноцветного крутящегося колеса. Оно крутилось и касалось мягко то век, то губ, то скул.

А потом выбросило на обочину и вывернуло назад руки.

Стало больно, и Игорек пришел в себя. Оказалось, что он стоит перед зеркалом полуголый, а Виталик настойчиво впихивает его в белоснежную выглаженную рубашку.