У истоков древнерусской народности - Петр Третьяков

Погребение, открытое у с. Глодосы, оказалось еще более богатым. Оно было расположено на краю высокого берега реки, на месте, окруженном в древности двумя рвами, которым соответствовали, вероятно, валы до настоящего времени не сохранившиеся. Следовательно, погребальное сооружение здесь было таким же, как в Вознесенке. На площадке, окруженной рвами и валами, в небольшой яме были обнаружены два скопления пережженных человеческих костей и отдельно две «кучки» вещей, побывавших в огне, т. е. на погребальном костре. Здесь находились прямая сабля в драгоценных ножнах, кинжал, стремена, удила, наконечники стрел и копья, обломки пострадавших от огня серебряных сосудов, в том числе сасанидского кувшина, и большое количество замечательных золотых украшений с зернью, сканью и тиснением, со вставками из стекла, жемчуга и драгоценных камней. Некоторые из украшений имеют ближайшие аналогии среди находок из Вознесенки.[89]

Я не буду описывать сокровища, происходящие из Вознесенки и Глодосского погребения. Это особая тема, и она заняла бы очень много места. Следует указать, что в Среднем Поднепровье известны и другие находки драгоценностей третьей четверти I тыс. н. э., представляющие собой, быть может, такие же захоронения. Они были сделаны случайно, во время разного рода земляных работ, и фигурируют в литературе в качестве кладов. Имеются отдельные случайные находки и рядовых вещей, подобных предметам из Тополей и Ново-Покровского могильника. Бесспорно, что здесь обитало какое-то особое население, неизвестно — кочевое или оседлое, с отчетливо выраженной социальной дифференциацией, с вооруженными «дружинами». Население это участвовало в походах на византийские владения в годы славяно-византийских войн на Балканах, о чем говорят найденные в Вознесенке серебряный орел и другие вещи.

Что же это было за население, к какой этнической группе оно принадлежало?

Оно не могло относиться к аварам. Их древности известны: они имеют совсем другой характер. Кроме того, авары находились в восточнославянских пределах несколько раньше, чем были совершены некоторые описанные захоронения.

Из сказанного выше читатель, возможно, сделал преждевременный вывод, что я присоединяюсь к тем историкам, которые стремятся связать происхождение росов-русов с сарматским миром. Такого мнения, как уже указывалось, придерживались некоторые исследователи прошлого века. Его разделяют и сейчас многие исследователи, в частности Г. Вернадский, Т. Сулимирский, некоторые советские археологи. Действительно, сармато-аланские племена в третьей четверти I тыс. н. э. жили бок о бок с днепровскими славянами; они составляли значительную часть населения запада Хазарии. Не только на Северном Кавказе, но и на Донце известны их могильники с характерными погребениями в катакомбах Сарматы могли иметь отношение к господствующей прослойке древнейшей Русской земли, могли считать себя владетелями той земли в Среднем Поднепровье, которую заселили в начале третьей четверти I тыс. н. э. поляне, северяне и уличи.

Исследователи перечисленных выше древностей — топольских, ново-покровских, Вознесенских, глодосских — тоже не раз вспоминали о сарматах, но склонялись больше к «славянской точке зрения». В материалах из Тополей и Ново-Покровского могильника Ю. В. Кухаренко усматривал сочетание славянских и сармато-аланских элементов, а также указывал на какие-то связи с более ранним черняховским миром. Исследователь сокровищ из Вознесенки относил их либо к славянам, либо к хазарам, в составе которых имелись славянские элементы. Кто был захоронен на берегу р. Сухой Ташлык около Глодосов, А. Т. Смиленко определенно сказать не может, но подозревает, что это был славянский военный вождь.

Недавно была опубликована монография С. А. Плетневой, посвященная древностям Западной Хазарии. По ее мнению, обрисованные выше погребения с трупосожжениями принадлежали одной из группировок, тесно связанной с Хазарией, а именно группировке тюркского происхождения. В качестве доказательства у С. А. Плетневой фигурирует описание погребального обряда у хакасов; аналогии днепровским трупосожжениям указываются в чаатасах Южной Сибири и в могильнике, обнаруженном П. С. Рыковым и Т. М. Минаевой в Поволжье.[90] Но аналогии эти далеко не бесспорны.

