Желтый дом. Том 2 - Александр Зиновьев

Партийный секретарь любого типа никогда не вступит в принципиальный конфликт с дирекцией и высшим партийным руководством. Он — верный проводник партийной линии. Райком партии и дирекция могут на него всецело положиться. Его и отбирают с расчетом на это (а его всегда заранее намечают и согласовывают в соответствующих инстанциях). Но в учреждении помимо высших установок играют роль (для самих людей — более важную) внутренние взаимоотношения и действия сотрудников. Здесь имеют место свои группировки. Для жизни учреждения важно, на какие круги сотрудников опирается партийное бюро при проведении генеральной линии партии. Высшие партийные установки воплощаются в жизнь через поведение рядовых членов партии и через самые низшие слои партийного руководства. С другой стороны, обстановка в низшей сфере партийной жизни (то есть в партийной организации учреждения) существенно сказывается на общей линии партийного поведения. Сталинизм в свое время был не только навязан сверху, но и вырос из низовой партийной жизни и стимулировался ею. Хрущевско-брежневский «либерализм» выражал «либерализм», выросший все в той же низовой партийной массе. И если теперь ощущаются тенденции к «неосталинизму», то они вырастают в толще самого населения страны и в растворенной в ней массе рядовых членов партии. Дело пока ограничивается намеками, попытками, тенденциями. Это тоже не от доброты руководства, а от неготовности партийной массы поддержать жесткий курс.

Из речей Мао Цзэ-Дуньки

— Что нам климат?! И не такое видали! Выдюжим! Помните, мужики (это — к бабам), как моркву из-под снега пальцами голыми выкапывали?

— Так ведь морква-то все равно пропала!..

— Эх вы, а еще политически грамотные (это — нам)! Интеллигенция! Думаете, нам морква — главное? Нам трудовой подъем — главное. Готовность преодолевать трудности!.. А вы — морква погибла!..

Мы — мазохисты

Но чаще наши разговоры обрываются самым нелепым образом. То вдруг Лоб начинает проявлять политическую сознательность и напоминать нам о том, что мы — члены партии и комсомола, советские люди. То вдруг Комиссар закатит нам мораль о трудности момента и ответственности. В один из таких моментов Костя сказал, что наши разговорчики совершенно безобидны. В Японии, например, делают чучела руководителей из резины и рядом палки кладут. Недовольные этими палками лупят чучела и тем самым отводят душу. Наши разговорчики играют роль таких громоотводов. Чем больше таких разговоров и чем острее они, тем лучше для системы. Для системы-то они, может быть, и лучше, сказал Иван Васильевич, а для тех, кто их ведет, они могут плохо кончиться. Теперь за такие «безобидные» разговорчики сажают и из Москвы выселяют. Так что...

Хотя мы знаем, что Иван Васильевич преувеличивает, настроение наше заметно портится. Вот так и кончаются все наши светлые минуты, говорит МНС. Мы почему-то сами боимся того, что нам может быть хорошо, и сами запугиваем себя. Мы — общество мазохистов. Если коммунистический рай наступит, то нам будет очень плохо оттого, что нам будет хорошо. И ты веришь в этот бред? — спрашиваю я. За кого вы меня принимаете, говорит он. Я же профессионал в этом деле. И как профессионал могу сообщить вам по секрету: никогда этого не будет! Я тоже могу тебе сказать кое-что по секрету, говорю я. Эта девочка явно тебе симпатизирует. У Дона ничего не выйдет, это ясно. Я бы на твоем месте... Возможно, говорит он. Но семья для человека такого типа, как я, непозволительная глупость. А просто так — мне ее жаль. И опасно. Так что сами понимаете... Понимаю, говорю я. А жаль. Пройдет время — сам поймешь, что прозевал свое счастье. И вообще мы все какие-то ненормальные. Стремимся обладать пустяками, а реальные ценности попираем мимоходом ногами. Что поделаешь, говорит он. Мы живем в обществе с искаженной системой ценностей. А мы — всего лишь люди.

Из откровений Мао Цзэ-Дуньки

Речи Мао Цзэ-Дуньки разделяются на такие, которые она произносит как партийный руководитель, и такие, которые она произносит от души, как человек человеку. Последние особенно впечатляющи.

— Девки нынче хлипкие пошли, — говорит она ни с того ни с сего, хлопая себя ладонями по мощным бедрам. — В наше время не то было. Помните, мужики (это обращение, разумеется, к бабам), сколько абортов мы переделали. А кто их делал?! Смех! И никаких тебе отгулов. Сделала аборт — и пахать. А теперь?! Моя Ленка, я точно знаю, с четырнадцати лет вовсю этим делом занимается, а до сих пор как целка ходит. Не придерешься!

