Остров - Пётр Валерьевич Кожевников

Дядя Миша, мокрый, застудился, заболел. Оправился быстро. Работал. А потом вдруг умер. Смерть его нас не испугала, не расстроила — слегка удивила: ходил, улыбался, чинил забор и — нет его. А то, как Матрена переживет смерть мужа, и переживет ли, оказалось для нас столь мучительно, что мы об этом старались даже не думать. Как же так? Муж и жена — самые близкие, родные, как объясняла нам мама. Есть еще, конечно, родители, дети, но это, понимали мы, другая близость. К тому же в годах были наши хозяева. Волнения при появлении мысли о мучениях хозяйки доводили меня до отчаяния. Я предполагал, что станет со мной, если умрет мама, и что будет с мамой, если умру я. А если умрет Серега? Катя?

Комнату в доме наверху снимает военный с семьей. Второй этаж еще недостроен, но жить уже можно. Антон Иваныч ждет квартиру в городе. А пока — так. Пяткин — полный, но с мышечным рельефом, лысоватый, голосом хрипл. Весел. Мы любим его. Он тискает нас. Подкидывает. Переворачивает. «Будете акробатами». И во время забав: «браты-акробаты». Если не слушаемся домашних, он отчитывает, растолковывает, что — неправильно. Объявляет порицание или поощрение. Я никак не могу их различить и не знаю, что совершенно хорошо, что — плохо. Антон учит нас комплексу гимнастики. А когда, положив руку на голову, тихо говорит, — нас завораживает: «Отец?»

Отец, отец, мой папа милый!

Где ты? Я — кровь твоя, приди!

Но это — позже. И не о нем.

Жена Пяткина — Лидия Никифоровна — полная тоже. Веселая. Вообще похожа на Антона Ивановича. Голос у нее успокаивающий. Говорит она, а ты будто конфетку ешь. Лидия тоже мнет нас, как фантики. Щекочет. Я от смеха писаюсь. Порчу воздух. Просто не могу сдержаться. А она смеется. Закатывается.

Дочь их, Марфа, становится нашим другом. Объятия и поцелуи под смех взрослых и щелканье фотоаппарата. Щипки и щекотание друг друга. Укусы и драки. Дочки-матери и беготня. Жизнь наша гремит в котле дачного бытия. Мы поочередно предлагаем подружке руку и сердце. Хохотушка, она смешна движениями и рожицей, и мы не устаем корчить гримасы, сваливаясь в траву от смеха.

Я не могу остановиться в цепи поступков, влекущих меня к беде. Так и с Лидией Никифоровной. Она копает землю в огороде, а я, выкрикивая «Вадим — непобедим!», иду на нее как бы в атаку, сжимая краской и пистонами пахнущий пистолет. Убегаю, как только она ступает в мою сторону. Бормочу кажущиеся мне смешными слова. Дразню женщину. Игра переходит в травлю. Настроение Лидии густеет обидой. Она гонит меня. Я снова. На приступ с восклицаниями. Ближе. Опасно! Но — еще ближе. Пяткина шарахается ко мне, схватывает за лямки вельветовых штанов и дерет за уши, отчитывая. Кричу. Кусаю ее. Свободен! Грабли прислонены к березе, зубьями — в небо. Сбиваю инструмент рукой. Бегу. Лидия охает. У колодца, не спрятавшись еще за него, оглядываюсь. Женщина нагнулась. На подъеме ее ноги лежат грабли. Плачу в обиде на трепку, на то, что кончилась моя с Лидией Никифоровной дружба. Но и смеюсь тут же. И — плачу, ору, суетясь в малиннике: «Вадим — непобедим! Вадим — непобедим!»

Дядя Лева приезжает в Пузырьки после работы. С ведром идет за водой. Вернувшись, садится за стол. Бабушка подает ему пищу. Суп. Второе. Сладкое. Катя, мастерица на всякую стряпню, по выражению Таты, «искусница», «умелица», готовит вареники. Едим с вишневым вареньем. Быстро отстав от дядюшки, отваливаюсь на спинку стула в изнеможении. Ощупываю гудящий живот. Дядя, не выказывая признаков насыщения, хлопочет в тарелке. Вареники исчезают. Тают. Потрясенный демонстрацией ненасытности, обретаю уважение к дядиному желудку. Не могу не выразить восторг, не могу не польстить ему: «И как в вас только лезет?». Дядя замедляет ход челюстей, оглядывается, покраснев, продолжает. «Неприлично смотреть в рот соседу. И, потом, не сравнивай себя с дядей Левой. Ты — ребенок. Он — взрослый мужчина», — морализирует бабушка.

Если мы хотим в город, а дядя Лева собирается, — напрашиваемся в компанию. «Не забывайте, что дядя Лева ходит очень быстро. Рассчитывайте свои силы», — предупреждает бабушка. Действительно, раствор его ног широк и быстр — он подтверждает бабушкины слова. Мы еле поспеваем за ним, запыхаясь, утятами семеним за гусем, а то — просто бегом, хотя это — перебор: слишком быстро. Дыхание от бега сбивается. Мы слегка отчаиваемся. Улыбаемся. Он будто не замечает нас, порой высказываясь: «Дорогу осилит идущий».

Когда дядя Лева приезжает на велосипеде, а поведение наше заслуживает награды, — катает нас: одного — на багажнике, другого — на раме. «Будьте предельно осторожны. Не хулиганить. Помните про спицы», — инструктирует дядюшка, защемляя шаровары бельевыми зажимками.

Как-то вечером бабушка берет меня с собой в город, чтобы утром отправиться на кладбище. Мы движемся обычным маршрутом: через железнодорожную линию, мимо озера — к трамвайному кольцу. Мы на середине пути, ступаем по песчаному пляжу, когда из воды выходят трое парней. В сравнении со мной они совсем взрослые. Распаренные тела полны энергии. Ребята становятся кружком, лицом внутрь, и обнажают бедра. Равняемся с ними. Таращусь. Парни смеются. Отжимают плавки. Ягодицы их, как две сросшиеся сливы, краснеют в лучах заката. Полупровалившееся солнце кровавым светом раскаляет тела. Бабушка как бы не замечает ребят. Я не отрываю от них взгляда. Забыв про дорогу, спотыкаюсь, удивленно посмотрев под ноги, вновь скручиваю шею в ту сторону, где смеются на берегу, уперев друг в друга свою наготу, трое парней, какими станем и мы с братом когда-то.

Из окна трамвая смотришь. Здания знакомые узнаешь. Радуешься встрече. За всем следить успеваешь. Дом строится. Дом рушится. Пьяный лежит. Дядька забавный с бакенбардами, каждая шире лица, на витрину галантерейную пялится. Вода. Городская. Грязная. В каналах — непрозрачная. Как суп щавелевый. Круги. Не верится, что рыба. Мазут всплывает черными плевками. Пузыри. Но это тоже, конечно, не живое существо. Мертвая вода. А вдруг — нет? Живет в ней кто-то. Именно в ней. В водовороте канализационных и заводских стоков кружится, балуясь, существо. Хорошо бы и самому там жить. Как бобер. Выдра. Дельфин. Но человеком оставаться. Нет! Перевоплощаться. По желанию. Птицей. Зверем. Кем хочешь становиться. По обстоятельствам. Подплыть к берегу. Вынырнуть. А у воды — девушка. И влюбится