Непримиримые (сборник) - Сергей Тютюнник

Начальник ХАД приехал в Яхчаль еще после второго погрома. Он ходил по кишлаку и вздыхал. Отвздыхав, как принято, он приказал Яхчаль заминировать. Всем было ясно, что кишлак – удобное место для устройства засад против военных автоколонн, беспрерывно шныряющих по шоссе. Марк Бессмертный, нашпиговав Яхчаль минами и расставив наблюдателей, договорился с Шуваевым насчет «огонька» и не прогадал. Через пару дней пришли душманы, и трудяга «Мерседес» взлетел на воздух. Артиллеристы Шуваева после сигнала открыли сумасшедшую пальбу. Над кишлаком выросла гора поднятой в небо пыли. Начальник ХАД, услышав грохот, послал гонца за своим водителем и объявил тревогу хадовской роте. Но в кишлак он опоздал. Пока добирался, душманы унесли с собой и трупы, и раненых, и исковерканное оружие. И все же начальник ХАД радовался. Он все высчитал верно.

В честь общей победы на батарее был устроен петушиный бой. Хадовские солдаты вместе с пушкарями Шуваева столпились вокруг площадки, на которой два рыжих петуха долбили друг друга клювами, и радостно ревели от восторга. В честь гостей Шуваев организовал уху из серебристой рыбешки маринки, выловленной в мутной реке. Уху истребляли на воздухе, и поэтому легкий ветер унес ее запах далеко в пустыню, где обессиленные душманы в тени оазиса перевязывали друг другу раны.

Шуваев сидел за столом рядом с начальником ХАД, скуластым жилистым человеком лет тридцати, с пронзительным взглядом карих глаз. Уху хлебали вначале молча. Съев полтарелки, Витя спросил:

– Как Яхчаль, Марк?

– Все унесли. – Марк говорил по-русски с сильным акцентом. – Даже патрона нет. Только «Мерседес». Совсем плохой.

Никто из наших артиллеристов не знал, как на самом деле зовут начальника ХАД. Шуваев по собственной прихоти называл его Марк Бессмертный, против чего тот не возражал. Бессмертным – по той же причине, по которой душманы называли начальника ХАД Святым.

Душманы убивали начальника службы безопасности провинции четырежды. В последний раз в него стреляли почти в упор. Мощная, как гарпун, пуля от старого английского карабина попала в пряжку солдатского ремня, подаренного Марку Витей Шуваевым. Пуля срикошетила, ушла в сторону, вывернула Марку полбока и, не растратив свои силы, прогрызла землю и умерла где-то в глубине. Марк, отброшенный выстрелом метра на два, рухнул, как старый тополь, и его легкие свободные одежды потемнели от крови.

В лагере моджахедов неистово благодарили Аллаха за смерть, ниспосланную на голову начальника ХАД. Автор удачного выстрела сидел на корточках и, еле сдерживая радость, обстоятельно рассказывал командиру о том, как начальник ХАД летел от удара английской пули. Сидевшие вокруг моджахеды одобрительно кивали. А в советском военном госпитале шелковыми нитками пришивали Марку оторванный бок. Марк кряхтел, скрипел крепкими белыми зубами и грыз простыню.

В госпитале он пробыл недолго, и осведомители вскоре передали в банду, что начальник ХАД жив. Моджахеды недоумевали. Их командир в первую минуту ярости хотел расстрелять обманщика, несколько дней назад рассказывавшего о том, что начальник ХАД убит, но за того вступились – многие видели, как рухнул после выстрела Марк и как почернели от крови его белые одежды. Перепуганный душман, округлив глаза, ползал на коленях перед командиром, хватал его за огрубевшие от грязи штаны и кричал, что вернет деньги, полученные за «смерть» начальника ХАД. В его голове кипел котел и разум был расплавлен. Он стал орать, что после такого выстрела выжить мог только святой. Командир стал бить его по лицу, сминая хрящи переносицы и размазывая по развороченным губам зеленый жеваный наркотик чарс. Слова о том, что начальник ХАД – святой, повисли в воздухе, как ядовитое облако. Вдохнули и отравились все. Командир перестал бить стрелка и сел на землю.

Так начальник службы безопасности провинции удостоился звания святого. С тех пор в него не стреляли, считая это дело не только бессмысленным, но и грешным.

…Хадовский джип почти въезжал в город, когда его остановили. На обочине стояли четыре человека. Все с автоматами и напряженными лицами.

Марк вылез из машины без суеты и успел заметить, что у водителя лицо посерело, а руки затряслись. Под сиденьем у солдата лежал автомат, но Марк понял, что тот не в состоянии незаметно вытащить оружие и отстреляться. В те несколько секунд, пока вылезал из машины, Марк думал только об одном – как бы поумнее противопоставить единственный пистолет, гнездившийся у него под рубахой за солдатским ремнем (подарок Шуваева), четырем душманским стволам.

