Святой закрывает дело - Лесли Чартерис

Конвей молчал, и «айрондель» беспрепятственно неслась в ночи.

Саймон закурил сигарету. Казалось, он дремлет, но он просто успокаивался, расслаблялся и отдыхал, что было ему совершенно необходимо. Никто и никогда не узнает, какие немыслимые усилия воли ему потребовались, чтобы сделать то, что он сделал этой ночью. Только Роджер обо всем догадывался. Ничего нельзя говорить и Патриции, иначе она примется настаивать на остановке и отдыхе, а это сейчас непозволительная роскошь.

Святой осторожно ощупал свою рану, стараясь, чтобы его действия не заметили с заднего сиденья. К счастью, пуля прошла сквозь мякоть плеча, и осложнений быть не должно. Завтра, учитывая его могучие жизненные силы и способность восстанавливаться, останутся лишь боль и онемение в плече, а это не помешает продолжить борьбу. Единственная реальная опасность – слабость от большой потери крови. Но надо и с этим справиться.

Саймон сидел с закрытыми глазами, почти забыв о сигарете, тлеющей в пальцах, и думал о промахе Роджера.

Одно можно было сказать совершенно определенно – в Мейденхеде очень скоро будет небезопасно.

Мариус, будучи на свободе, вряд ли промедлит с новым нападением, а Мейденхед – местечко небольшое, и нужный дом он отыщет быстро. Утром Мариус приступит к действиям, причем решительность его удвоится, поскольку он будет уверен, что против него выступает и полиция. Утром, очевидно, освободят Тила, и он начнет выжимать информацию из Германна. И как долго тот продержится – трудно сказать. В подобных обстоятельствах высшие власти могут охотно закрыть глаза на методы убеждения, в обычной ситуации неприменяемые в Англии официально: дело ведь шло о национальной безопасности. А раз Тил знает номер телефона...

Точно. Скажем, завтра вечером. К этому времени Мариус, хотя и не располагающий официальными возможностями, но выигравший на старте, тоже будет идти по горячему следу.

Святой не считал себя дураком. Он знал: департамент по расследованию уголовных преступлений не держит у себя простофиль. Не стоит верить детективным романам, где пижон-любитель со скрипкой и страстью к парадоксальной философии обставляет тупоголовых полицейских. Так или иначе, Саймон не колеблясь соглашался с тем, что среди сотрудников Нью-Скотленд-Ярда были не одни кретины. Например, Клод Юстас Тил. Стороннему наблюдателю он мог показаться слишком заурядным, но когда перед ним вставала конкретная задача, демонстрировал качества настоящего профессионала. А в этом деле, кроме имени и адреса, могло быть еще множество конкретных деталей, но о них Святой старался не думать.

Теперь Мариус. Но это имя говорит само за себя.

В общем и целом похоже, что Мейденхед еще до исхода дня станет центром боевых действий.

«Но мы не станем плакать над разлитым молоком, ребята, не станем плакать над разлитым молоком, – рефреном к рокоту мотора вертелось в мозгу Святого. – Необходимо действовать в удобное для нас время дня, это очень важно. Поэтому не будем плакать над разлитым молоком, ребята».

Но Роджер Конвей сказал другое:

– Мы должны убраться из Мейденхеда завтра – с Варганом или без него. Что ты об этом думаешь?

– Много чего, – бодро ответил Святой. – Что же касается Варгана, то завтра к вечеру либо пропадет необходимость держать его под стражей, или – ну, в общем, опять-таки не будет необходимости держать его под стражей... А у нас еще остается мое убежище в Ганворте. Тил не успеет туда раньше нас добраться, а в газетах ничего не появится, пока у него есть шанс справиться с этим делом, не привлекая внимания публики. Для всех мы по-прежнему респектабельные граждане. В Ганворте никто и слова не скажет, если я объявлю, что мы улетаем в Париж. Я уже делал это прежде. А убравшись оттуда, подумаем, где совершить следующую высадку.

И он опять замолчал, обдумывая дальнейшие планы.

На заднем сиденье спала, положив голову на плечо Нормана, Патриция.

Первые слабые проблески рассвета показались на небе, когда они въехали в Лондон. Роджер направил машину через Сити и гнал со всей возможной скоростью, какую только позволяли пустынные улицы.

Он свернул на набережную по Нью-Бридж-стрит, потом они, двигаясь на запад, миновали Парламент-сквер. И там Норман Кент испытал странное ощущение.

