Лейтенант милиции Вязов. Книга первая - Сергей Волгин

Костер погас. Николай Павлович задремал, но через час услышал чертыхания Копытова. Терентий Федорович разжигал костер и ругался:

— Сгорели бы вы, кровопийцы! Нет на вас чумы. Где наши горе-химики, почему не придумают какую-нибудь отраву для этих паразитов. Лицо и руки вспухли… Проклятье! И понесло меня в эту отрезвиловку, черт возьми!

— А ведь верно: сюда бы алкоголиков посылать на лечение, — согласился проснувшийся Стоичев, чиркая спичкой и прикуривая папиросу.

— Это ты меня потащил на такой издевательский отдых. — Терентий Федорович поднял голову: вспыхнувший костер осветил его помятое, в волдырях лицо, красные сердитые глаза. Николай Павлович рассмеялся:

— Я не знал, что комары вас так любят, Терентий Федорович. Ко мне они не особенно липнут.

— Не в любви дело. Вообще ты мне делаешь много вреда.

— Какой же вред я принес, кроме комаров?

— Людей подговариваешь против меня, с сыном привязался, Вязова подсылал домой… Какого черта тебе надо? Неужели со мной нельзя было поговорить? Или я такой олух, что ничего не понимаю? И вообще я не перевариваю благодетелей.

Николай Павлович поднялся, подошел к костру и сел, накинув на плечи кожаную тужурку. «Надо ли в такой обстановке начинать серьезный разговор? — подумал он. — Пожалуй, все равно…»-и сказал:

— Иногда, Терентий Федорович, на одни и те же вещи мы с вами смотрим разными глазами. Мою заботу о вас вы принимаете как оскорбление. Чем это вызвано? Скажите откровенно.

— Заботу!.. — Терентий Федорович привстал на колени. — Не нужна мне твоя забота. Еще раз говорю: не лезь в мои семейные дела.

— Я не могу проходить мимо того, что ваш сын дружит с подозрительными людьми. Вы слишком даете волю Виктору.

— Это мое дело. Я не глупее вас с Вязовым.

Николай Павлович не думал, что Копытов так глубоко оскорблен разговором Вязова с его женой и не может понять простых слов. Но Стоичев не умел проходить мимо изъянов в людях, он был убежден, что его вмешательство хоть какую-нибудь пользу да принесет. А в данном случае надо было заставить Копытова трезво посмотреть на события.

— Вас никто не считает глупым, Терентий Федорович, не наговаривайте на себя, но разрешите мне не согласиться с вами, что воспитание вашего сына — личное ваше дело. Мы не позволим Суслику приучать Виктора к воровству, как это было однажды ночью, не позволим плодить преступников. Вы, по-моему, слишком доверяете сыну и надеетесь на себя, скорее даже на жену. А я вам скажу откровенно: Екатерина Карповна делает много вреда для сына, сама не понимая этого. Она дает ему деньги на личные расходы, разрешает выпивать, дает возможность вольно распоряжаться временем по ночам.

— И до жены добрался?! — прервал Копытов, покачал головой и зло рассмеялся. — Ну, ну, продолжай. Может быть, знаешь с кем она гуляет?

— На днях мне звонил директор школы, — продолжал Николай Павлович сдержанно, хотя злой смех Копытова возмущал его. — Речь шла о другом мальчике, но он, кстати, сказал несколько слов и о вашем сыне: учителя очень беспокоятся за Виктора, он может не окончить девятый класс.

— Кстати?.. А не специально ли ты звонил? Я теперь уверен, что ты дошел до такой мерзости. — Копытов встал.

— У нас, очевидно, разные суждения о мерзостях.

— Хватит. Давай прекратим этот разговор. Черт меня дернул отправить машину…

Холодный ветер потревожил камыши, шорох пополз по воде, как шипенье змей. Небо на востоке побелело. Николай Павлович взял удочки и пошел к берегу, а Копытов постоял немного, поежился, упал на камышовую подстилку и быстро уснул.

По дороге домой они не проронили ни слова.

Глава 18

Суслик встретил Виктора в парке культуры и отдыха, отвел в темную аллею и спросил:

— Ты еще долго собираешься прокатываться на чужой счет?

До этого Суслик никогда не разговаривал так грубо, скорее лебезил перед сыном начальника отделения милиции, поэтому Виктор опешил. Здесь, в полумраке, морщины на лице Суслика скрадывались, и он казался мальчиком.

— Ты думаешь, нашел таких дураков, которые вечно будут тебя бесплатно поить и кормить, устраивать тебе развлечения? Совесть у тебя есть? Мне нужны деньги! — продолжал он.

— Где же я их возьму?.. Я вкладываю свою долю. — Виктор хотел было сказать, что ему и так приходится трудно, он берет у матери украдкой по два, по три рубля и приберегает до встречи, но признаться в этом сейчас было стыдно.