— Прогресс, — говорим мы.

— Разврат, — режет она.

— А как же вы терпите?

— А ты поди усмотри! Теперь они умеют все делать шито-крыто.

— А как же передовая молодежь, идейность, уровень?

— Это другой вопрос. Тут у нас на должном уровне. Я же с вами говорю не как партийный руководитель, а как человек с человеком.

Это «как человек с человеком» обычно кончается хамством и пошлостью. Она распоясывается, ругается матом, говорит скабрезности, в общем, ведет себя, как генерал в солдатском нужнике. Даже нам становится стыдно, хотя мы видали виды по этой части и сами к этому склонны.

— А насчет Запада, — сказала она, прощаясь с нами, — не волнуйтесь! Мы его рано или поздно вые...м в жопу!

Мао Цзэ-Дунька вышла из народа, как она сама говорит — из рабочих и крестьян. Это не исключение. Пока вообще стремятся партийный аппарат комплектовать из таких «выходцев». Но не из верности догме марксизма (мол, партия наша — партия рабочих и крестьян прежде всего), а в силу социального инстинкта отбирать в этот аппарат людей, которые целиком и полностью зависели бы от самого аппарата и были адекватны ему в интеллектуальном отношении. Теперь, однако, и в партийном аппарате растет число выходцев из привилегированных слоев. И надо признать, что культурный уровень их значительно выше такового выходцев из «народа». Это не значит, конечно, что первые лучше вторых.

Первое и последнее обследование

Через неделю Секретарь отозвал меня в сторонку. Ладно, сказал он, занимайся своей спунологией. Только прошу тебя, не лезь в политику. Время теперь сам понимаешь какое. К чему рисковать из-за пустяков? Все равно ничего не изменишь. В райкоме мне уже намекнули, чтобы на следующих выборах я попросил самоотвод. А нам с тобой до пенсии не так уж далеко. Не будем портить остаток жизни несбыточными намерениями. А вопросы твои я обдумал. Любопытные вопросики!

К этому времени я составил вопросник по всем правилам конкретной социологии, отпечатал в сотне экземпляров и раздал сотрудникам учреждения, отобранным с учетом пола, возраста, партийности и других признаков. Сотрудники отнеслись к моей затее с интересом. За несколько дней я собрал богатейший материал и обработал его. Вот некоторые результаты моих подсчетов.

Мужчины чаще видят сны, но женщины лучше их запоминают, потому создается видимость, будто чаще видят сны женщины. Женщины чаще видят неприятные сны. Мужчины во сне более активны. Пожилые чаще видят сны, чем молодые. Молодые активнее во сне, чем пожилые. Должностные лица реже видят сны, чаще видят неприятные сны, менее активны во сне, запоминают сны плохо. Одинокие чаще видят сны, лучше запоминают сны, активнее во сне. По содержанию у молодых преобладают приключенческие сны, у пожилых — сексуальные. Одинокие склонны к реформаторским снам, семейные — к супружеским изменам. Комсомольские и партийные активисты склонны к предательству и раздвоению личности. Карьеристы часто видят гомосексуальные сны, сны с экспериментами и с дефектами в одежде (мужчины часто видят себя без брюк, женщины — без юбки). Мой партийный Секретарь, например, часто видит себя идущим по коридору ЦК в грязных кальсонах военного времени. А председатель профкома видит себя делающим по-большому прямо в штаны, причем — в общественных местах и на глазах у людей. И что самое обидное — никто не обращает на это внимания. Физически больные и неполноценные во сне обижают родственников и сослуживцев, а здоровые сами подвергаются оскорблениям и насилию.

Я рассказал о результатах своего обследования в своем отделе. Эффект был ошеломляющий. Никогда не думал, что люди на самом деле придают огромное значение снам. Мне предложили сделать доклад на методологическом семинаре. К этому времени я уже подначитался всяких книжонок, и мой доклад прозвучал как серьезное научное сообщение. Но через пару дней меня вызвали в дирекцию. Там меня ожидали два «товарища». Они предложили мне сдать им все материалы моего исследования и текст доклада. И во избежание недоразумений велели прекратить мои «партизанские» (как они выразились) опыты. Оказывается, этими делами уже занимается некое секретное учреждение под эгидой некоей важной организации. Я подписал бумажку о «неразглашении». И затаился. Спокойно обдумав ситуацию, я пришел к следующему важному выводу. Социология сновидений как наука в принципе невозможна. Она имеет смысл лишь первоначального толчка и ориентации основных идей. А собственно научное исследование здесь возможно совсем в другом плане, и я знаю, в каком именно.