О друзьях-товарищах - Олег Селянкин

Все это и многое другое было, но, поверьте, если бы только представилась такая возможность, мы с большим удовольствием и не меньшим успехом держали бы оборону в доте, дзоте, наконец, в целом доме, вели бы огонь из его окон, а не из-под кровати, да еще в дыру, сделанную снарядом.

Не понял автор книги «История второй мировой войны» и еще одного, самого главного: того, что в дни Сталинградской битвы никто из нас не думал, совершает он подвиг или нет, что в те дни все мы жили одним стремлением — уничтожить как можно больше врагов и тем самым приблизить победный для нас конец войны. Вот поэтому моряк-тихоокеанец Михаил Александрович Паникаха (он служил в 893-м стрелковом полку) с двумя бутылками самовоспламеняющейся жидкости и пополз навстречу вражескому танку. Он был от танка уже на дистанции верного броска и даже поднял руку с бутылкой, чтобы совершить бросок, но тут пуля разбила бутылку. М. А. Паникаха превратился в живой факел. Но он все равно бросился к вражескому танку, разбил о него вторую бутылку. Да и сам лег на его броню.

А разве не подвиг совершил Евгений Александрович Бабошин?

Он с группой разведчиков во вражеском тылу собрал много очень ценных для нас сведений, разведчики уже возвращались, когда их сначала заметили, а потом и окружили фашисты.

Надежды на то, что удастся своими силами прорвать кольцо вражеского окружения, у разведчиков не было. И тогда лейтенант Бабошин вылез на крышу дома, встал там во весь рост и двумя бескозырками просемафорил нам все добытые разведкой сведения.

Фашисты по нему строчили из автоматов, стреляли из винтовок и пулеметов. Он был ранен, истекал кровью, но не опустил руки, пока не закончил передачу.

Потом — упал. Разведчики как могли и умели перебинтовали его, положили в укромное место и весь день отбивали атаки врага.

Только ночью им удалось выскользнуть из вражеского кольца и вынести с собой отважного лейтенанта Бабошина, жизнь в котором еле теплилась.

Или взять вот такой эпизод — рядовой эпизод Сталинградской битвы.

По Волге уже густо шло «сало», когда один из бронекатеров был направлен к правому берегу, чтобы оттуда корректировать огонь наших канонерских лодок. Сначала все складывалось хорошо, и вдруг луч вражеского прожектора сцапал катер. Только сцапал — немедленно по катеру прицельно ударили многие артиллерийские и минометные батареи. И один из снарядов сразу же попал в рубку. Появились и раненые, и даже убитые.

Осколками снаряда оказался перебит и штуртрос. Катер стал неуправляем, и течение выбросило его на песчаную отмель.

Мишенью стал катер. Вода кипела вокруг него от падающих снарядов и мин. Ни у кого не было сомнения, что катеру жить осталось считанные минуты. И тогда маленький фанерный полуглиссер бросился к бронекатеру. Невредимым четыре раза входил в огненную завесу и выходил из нее. И вывез на левый берег всю команду бронекатера, кроме одного человека — радиста Ивана Решетняка.

Иван Решетняк добровольно остался на катере, превратившемся в мишень, остался для того, чтобы корректировать огонь вражеских батарей.

В лучах прожекторов бронекатер был прекрасно виден, и фашисты били по нему, били. Иногда им, похоже, начинало казаться, что с катером наконец-то покончено, что там нет больше ни одного живого человека. И тогда замолкали их пушки и минометы.

Переставали вражеские снаряды и мины вспенивать взрывами воду вокруг бронекатера — немедленно, дразня врагов, несколько раз приподнималась и опускалась крышка одного из люков. И снова вражеские снаряды и мины устремлялись к истерзанному катеру!

Всю ночь фашисты вели огонь по бронекатеру, и всю ночь старшина 2-й статьи Решетняк засекал вражеские огневые точки и нацеливал на них снаряды канонерских лодок.

За ту ночь одиннадцать огневых точек врага уничтожили снаряды канонерских лодок!

А потом снова был день. Фашисты и вовсе словно взбесились при виде нашего военно-морского флага, трепетавшего на ветру над бронекатером. Теперь над ним повисли и «юнкерсы».

Только с наступлением полной темноты нам удалось снять Ивана Решетняка с его наблюдательного пункта. Промерзший — дальше некуда, он сразу же прошел в машинное отделение, почти обнял дышащий жаром мотор и сказал, радостно улыбаясь:

— Братцы, а я, кажется, промок.