— Вкладываешь! — презрительно протянул Суслик, переходя на свистящий шепот. Вдали на аллее он заметил гуляющих. — Твои вклады мизерные, они ничего не значат. Сколько твой отец зарабатывает? А я? Арифметику знаешь? Подсчитай.

— Мне отец свою зарплату не дает. — Виктор начал злиться.

— Тогда надо самому доставать.

— Это где же?

— Где хочешь. Гулять любишь? Привыкай и саночки возить.

В словах Суслика была доля правды. Виктор молчал. Иногда в компании Суслика и Старинова он вытаскивал из кармана свои маленькие сбережения и смущался. А они больше не требовали. Суслик цепко хватал деньги и говорил: «Хватит. У нас есть». А теперь у него, наверное, безвыходное положение, если он так настойчиво требует.

— Сколько тебе надо? — спросил Виктор.

— Триста рублей. Вчера совсем израсходовался, сам знаешь.

— Где же я тебе возьму столько? — Виктор покачал головой. — У меня таких денег никогда не водилось.

— Чудак ты, Витька, — вдруг засмеялся Суслик. — Я ведь у тебя взаймы прошу. Через два дня у меня получка, сам долг принесу. Неужели не выручишь?

Виктор пообещал и пошел домой, мучительно думая о том, каким образом он исполнит обещание. Просить у отца или у матери нечего и думать, они спросят, кому и на какие нужды потребовались такие деньги. Разве он может об этом сказать? Дома никого не оказалось, Виктор заглянул в сумку матери, там лежали две сторублевые бумажки. Он долго стоял у окна и думал: Суслику он обязан помочь любым способом, а где еще можно достать деньги? Если взять сейчас эти, то ведь мать скоро спохватится. Но потом решил: пусть спохватится, дня два будет искать, а он в это время получит у Суслика долг и такие же две бумажки спрячет в белье, как часто делает она.

В эту ночь Виктор возвратился домой поздно, настороженно следил за матерью, пока она ему собирала ужин. Спросит или нет? Мать не спросила о деньгах, пожалуй, еще не спохватилась, и он успокоился.

Суслика он увидел через два дня в том же парке и спросил, была ли у него получка и может ли он возвратить долг.

— Разве я у тебя брал? — удивился Суслик и искрение признался:- Знаешь, у меня столько долгов, что я иногда забываю отдавать. Придется тебе подождать.

Виктор понял: с этого человека ничего не возьмешь.

Дни становились жарче. Мостовые, каменные дома, железные крыши не успевали остыть за ночь; днем небо накалялось добела. Воздух нагревался так, что трудно было дышать.

Виктор вынес во двор кровать-раскладушку, поставил у изголовья тумбочку, провел электрический свет, рассчитывая ночами готовиться к экзаменам, но к учебникам не притрагивался, свет не зажигал, лежал вверх лицом и смотрел на звезды. Из парка доносились звука оркестра, на улице звенели трамваи, а Виктор ничего не слышал. В нем росло беспокойство, как у человека, потерявшего дорогу в лесу. В школе дела у него шли плохо, он нахватал двоек, мать стала с подозрением приглядываться к нему… А тут еще этот Вязов… Надо было решить, как поступать дальше, а решение не приходило. Суслик теперь прямо угрожал, просил еще денег.

В воскресенье, приехав с рыбалки, отец зашел к нему в комнату и долго сидел угрюмый, ни о чем не спрашивая. Виктор побледнел, вытащил из портфеля учебники, разложил их на столе. Может быть, отцу позвонили из школы? А может быть Вязов что-нибудь… Не арестован ли Суслик? Что, если он рассказал про то, как задолжал двести рублей и…

У Виктора затряслись колени, он прижал к столу ноги, опустил голову.

— К экзаменам готовишься? — спросил отец.

— Готовлюсь, — хрипло ответил Виктор.

Чем дольше Терентий Федорович смотрел на сына, тем все более убеждался, что Стоичев прав. Виктор побледнел, когда отец вошел в комнату, и сейчас явно чувствует себя стесненно. «Дошел до жизни, — с раздражением подумал Терентий Федорович, — на сына смотрю, как на преступника…» Стараясь придать своему голосу равнодушный оттенок, он сказал:

— По воскресеньям-то надо отдыхать. Или уж так приспичило тебе? Ты бы хоть рассказал отцу, как у тебя дела идут в школе.

— Идут, — едва пошевелил губами Виктор и подумал: «Начинай скорее, нечего тянуть…»

— А ты подробнее расскажи, подробнее. — Терентий Федорович встал и прошелся по комнате. Остановившись затем около стола, он посмотрел на сына сверху. Здоровый стал детина, широк в плечах, волосы отпустил длинные… Определенно о самостоятельной жизни подумывает, хотя молоко еше на губах не обсохло. И девушку, наверное, выбрал. — Что ж молчишь?.- повысил голос Терентий Федорович. — Корова язык отжевала? Один раз в год с отцом откровенно поговорить не можешь?