Проклятая игра - Клайв Баркер

— Уехать?

— Да, собраться и уехать.

— Куда?

— Я еще не думал об этом. Мы просто уедем.

Той замолк и посмотрел на пальцы Ивонны, переплетенные с его пальцами.

— Ты поедешь со мной? — спросил он после паузы.

— Конечно.

— Не задавая вопросов?

— В чем все-таки дело, Билли?

— Я сказал: не задавая вопросов.

— Просто уехать?

— Просто уехать.

Ивонна долго и пристально смотрела на него. Он так вымотался, бедный. Слишком много общается с этим проклятым старым ублюдком из Оксфорда. Она ненавидела Уайтхеда, хотя никогда не встречалась с ним.

— Да, конечно, я поеду, — ответила она наконец.

Той кивнул. Ивонне показалось, что он вот-вот расплачется.

— Когда? — уточнила она.

— Я не знаю. — Той попытался улыбнуться, но улыбка выглядела неестественно. — Может, и не придется. Но я думаю, что все пойдет прахом, и когда это случится, мы должны быть подальше отсюда.

— Ты говоришь так, будто наступит конец света.

Той ничего не ответил. Ивонна не могла сейчас ничего у него выпытывать: он был слишком уязвим.

— Только один вопрос, — сказала она. — Для меня это важно.

— Один.

— Ты что-то сделал, Билли? Я имею в виду что-то незаконное. Ведь речь идет об этом?

Той удрученно вздохнул. Она должна научить его еще очень многому. Он не умел выражать подобные чувства. Он хочет научиться, это видно по глазам. Но здесь и сейчас все останется, как есть. У Ивонны хватило ума не давить на него, иначе он замкнется в себе. А сейчас ее молчаливое присутствие нужно ему гораздо больше, чем ей — ответы на вопросы.

— Все в порядке, — произнесла Ивонна. — Не говори ничего, если не хочешь.

Рука Тоя так крепко сжала ее ладонь, что казалось, они никогда не смогут расцепить руки.

— О, Билли, все не так страшно, — нежно проговорила Ивонна.

Той опять ничего не ответил.

22

Родные места остались такими же, какими их запомнил Марти, но он чувствовал себя призраком. На грязных улочках, где он бегал и дрался в детстве, теперь были другие драчуны и, как он подозревал, более серьезные игры. Если верить воскресным газетам, десятилетние ребятишки нюхали клей. Вырастут — начнут продавать таблетки и колоться. Они не беспокоились ни о чем и ни о ком, а меньше всего о самих себе.

Конечно, он тоже был малолетним преступником. Воровство — образ жизни в здешних местах. Но прежде это была какая-то ленивая, почти пассивная форма воровства: подхватил что-то — и смываешься вместе с украденной вещью пешком или на машине. А если дело кажется слишком сложным, забудь о нем, на свете много всякой всячины, которую можно прибрать к рукам. Не похоже на преступление в том смысле, в каком Марти понял это слово гораздо позже. Скорее сорочий инстинкт: брать то, что плохо лежит, никому не желая зла, и проходить мимо, если ничто не упало тебе в руки.

Но эти мальчишки — вот они стоят кучкой на углу Нокс-стрит — выглядели куда более отчаянными и жестокими. Как и Марти, они выросли в безрадостном месте: поросшие травой стены, торчащая арматура, уродливые бетонные строения, редкие следы неудачных попыток озеленения. Однако Марти знал, что общего языка им не найти. Апатия и безрассудство нынешних подростков пугали его; он чувствовал, что их ничто не остановит. На этой улице, да и на других окрестных, не стоило рождаться и жить. Хорошо, что мать Марти умерла до того, как в квартале произошли самые неприятные изменения.

Наконец он подошел к дому двадцать шесть. Здание было перекрашено. Шармейн на одном из свиданий обмолвилась, что Терри — муж одной из ее сестер — покрасил стены пару лет назад, но Марти успел забыть об этом. То, что дом оказался не зеленым с белым, как он много лет представлял себе, подействовало как пощечина Терри сделал работу плохо, только для виду, и краска на наличниках уже облупилась. Через окно Марти разглядел, что тюлевые занавески (он всегда их ненавидел) заменили на глухие шторы и сейчас они были задернуты. На подоконнике в пространстве между окном и занавесками, как в ловушке, пылились забытые фарфоровые фигурки — свадебные подарки.

У Марти сохранились ключи от дома, но он не мог заставить себя ими воспользоваться. К тому же Шармейн наверняка сменила замок. Марти надавил на кнопку звонка, но звука не последовало. Он помнил, что звонок всегда был слышен с улицы. Значит, сейчас он не действует. Марти постучал в дверь костяшками пальцев.

Несколько секунд в доме стояла тишина Затем раздался стук каблуков. (Шармейн, наверное, надела босоножки без задника, что делает ее походку неровной.)

— Марти! — только и сумела она выдавить из себя. Ни радостной улыбки, ни слез.

— Я воспользовался случаем, чтобы зайти, — отозвался Марти, стараясь казаться безразличным. С той же секунды, когда Шармейн взглянула на него, он понял: приход сюда — большая ошибка.

— Я думала, тебя не выпустят, — сказала Шармейн, затем поправилась: — Мне казалось, тебе нельзя выходить в город.

— Я получил специальное разрешение, — ответил Марти. — Может быть, мы войдем в дом? Или будем разговаривать на пороге?

— О да… Конечно.

Марти прошел внутрь, и Шармейн закрыла за ним дверь. В узенькой прихожей возникла некоторая неловкость. Степень их близости предполагала, что нужно обняться, но Марти не мог заставить себя; к тому же он чувствовал, что Шармейн этого не хочет. Она натянуто улыбнулась и чмокнула Марти в щеку.

— Извини, — проговорила она, ничего конкретно не имея в виду. Марти последовал за ней в кухню. — Просто я не ожидала тебя увидеть. Проходи. Боюсь, у меня жуткий беспорядок.

Воздух в доме был спертый, как будто комнаты давно не проветривали. На радиаторах сушилось белье, что добавляло сырости.

— Садись, — предложила Шармейн, убирая с кухонных стульев пакеты со всевозможными продуктами. — Я быстро закончу.

На кухонном столе лежала порция грязного белья, которую она загружала в стиральную машину, что-то нервно бормоча и стараясь не глядеть на Марти. Она пыталась сосредоточиться на том, что держала в руках, — полотенца, нижнее белье, блузки.

Марти не узнавал эту одежду. Он внимательно смотрел в надежде увидеть что-нибудь знакомое — то, что Шармейн носила раньше. Если не восемь лет назад, то хотя бы на одном из свиданий в тюрьме. Но все было новым.

— Я не ждала тебя, — повторяла Шармейн, закрывая дверцу машины и засыпая порошок. — Я была уверена, что ты сначала позвонишь. Посмотри на меня. Я похожа на пугало. И как назло, сегодня у меня столько дел!