'Расследования Екатерины Петровской и Ко'. Компиляция. Книги 1-30 - Татьяна Юрьевна Степанова

Катя обняла подругу.

— Во-первых, две женщины — это все лишь две женщины, слабость, возведенная в квадрат. А во-вторых, ты — самый умный человек тут. А умные должны направлять и держать в руках все нити. Если что, ведь никто, кроме тебя, не догадается, что надо делать.

— А все-таки зря ты туда лезешь, зря, вот что. Мне тревожно. — Ира смотрела в окно, где догорал закат. — И я тоже хороша — не могу тебе запретить. А все оттого, что у нас нет детей. Комплекс нереализованных обязанностей, навязчивая идея долга… Но почему ты так уверена, что от этой стаи к Стасику ниточка тянется?

— А я совсем не уверена. Но я чувствую, что… Словом, «всем жалуй ухо, голос лишь немногим». И насчет детей — все это глупости… И все равно — других-то ниточек нет как нет. С Синеуховым-то, как я слышала, облом полный, — Катя пригорюнилась. — Что он на последнем-то допросе выложил, что задушил мальчика?

— Именно. Адвокат прямо к потолку подскочил. Ну, Зайцев начал сразу положение исправлять, выспрашивать: мол, а не померещилось вам, Тимофей Борисович, что вы душили, а не ножом орудовали? — говорила Ира. — Мне Светка рассказывала, у них в юрконсультации, как адвокат-то вернулся, это весь вечер обсуждали. Ну, Синеухов поморгал-поморгал и в камеру запросился: не жал-лаю, мол, показаний давать, думать жал-лаю.

— Зачем он убийство на себя берет? — недоумевала Катя. — Лжет зачем?

— Псих. Легкость мысли необычайная. А впрочем, его же, наверное, все эти дни обрабатывали: признайся, признайся. Пообещали чего-нибудь.

— Ну уж это не Сергеев пообещал.

— Конечно, не он. Он зашивается сейчас — работы у него по горло. Они всех своих, ну этих, которые на особой картотеке, трясут, — Ира тяжко вздохнула. — Алиби каждого дурака проверяют: где был, что делал. Лет сто так можно проверять. Толку только не видно. А с Синеухо-вым теперь все, дохлый номер его причастность к убийству. Кажется, и Зайцев это понял, только из гордости что-то воображает еще.

— Погасла свечка, вот мы и в потемках, — Катя посмотрела на часики на Ирином запястье. — Ладно, подружка, пошли. Лешка нас догонит.

Караваев нагнал их почти у самого Ириного дома. Он восседал за рулем старенького «Москвича». Из машины вылез и направился к автобусной остановке незнакомый Кате парень в фирменной спортивной ветровке и джинсах (Колосов узнал бы в нем одного из понятых, присутствовавших на осмотре места убийства Стасика). Парень помахал Караваеву самым дружественным образом.

— Кто это? — спросила Катя.

— А, внештатник наш, я его до Каменска подбросил, у него мотоцикл заглох, — Леша был серьезен и озабочен, но едва его взор обратился на Иру, серьезность куда-то улетучивалась, а рот сам собой расползался в блаженной улыбке. — Ну ты как, в порядке? Жук этот на Кайатчики тебя, Кать, повезет. Больше некуда. Там их кодла собирается… Ты не бойся, — продолжал он, когда они сидели за столом в Ириной комнате (капитан Гречко который уж год мыкалась в коммуналке) и ужинали, вернее, делали вид, потому что аппетита ни у кого не было. — Я все время поблизости буду. Там холмы у реки. Ложбинка есть одна. Мимо меня не проскочат. Ирочка, тебе чаю налить? Устала, да? Девочки, почему конфеты не едите? Я на станции «Белочку» купил. Ирочка, тебе плюшку передать?

Катя тоже взяла себе плюшку — сдобную, с маком. Жевала нехотя и все время поглядывала на часы: без четверти десять, пора собираться.

Одевалась она с особой тщательностью: вещи привезла с собой в сумке, те, что никогда не надевала на работу, — узкие облегающие джинсы, стильную курточку на «молнии». Распустила по плечам волосы, оглядела себя в зеркало: ничего, в тон. Штрихи к впечатлению, которое она и желала произвести во время встречи: простота, женственность и еще беззащитность. Это, пожалуй, главное. А духи на этот раз подошли бы вот эти: она открыла заранее приготовленный флакончик «Air du Temps».

Караваев присвистнул, когда она снова, уже преображенная, появилась на кухне.

— Девочка ты первый сорт, — вздохнул он. — Чего ж Вадима Андреевича с собой не взяла?

— Он нам только помешает.

— Он с меня шкуру спустит, если узнает, что я тебе в этой авантюре потакаю, — снова вздохнул Караваев. — Эх, девочки-ласточки, не цените вы тех, кто к вам всей душой. Все отфутболиваете. Так и у меня: обаяют вот меня, а потом бросят, — он пожирал глазами Иру. — И останется мне только — сердцем чую — дружок мой табельный в кобуре.

Ира сурово нахмурилась: Караваев переходил дозволенные границы. Она проводила друзей до лифта, села в кресло у окна, взяла книгу. Но чаще поглядывала на сгущающуюся темноту за окном да на будильник у кресла, чем в раскрытые страницы.

Караваев довез Катю до угла школы.

— У учительницы свет в окнах, — сказал он. — Ждет. Ну, ни пуха ни пера.

— К… Ой, не буду ругаться. — Катя вылезла из машины. И сразу ощутила себя последней трусихой: еще ничего не начиналось, а ноги ее уже стали ватными.

И правда — ее ждали. Кораблина и Роман Жуков стояли на крыльце.

— Привет, — юноша кивнул и быстро спустился. — Я думал, ты не придешь.

— Мало ли что ты думал, — огрызнулась Катя. — Света, добрый вечер.

— Здравствуй. — Кораблина тоже сошла вниз. — Хотите… Хочешь, я с тобой поеду? — шепнула она. — Хочешь?

— Если бы мы ехали за убийцей, то — да, — ответила Катя. — Но это просто встреча, и только.

— Они дураки, мальчишки, грубые, конечно. Все может быть… Они же как дикари. Но Роман обещал мне…

— О нас речь? — Жуков стоял позади них. Губы его кривились. — О том, какие мы гадкие и дурно воспитанные? Мол, поиметь можем. Изнасиловать… Конечно, можем, мы такие. Нас вон в Стаськиной смерти подозревают. Эх! Ну пошли, что ли?

— Рома. — Кораблина взяла его за руку. Он стиснул ее ладонь так, что она поморщилась. — Не надо, пожалуйста.

Катя не поняла: относилось ли это к болезненному рукопожатию или к последним словам Жукова. Она робко приблизилась к мотоциклу.

— Садись, — буркнул его владелец.

Катя взгромоздилась позади него на сиденье и крепко вцепилась в его кожаную куртку. Жуков подал ей шлем. Внешне красивый, он оказался очень неудобным. В нем было жарко, как в пекле, и глухо, как в танке. Жуков завел мотор. Мотоцикл сорвался с места. Катя зажмурилась. Поездка на мотоцикле была розовой мечтой ее детства. Но в детстве мы храбры и безрассудны. Годы проходят, и, если наша мечта неожиданно сбывается, мы находим, что не имели бы ничего против того, чтобы предмет ее передвигался со значительно