Моджахеды не ожидали встретить здесь начальника службы безопасности и одеревенели, увидев выбирающегося из крытого джипа Марка. Они смотрели на него распахнутыми глазами, и хорошо были видны их желтоватые белки.

Марк протянул руку и равнодушно положил ее на автомат стоящего ближе других молодого парня. Остальные трое развернулись и побежали, цепко держа в руках снятое с предохранителей оружие. Марк мягко вынул из рук душмана автомат и закричал бегущим, чтобы они остановились. Он прокричал два раза. Но от него убегали быстро, почему-то никуда не сворачивая с дороги.

Марк стиснул красивые зубы и дал очень длинную сплошную очередь. Пустые горячие гильзы вылетали из автомата и бились в грудь стоящего рядом душмана.

Мертвые какое-то время еще бежали по инерции, а потом спотыкались и падали лицами в окаменевший, укатанный колесами грунт. Марк опустил дымящееся оружие и повернулся к парализованному от страха моджахеду. Тот стоял с каменным лицом и в шоке, не отрывая взгляда, смотрел на начальника ХАД. Он совсем не слышал, что ему говорит Марк. А Марк спрашивал почти на крике:

– Вы ночью зарезали троих моих людей?!

Книга

Капитан Шуваев украл книгу. Не мог не украсть. К Вите Шуваеву я приехал в качестве корреспондента дивизионной газеты, чтобы написать, как сначала душманы, а затем и наши артиллеристы сожгли кишлак Яхчаль. В помятом саквояже я возил книгу. Книга была библиотечная, серая, полурассыпавшаяся – «Офицеры и джентльмены» Ивлина Во. Витя Шуваев попросил почитать на ночь. Когда я уезжал, Витя сказал, что книга потерялась.

– Кто-то, видно, взял почитать и не вернул. – От легкого стыда он смотрел не в глаза, а блуждал своим артиллерийским взглядом по ландшафту за моей спиной.

Шуваев был офицером, но не был джентльменом. «Офицеры и джентльмены» лежали у Шуваева под подушкой.

Я выслушал Витю молча, все понял, подумал и махнул рукой.

В артиллерийской батарее Шуваева, одиноко стоящей у моста через реку, было всего девять книжек. В близкой перспективе офицеры и солдаты могли выучить их наизусть. После моего отъезда бомбардиры Шуваева ринулись на приступ громоздкого английского юмора Ивлина Во.

Два дня Шуваева тихо грызла совесть. Два дня меня грызла заведующая библиотекой.

«Черт с ним, с корреспондентом! – сказал себе Шуваев на третий день. – Из гонорара заплатит».

– Черт с ней, с книгой! – сказал я заведующей. – Из гонорара заплачу…

Снимается фильм

Говард был кинооператором, смотрел на мир глазами профессионала, и поэтому мир его был прямоугольным, как кадр, с очень четким изображением.

…Говард часто менял свое место в колонне. Забегал вперед, чтобы снять поступательное, сосредоточенное движение каравана. Становился сбоку, чтобы никому не мешать, и держал камеру неподвижно. В объективе проплывало шестнадцать человек с ишаком посредине колонны. Снял спину последнего: на ней косо висел автомат. Камера работала безмолвно, не то что старые жужжащие аппараты.

На сигарету Говарду упала с носа капля мутного пота. Он посмотрел на солнце. Солнце было хорошее, висело над головой, в объектив не заглядывало. Полдень. Говард не любил пользоваться светофильтрами, но при таком солнце, как в Афганистане, без них – никуда.

«Итак, движение. Ноги – крупный план. Драные калоши, коричневые пятки, сбитые копытца ишака, пятна тени… Теперь руки. Руки грубые, сухие, узловатые, в ссадинах, с черными ногтями. Та-а-ак… Что у нас в руках?» Говард скользил японской линзой по каравану, выискивая старый английский карабин. Камера проехалась по автоматической винтовке «М-16» американского производства, по ручному израильскому пулемету, дальше – винтовка непонятного происхождения, русский автомат Калашникова…

«Китайский гранатомет. Иероглиф крупным планом. Здесь комментатор, наверное, скажет: «Им помогает весь мир!» Ага: вот этот длинный, как посох римского папы, карабин. Крупный план – рука. Сухая рука, жилистая. Пиджак, перетянутый патронными лентами. Теперь лицо. Господи, ну и рожа у него! Рожа бандитская. Такой роже конгресс не даст ни шиша, ни одного цента».

Говард опустил камеру и заспешил к командиру. Как умел, жестами стал объяснять, чтобы «вот этот бородатый» отдал карабин «вот этому», и показал рукой на молодого парня в коричневой линялой курточке с китайским гранатометом за спиной. «На время!» – кричал Говард и тряс перед командиром своей камерой.