В какое-то мгновение в голове у него пронеслись слова «дать свет сидящим в темноте, в тени смерти, и направить свои стопы на пути к миру...» – слова, которые были ему знакомы как собственное имя и которых он тем не менее не слышал много лет. Слова, похожие на церковный псалом, но это не был псалом... И в тот момент, когда, машина проезжала мимо парламента, он осознал, что эти слова звучат все громче и отчетливей, словно произносимые большим хором. Иллюзия была настолько сильной, что он с любопытством поглядел на шпили Вестминстерского аббатства и только потом понял, что в такой час там не могла идти служба.

«Дать свет сидящим в темноте, в тени смерти, и направить свои стопы на путь к миру...»

Когда Норман Кент отвел глаза от аббатства, то увидел громадную статую короля Ричарда Львиное Сердце, стоящую перед парламентом. Норман смотрел на скачущего на коне Ричарда Львиное Сердце, последнего рыцаря, огромного и героического, на фоне бледного неба, с высоко поднятым мечом в правой руке. И внезапно почувствовал себя одиноким и отчужденным, ему стало холодно. Впрочем, это мог быть рассветный холодок.

Глава 15

Как Варган дал ответ, а Саймон Темплер написал письмо

Было уже совсем светло, когда они подъехали к Мейденхеду.

Орест не спал. Орест никогда не спал, если в нем нуждались, независимо от того, в какое время суток это происходило. То ли он вообще никогда не спал, то ли его будило какое-то предчувствие, но он всегда был готов к любым неожиданностям. Уже через несколько минут Орест поставил на стол блюдо шкварчащей яичницы с беконом и исходящий паром кофейник.

– Всем спать до ленча! – приказал Святой. – Потеряем время, зато восстановим силы, одно другого стоит.

Сам он чувствовал, что вот-вот свалится с ног.

Он пригласил Ореста в свою комнату и, взяв с него клятвенное обещание молчать, позволил осмотреть рану. Увидев ее, Орест выругался.

– Не ругайся, Орест. – Саймон устало взмахнул рукой. – Я не ругался, когда получил ее. А мисс Патриция еще не знает... Позаботься о мисс Патриции и ребятах, Орест, если я сломаюсь. Удерживай их от баловства, ну и так далее... А если увидишь Ангелочка, передай ему мой привет и всади пулю прямо в его отвратительную рожу...

Внезапно он покачнулся на стуле, но сильные руки Ореста не дали упасть.

Бережно, как ребенка, Орест уложил его в постель.

Однако на следующее утро Святой встал и оделся раньше всех. Сквозь загар проступала бледность, худое лицо казалось еще более худым, чем обычно. Он спал как здоровый школьник. Голова его и глаза были ясными, шаг пружинист, а холодный душ заставил быстрее течь кровь в жилах.

– Позвольте дать вам урок, – говорил он, расправляясь с завтраком. – Если бы вы имели такой же, как у меня, организм, наряду с духовной чистотой, не испорченной беспутным и развратным образом жизни, приведшим вас к падению...

И юмора в его словах было меньше, чем им казалось. Огромная сила воли заставила его могучий организм восстановиться с почти сказочной быстротой. У Саймона Темплера не хватало времени на картинное выздоровление.

Он послал Ореста за газетами и просмотрел их. Многого узнать не удалось, однако он нашел там намек, предупреждение, подтверждение своим выводам, что над Европой нависли черные тучи. Но конкретно ни о чем не говорилось. Были лишь раздражающе неясные намеки, которые подозрительный человек мог толковать в соответствии со своими подозрениями. Похоже, кто-то стоял в тени всех этих событий и чего-то дожидался, не открывая своего лица. Святой знал об этой силе и засомневался в себе, впервые с той поры, как он объединил своих друзей в служении донкихотским целям. Но в газетах по-прежнему не сообщалось об эшеровском деле, и подобное молчание могло означать только одно.

Только около трех часов дня Саймон сумел обсудить с Роджером и Норманом проблему Варгана, поскольку было решено в присутствии Патриции об этом не говорить, хотя она знала, что Варган пленник и почему он пленник – о его грядущей судьбе однажды говорили при ней.

– Мы не можем вечно держать его здесь, – сказал Святой, когда такая возможность представилась. – Прежде всего, похоже, что остаток нашей жизни мы проведем в бегах. А как бегать с багажом, который этого не хочет и сопротивляется? Конечно, можно отыскать укромное местечко и жить там отшельниками до самой смерти. Но и в этом случае всегда останется риск, что он сбежит. А это мне совершенно не нравится.

– Я вчера говорил с Варганом, – тихо промолвил Норман Кент. – По-моему, он сумасшедший. У него мания величия, да еще идея фикс, что изобретение должно принести ему всемирную славу. Он обижен на нас за то, что мы срываем его переговоры с правительством и, следовательно, оттягиваем момент появления его фото на первых полосах газет. Помнится, он сказал, что одним из условий передачи открытия правительству он поставил возведение его в пэры.