Хроники Дюны - Фрэнк Херберт

То, что случилось с ее регентством, напоминало изнанку той трансформации, которая произошла с планетой по их милости. Некогда Дюна была символом могущества безграничной Пустыни. Сила Пустыни уменьшилась чисто физически, но миф о ее могуществе продолжал разрастаться. Остался только океан-Пустыня, огромная Мать Пустыня, окаймленная колючим кустарником, который фримены все еще называли Королевой Ночи. За кустарником начинались покрытые зеленью холмы, полого спускавшиеся к пескам. Все эти холмы были рукотворными произведениями человеческого гения. Каждый холм был обсажен растениями, которые сажали люди, работавшие на этих посадках с трудолюбием муравьев. Зелень этих холмов придавала небывалую силу всякому, кто поднимался на них, как это сделала Алия, согласно традиции страны, сплошь покрытой некогда серовато-коричневым песком. В ее сознании, как и в сознании большинства фрименов, океан-Пустыня все еще держал Дюну мертвой хваткой, которая никогда не ослабнет. Стоило только закрыть глаза, как перед внутренним взором возникал величественный пейзаж Пустыни.

Но стоило только их открыть, как становились видны зеленеющие холмы, болота, вытянувшие свои псевдоподии по направлению к пескам — но Пустыня оставалась Пустыней — могучей и грозной.

Алия тряхнула головой и снова посмотрела на Проповедника.

Он взошел на первую, обширную, словно терраса, ступень храма, остановился и повернулся лицом к опустевшей площади. Алия нажала кнопку на подоконнике, включив прибор, усиливающий голоса, доносящиеся снизу. Ей вдруг стало жалко себя за то, что она пребывает здесь в полном одиночестве. Кому может она доверять? Она думала, что можно положиться на Стилгара, но он заразился идеями этого слепца.

— Вы знаете, как он считает? — спросил ее однажды Стилгар. — Я слышал, как он считает монеты, расплачиваясь с поводырем. Это было очень странно для моего фрименского уха и это просто ужасно. Он считает: шук, ишкай, кимса, чуаску, пича, сукта и так далее. Последний раз я слышал такой счет в Пустыне в давние времена.

Из этого Алия заключила, что Стилгара нельзя посылать сделать то, что должно быть сделано. Надо быть особенно осмотрительной с охранной гвардией, где малейший намек регентши истолковывается как жесткий приказ.

Что он там делает, этот Проповедник?

Рынок, расположенный под защитными балконами и аркадами, все еще являл миру свое безвкусное аляповатое лицо: товары остались на прилавках под присмотром нескольких мальчишек. Некоторые продавцы, вместо того чтобы спать, продолжали вытряхивать деньги за свои приправленные зельем бисквиты у жителей деревень и бренчащих мелочью паломников.

Алия внимательно рассматривала спину Проповедника. Кажется, он приготовился говорить, но что-то сдерживало его голос.

Зачем я стою здесь и смотрю на эту древнюю развалину? спросила она себя. Этот обломок человека не может быть «сосудом величия», каким был некогда мой брат.

Ее охватила подавленность, граничащая с гневом. Как можно узнать что-нибудь о Проповеднике, узнать что-то определенное, не узнавая при этом ничего? Она загнала сама себя в ловушку. Она не осмеливается выказать ничего, кроме легкого любопытства по отношению к этому еретику.

Ирулан хорошо это почувствовала. Она потеряла всю свою Бене-Гессеритскую невозмутимость и кричала на Совете, как базарная торговка: «Мы утратили способность хорошо думать о самих себе!»

Даже Стилгар был шокирован.

В чувство всех вернул Джавид:

— У нас нет времени на всю эту чушь.

Джавид был прав. Какая в конце концов, разница, как они думают о самих себе? Все, что их на самом деле заботило, — это как сохранить имперскую власть.

Но Ирулан, даже придя в себя, не могла остановиться, и продолжала говорить ужасные вещи.

— Я говорю вам, что мы потеряли нечто жизненно важное. Когда же мы потеряли это, то стали не способны принимать правильные, хорошие решения. Мы набрасываемся на первые попавшиеся решения, как на врага, либо занимаем выжидательную позицию и без конца ждем, чтобы нами руководили решения, принятые другими. Неужели мы забыли, что были первыми, кто пустил этот поток?

И превыше всего вопрос о том, принимать или не принимать дары Дома Коррино.

Придется устранить Ирулан, решила Алия.

Но между тем чего ждет старик у подножия храма? Он называет себя Проповедником, так почему он не проповедует?

Ирулан неправильно судит о нашем способе принятия решений, — сказала себе Алия. — Я все еще могу принимать верные решения! Человек, который имеет возможность манипулировать жизнью и смертью, обязан принимать решения, иначе его неизбежно будет раскачивать, как маятник. Пауль всегда говорил, что самая опасная и неестественная вещь на свете — это застой. Единственное, что должно быть постоянным и перманентным — это течение. Изменение, вот то главное, что имеет значение.

Я покажу им изменения! — подумала Алия.

Проповедник вскинул руки для благословения.

Немногие люди, остававшиеся на площади, подтянулись поближе к старику, и Алия мысленно отметила неторопливость этого движения. Да, по стране ходили слухи, что Проповедник возбудил неприязнь Алие. Она приникла ухом к иксианскому громкоговорителю, вмонтированному в потайное отверстие. Из динамика донесся ропот людей, свист ветра и скрип подошв о песок.

— Я принес вам четыре вести, — провозгласил Проповедник. Слова Проповедника раздались из динамика, словно трубный глас, и Алия уменьшила громкость.

— Каждая весть предназначена для определенного человека, — продолжал Проповедник. — Первая весть — для Алие, сюзерена этого места.

При этих словах старик, не оборачиваясь, ткнул пальцем в направлении окна, у которого стояла Алия.

— Я принес ей предупреждение: ты, кто владеет тайной бессмертия чресл, продала свое будущее за пустой кошель!

Как он смеет? — подумала Алия, но слова старика поразили ее смертельным холодом.

— Мое второе послание, — продолжал вещать Проповедник, — предназначено Стилгару, наибу фрименов, который полагает, что может превратить силу племен в силу Империи. Мое предупреждение тебе, Стилгар: самое опасное из всех творений — это застывший этический кодекс. Он обрушится на тебя самого и отправит тебя в изгнание!

Он заходит слишком далеко! — подумала Алия. — Надо послать стражу и арестовать его, невзирая на последствия. Однако руки ее остались неподвижными.

Проповедник обратил лицо к храму, взошел на вторую ступень, снова обернулся к площади, по-прежнему держась за плечо поводыря. Опять в динамике раздался его голос.

— Моя третья весть предназначена для принцессы Ирулан. Принцесса! Унижение, это такая вещь, которая не забывается никогда. Я предупреждаю тебя — беги!

Что он говорит? — спросила себя Алия. — Мы действительно унижали Ирулан, но… Почему он предупреждает ее и призывает к бегству? Ведь я приняла решение только сейчас. Страх охватил Алию. Откуда Проповедник знает об этом?

— Моя четвертая весть — для Дункана Айдахо, — крикнул Проповедник. — Дункан! Тебя учили, что за верность платят верностью. О, Дункан, не верь истории, потому что история движется не верностью, но деньгами. Дункан! Возьми свои рога и делай то, что