Искушения Парижа - Барбара Картленд

— Но моя тетя — англичанка, — возразила Гардения.

— О да, простите меня, — извинился лорд Харткорт. — Я частенько об этом забываю, наверное, потому что она носит французский титул.

Гардения понимающе кивнула и обхватила руками в белых перчатках металлические перила.

Ветви деревьев в саду, покрытые юной весенней листвой, мягко колыхались на ветру. За ними виднелись огни вечернего Парижа.

— Вам нравится эта вечеринка? — поинтересовался лорд Харткорт.

— Очень веселая, но несколько странная, — честно призналась Гардения.

— Вы очень изменились. — Лорд Харткорт тоже приблизился к балюстраде и обвел Гардению внимательным взглядом. — Ваше платье совсем не похоже на то, в котором вы Приехали.

— Тетя Лили так добра. — Глаза Гардении засияли. — Она возила меня в салон мсье Ворта.

— Да, я об этом слышал.

— Только вообразите себе: он сшил для меня это платье за двадцать четыре часа! Просто невероятно!

— Наверное, вы ему понравились, — ответил лорд Харткорт задумчиво. — Насколько я знаю, мсье Ворт берется за срочные заказы лишь в двух случаях: если питает к клиенту какие-то особые чувства и если считает, что в его изделии человек будет выглядеть совершенно необычно.

— Я выгляжу совершенно необычно?

Гардения кокетливо улыбнулась.

Насмотревшись на поведение присутствующих женщин, она почувствовала, что смотрится чрезмерно сдержанной и чопорной, поэтому и позволила себе эту незначительную вольность.

— Вы выглядите восхитительно, — ответил лорд Харткорт. — Как вам нравится мистер Каннингхэм?

Гардения никак не ожидала такого вопроса. Поэтому расширила от изумления глаза.

— Как мне нравится мистер Каннингхэм? — повторила она. — Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Все вы прекрасно понимаете, — пробормотал лорд Харткорт. — Но ваша тетя усиленно старается не дать ему возможности к вам приблизиться.

— Тетя Лили не позволила мне ехать на прогулку без сопровождающей дамы. И абсолютно правильно сделала, — ответила Гардения, гордо приподняв подбородок. — Я сама во всем виновата. Мне следовало сразу дать мистеру Каннингхэму понять, что я не приму его приглашение. Я не сделала этого лишь потому, что не знала принятых во Франции правил. Подумала, они не столь строгие, как в Англии.

Лорд Харткорт усмехнулся.

— Вы же знаете, что все эти правила — никому не нужное притворство. А мой кузен — человек замечательный. Добрый, щедрый. Искренне советую вам позволить ему показать вам Париж одним из первых.

— У меня такое впечатление, что все хотят показать мне Париж первыми, — сказала Гардения.

Лицо лорда Харткорта напряглось.

— У бедного Берти уже появился соперник, вы на это намекаете? — спросил он.

Гардения не совсем поняла, о чем речь.

— Видите ли, мне кажется, что тетя собирается сама открыть для меня этот город. — Она печально вздохнула. — Очень жаль, что у нее нет детей, хотя бы одного ребенка. Устраивать праздники для друзей — это, конечно, очень хорошо, но гораздо приятнее собираться в кругу семьи.

Лорд Харткорт ничего не ответил.

Через некоторое время Гардения повернула голову и мечтательно посмотрела на него.

Ее глаза на небольшом лице выглядели сейчас просто огромными. В них отражались чистота и непорочность.

Лорд Харткорт неожиданно протянул руку и коснулся пальцами ее подбородка.

— Ответьте мне на один вопрос: вы на самом деле такая дурочка или всего лишь притворяетесь?

Задыхаясь от негодования. Гардения метнула в лорда Харткорта убийственный взгляд. Она уже собралась ударить по его руке и заявить ему, что никто и никогда не осмеливался называть ее дурочкой. Но какая-то неведомая сила вдруг помешала ей это сделать.

Они смотрели друг другу в глаза и почему-то не могли отвести взгляд. Гардения чувствовала на своей коже тепло руки лорда Харткорта и сознавала, что ей ужасно приятно ощущать его прикосновение. Ее охватила непонятная дрожь, к лицу прилила кровь…

— Ах вот вы где! — послышалось со стороны двери.

Гардения и лорд Харткорт вздрогнули.

Бертрам Каннингхэм шагнул на балкон.

— А я вас повсюду ищу. Никак не могу понять, куда вы исчезли.

— В гостиной слишком душно, — ответил лорд Харткорт, убирая руку с подбородка Гардении и поворачиваясь к кузену. — Особенно невыносимо, когда танцуешь.

— А я не замечаю духоты, если мне весело, — сказал Бертрам Каннингхэм. — Потанцуете со мной, мисс Уидон? Жаль упускать момент, ведь такая чудесная музыка звучит в доме ее светлости не часто.

— С удовольствием потанцую с вами, — ответила Гардения. — Только думаю, что оставлять лорда Харткорта одного с моей стороны невежливо.

Бертрам рассмеялся.

— О нем не беспокойтесь. Он быстро найдет себе компанию, если решит задержаться здесь. В последнем я сильно сомневаюсь.

Лорд Харткорт прищурил взгляд.

— Ты целый день умолял меня пойти с тобой на эту вечеринку, Берти. Не пытайся же теперь избавиться от моего присутствия. То, что ты добрался наконец до мисс Уидон, вовсе не означает, что я должен испариться.

— Может, мы не пойдем танцевать? — предложила Гардения, желая разрядить возникшее между братьями напряжение. — Постоим втроем здесь, на балконе, и побеседуем. Тут свежо и приятно. А в гостиной слишком людно и шумно. Там я чувствую себя неловко.

— Слишком шумно? — Бертрам прищелкнул языком. — Но здесь это обычное явление. Настоящее веселье еще и не начиналось. Кстати, приехал Андрэ де Гренэль. Уже подшофе.

— Подшофе? — переспросила Гардения. — А что это значит?

Она смотрела на лорда Харткорта, но ответил Бертрам Каннингхэм:

— «Подшофе» означает в подпитии, во хмелю, в состоянии опьянения. Вообще-то французы прекрасно держатся после рюмки-другой спиртного, Андрэ же начинает буянить.

— Надеюсь, он не сломает тетину мебель, — сказала Гардения встревоженно. — Вчера утром я видела в этом зале разбитую статуэтку из дрезденского фарфора. Наверное, она стоила очень дорого. Хотя от тети я не слышала ни слова сожаления.

— Наверное, ей не жаль этот фарфор, — предположил Бертрам.

— Любому человеку дорог его собственный дом, — возразила Гардения. — Если бы мои вещи били и ломали, мне было бы очень больно. Не понимаю, как можно прийти к кому-то в гости и, злоупотребляя гостеприимством хозяйки, вести себя так недостойно. В Англии подобное недопустимо.

— Почему же, и в Англии разное случается. — Бертрам заулыбался. — Помнишь, Вейн, ту пирушку, устроенную Кавендишами? Веселились тогда от души. Правда, Роза была в ярости, а наутро предъявила каждому из гостей счет в двадцать фунтов.