Вещи, найденные в интересующих нас захоронениях: предметы вооружения и драгоценности, к сожалению, не говорят ничего определенного о племенной принадлежности их хозяев. В этот период, на исходе «великого переселения народов», в материальной культуре различных племен юга европейской части нашей страны было много общих черт. Глиняная посуда может быть определена как салтово-маяцкая, общая для многих племен Северного Причерноморья; здесь — на Донце и в Поднепровье — она скорее всего может связываться с сармато-аланскими элементами. Но погребальный обряд, выявленный при исследовании как рядовых, так и богатых захоронений, непохож на погребальную обрядность сармато-аланских племен третьей четверти I тыс. н. э., живших на Северном Кавказе и на Донце. Они не сжигали своих мертвых, а сооружали для них могилы с подбоем, катакомбы. Погребальная обрядность в данном случае является весомым аргументом, свидетельствующим против предположения о сарматском происхождении людей, останки которых были сожжены и захоронены у Тополей, Ново-Покровки, Вознесенки и Глодосов. Обряд трупосожжения, открытый в перечисленных пунктах, позволяет говорить либо о тюрках, либо о славянах. Было высказано мнение, что такая деталь погребального обряда, как захоронение побывавших на погребальном костре предметов вооружения отдельно от пережженных костей, заставляет вспомнить картину больших черниговских курганов X в., где вещи, побывавшие на погребальном костре, также складывались отдельно от останков захоронения. В качестве славянского Ю. В. Кухаренко рассматривает обычай сгибать пополам сабли, входящие в состав погребального инвентаря.

Но и эти аргументы маловесомы. Они могут послужить основанием не более чем для предположения. Вещи, побывавшие на погребальном костре, складывались в могиле отдельно от пережженных костей умершего не только у славян и тюрок. Обычай сгибать оружие умершего заставляет вспомнить о пшеворских элементах в составе черняховского населения, которые могли иметь и германское, и западнославянское происхождение.

Общий итог наших попыток ответить на вопрос, кем были древние русы, давшие свое имя древнейшему государственному образованию днепровских славян, таким образом, является далеко не утешительным. Группа археологических памятников, быть может, принадлежавшая этому «племени», как видим, пока что не поддается сколько-нибудь удовлетворительной этнической расшифровке.

НА ФИННО-УГОРСКИХ ОКРАИНАХ ДРЕВНЕЙ РУСИ

О финно-угорских племенах

В третьей четверти I тыс. н. э. славянское население, расселившееся в Верхнем Поднепровье и смешавшееся с местными восточнобалтийскими группировками, при своем дальнейшем продвижении на север и восток достигло границы областей, издревле принадлежавших финно-угорским племенам. Это были эсты, водь и ижора в Юго-Восточной Прибалтике, весь на Белом озере и притоках Волги — Шексне и Мологе, меря в восточной части Волго-Окского междуречья, мордва и мурома на Средней и Нижней Оке. Если восточные балты являлись соседями финно-угров с глубокой древности, то славяно-русское население близко столкнулось с ними впервые. Последующая вслед за этим колонизация некоторых финно-угорских земель и ассимиляция их коренного населения представляли собой особую главу в истории формирования древнерусской народности.

По уровню социально-экономического развития, образу жизни и характеру культуры финно-угорское население значительно отличалось как от восточных балтов, так и особенно от славян. Совсем чуждыми для тех и других были финно-угорские языки. Но не только поэтому, не только из-за значительных конкретных отличий, славяно-финно-угорские исторические и этнические отношения складывались иначе, чем отношения славян и их старинных соседей — балтов. Главным было то, что славяно-финно-угорские контакты относятся преимущественно к более позднему времени, к другому историческому периоду, чем отношения славян и днепровских балтов.

Когда славяне на рубеже и в начале I тыс. н. э. проникли на земли балтов в Верхнем Поднепровье и по его периферии, они были хотя и более передовыми по сравнению с аборигенами, но все же еще первобытными племенами. Выше уже шла речь о том, что их распространение по Верхнему Поднепровью представляло собой стихийный, веками длившийся процесс. Несомненно, он не всегда протекал мирно; балты оказывали сопротивление пришельцам. Их сгоревшие и разрушенные убежища-городища, известные в некоторых местностях Верхнего Поднепровья, в частности на Смоленщине, свидетельствуют о случаях жестокой борьбы. Но тем не менее продвижение славян в Верхнее Поднепровье нельзя назвать процессом завоевания этих земель. Ни славяне, ни балты не выступали тогда как целое, объединенными силами. Вверх по Днепру и его притокам шаг за шагом продвигались отдельные, разрозненные группы земледельцев, искавших места для новых поселений и пашен и действующих на свой риск и страх. Городища-убежища местного населения свидетельствуют об изолированности общин балтов, о том, что каждая община в случае столкновений защищала прежде всего себя. А если они — славяне и балты — и объединялись когда-либо для совместных вооруженных предприятий в более крупные группировки, это были частные случаи, не менявшие общей картины.