Он еще мог шутить!

Много подобных эпизодов сохранила моя память.

Заканчивая эту главу, я просто обязан хотя бы упомянуть об одном документе, сыгравшем огромную роль в еще большем укреплении боевой мощи наших Вооруженных Сил.

В октябре 1942 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии» и приказ наркома Обороны СССР по тому же вопросу.

Вообще-то, насколько я знаю из бесед, некоторые политработники уже в августе жили предчувствием больших перемен в своей работе. И это вполне понятно: каждый из них прекрасно понимал, что почти за полтора года войны в нашей армии произошли значительные изменения, что в минувших боях выросли и закалились командные кадры, которые, до конца верные своему воинскому долгу и командирской чести, были способны единолично успешно решать боевые задачи и управлять войсками.

Да и политработники наши за время боев повысили свои военные знания, приобрели боевой опыт. Некоторые из них были даже уже переведены на командные должности и успешно справлялись со своими новыми обязанностями.

Многие из нас это понимали, и все равно Указ о введении единоначалия породил порядочно раздумий. Некоторым строевым командирам казалось странным все это, мы все время пытались и не могли решить один вопрос: как же теперь жить и воевать без комиссаров?

Этот вопрос, как мне кажется, был до известной степени закономерен: мы уже привыкли к тому, что политработники пользовались одинаковыми с нами — командирами — правами, а тут они вдруг становятся только нашими заместителями!

В Указе говорилось: «…Новые обстоятельства, связанные с ростом наших командных и политических кадров, свидетельствуют о том, что полностью отпала почва для существования системы военных комиссаров».

В соответствии с этим Указом народный комиссар Обороны СССР приказал: «…Освободить от занимаемых должностей комиссаров частей, соединений, штабов… а также политруков подразделений и назначить их заместителями соответствующих командиров (начальников) по политической части».

Предусматривалось этим же приказом и присвоение политработникам командирских званий; предполагалось политработников, подготовленных в военном отношении, более решительно выдвигать на командные должности, особенно в звене командир роты — командир батальона.

На первый взгляд, ввести единоначалие некоторым из нас казалось не так уж сложно: люди на месте, только остается одного из них назначить командиром, а второму присвоить звание строевика, чего же больше? Но в действительности это было далеко не так: этим Указом, по существу, открылась новая страница в истории наших Вооруженных Сил, проводились мероприятия, призванные сыграть огромную роль в дальнейшем повышении боевой мощи наших войск.

Облекая нас, командиров, всей полнотой власти, возлагая на нас полную ответственность за все стороны боевой и политической жизни войск, Советское правительство и ЦК Коммунистической партии открывали перед нами еще более широкие возможности для образцового выполнения долга перед Родиной, для проявления организаторского таланта, умения и опыта в интересах достижения главной цели — победы над германским фашизмом.

Меры по введению полного единоначалия в Советской Армии были направлены и на дальнейший подъем политической работы в войсках, на воспитание у бойцов и командиров непоколебимой веры в правоту своего дела. Ведь заместители командиров по политической части в условиях полного единоначалия получали гораздо больше возможностей для того, чтобы непрестанно повышать уровень и действенность партийно-политической работы; теперь они могли все свое внимание сосредоточить на воспитании личного состава. Кроме того, присвоение политработникам командирских званий повышало их роль в армии. Однако это, в свою очередь, требовало, чтобы каждый политработник настойчиво овладевал военными знаниями, непрерывно совершенствовал их, по-настоящему стремился стать мастером военного дела, готовым в любую секунду, если потребуется, занять командную должность.

Повторяю, Указ об установлении полного единоначалия абсолютным большинством командиров, политработников и солдат был воспринят как документ огромной важности, как вполне своевременная мера, направленная на дальнейшее усиление боевой мощи наших войск.

И все же в первые после опубликования Указа дни мне встречались даже отдельные политработники, которые высказывали опасения, что, дескать, с введением единоначалия партийно-политической работе будет уделяться меньше внимания, чем прежде. Они ссылались на то, что не все мы, командиры, являемся коммунистами, а беспартийному командиру, дескать, не с руки вмешиваться в дела партийных и комсомольских организаций, ставить перед ними задачи, направлять работу политсостава. Некоторые товарищи даже поговаривали о том, что введение единоначалия принизит роль партийно-политического аппарата.