Вокзал Виктория - Анна Берсенева

Все казенные люди, каких ей приходилось видеть во время комиссий, которые постоянно приезжали в детдом с проверками, были либо вытянуты вверх, либо растянуты вширь. Они были квадратные или прямоугольные. В крайнем случае, имели форму параллелепипеда. Но линии их были прорисованы резко, жестко, не прорисованы даже, а прорезаны в грубом материале, из которого делаются те, кто занимают важные кабинеты.

А этот был именно прорисован умелой и нервной рукой. Вика занималась в художественной студии, и рисовать у нее получалось неплохо, но она точно не сумела бы провести такую причудливую линию скул, нарисовать такой высокий лоб над тонко изогнутыми бровями. И губы – она недавно прочитала в альбоме по живописи, что такая форма губ называется «лук Амура».

Сколько этому человеку лет, Вика не понимала. Он был взрослым, а любых взрослых она считала одинаковыми и не имеющими возраста вообще.

– Вы понимаете? – спросил он.

Вика вздрогнула. Из того, что он сказал, она не поняла ни слова. И смотрела на него, как кролик на удава.

– Я действительно хочу вам помочь.

В его голосе послышалось что-то вроде сочувствия. Вика к сочувствию не привыкла, но почему-то сразу его распознала. А может, потому и распознала, что не привыкла.

– Давайте вы придете еще раз, а я к тому времени постараюсь подготовить для вас какие-то реалистичные предложения, – сказал он.

– Меня в другой раз к вам не пустят, – сказала Вика.

– Почему? – удивился он. – Вам не разрешают выходить из детдома? Извините, я просто не в курсе ваших правил.

– Из детдома выходить разрешают, – объяснила она. – Но к вам сюда меня просто так не пустят. У вас там очередь огромная в коридоре. Как же я войду?

Он засмеялся и сказал:

– Вы мыслите точно и быстро! А мне показалось, что вы растеряны.

Правильно ему показалось – Вика действительно растерялась. Но это совсем не означало, что у нее перестала работать голова. А что попасть к нему в кабинет – дело для нее невыполнимое, это ведь нетрудно сообразить при любой растерянности.

– Хорошо, – сказал он, – я пришлю вам предложения с курьером. Или давайте знаете, как сделаем… – Он заглянул в бумаги, лежащие перед ним на столе. – Вот здесь у вас в характеристике написано, что вы посещаете детскую Школу искусств. Правда?

– Да.

– Я почему обратил внимание – ведь у вас там новый концертный зал открывается на днях?

Вика молча кивнула. Все-таки растерялась она очень сильно, глядя на тонкое, нервное его лицо.

– Я буду на этом мероприятии. – Он тоже смотрел на нее не отрываясь. – И смогу вам лично передать необходимую информацию по тем возможностям, которые у нас имеются для обеспечения вас жилплощадью.

Слова, которые он произносил, были бесформенные и мертвые. А взгляд, которым смотрел на Вику, был совсем другой – полный живого к ней интереса, вот какой. Это было так странно! Вика никогда не видела, чтобы человек так отличался от себя самого внутри себя самого.

– Договорились? – спросил он.

Вика кивнула.

– Тогда до скорой встречи.

Конечно, он хотел, чтобы она поскорее отстала от него со своей жилплощадью, это было понятно и ничуть ее не расстраивало. Но вот то, что сейчас она выйдет из кабинета и никогда больше не увидит этого необычного человека, расстроило ее, и даже очень.

Она только за дверью вспомнила, что забыла попрощаться. И обрадовалась: все-таки ведь невежливо уйти, даже «до свидания» не сказав.

Вика приоткрыла дверь и заглянула обратно в кабинет. Он не разглядывал какие-нибудь документы и не разговаривал по телефону, а просто сидел, глядя перед собою, и чему-то улыбался. Улыбка у него была такая, что Вика забыла, что хотела сказать.

– До свидания, – все-таки спохватилась она.

И поскорее захлопнула дверь. Ей показалось, он расслышит, как бешено колотится ее сердце.

Глава 16

Вика была уверена, что больше никогда его не увидит. Но когда шла на открытие нового концертного зала в Школе искусств, все-таки сильно волновалась. Так-то и не пошла бы на это открытие, может, но смятение, в котором она находилась, не удерживало ее от действий, а, наоборот, заставляло их совершать; она и не подозревала, что ее внутренний механизм действий настроен таким образом.

Он пришел. Сидел в первом ряду среди почетных гостей, а потом поднялся на сцену, чтобы поздравить школу. И когда, прежде чем начать свою речь, обвел взглядом зал, Вика поняла, что он ищет ее. Она поняла это раньше, чем он ее увидел, и это оказалось для нее таким счастьем, таким острым и сильным счастьем, что когда он встретился с ней взглядом и улыбнулся, то она улыбнулась в ответ уже без всякой растерянности, с одним только этим пронзительным счастьем, которое испытывала впервые в жизни.

Торжественная часть была короткая, а когда на сцену вышел детский хор, Вика пробралась к выходу.

Он догнал ее уже на улице.

– Подождите, куда же вы! – сказал он. – Мы ведь хотели поговорить о вашем жилье. Я специально время для разговора выделил, машину отпустил… Подождите.

Он улыбнулся той самой улыбкой, которая была у него на лице, когда он о чем-то думал в одиночестве у себя в кабинете.

– Пойдемте на набережную, – предложил он. – Присядем, все обсудим.

Улицы в центре Крамского были очень красивые; Вика любила по ним гулять. Особенно вот эта, которая вела от Школы искусств к Каме. Первостроители ГЭС, пятьдесят лет назад поставившие свои жилые бараки на берегу реки, рассудили правильно: раз на красивые дома денег пока нет, надо сделать свой поселок красивым с помощью деревьев.

И деревьев в Крамском было множество! Березы, и клены, и липы, а главное, особенные яблони-китайки, стойкие к уральским морозам. Яблочки на них созревали маленькие, зато сидели на ветках гроздьями.

И так же, гроздьями, эти яблони цвели. Сейчас, в июне, все они были усыпаны огромными шапками белых цветов, которые источали сильный и нежный запах. Яблони были высажены по обе стороны улицы, их ветки образовывали над ней длинную, сплошь цветущую арку, в конце которой блестела под солнцем река.

– Как вас зовут? – спросила Вика, когда они вышли на эту улицу и направились к набережной. – Я не запомнила.

– Максим Леонидович, – ответил он.

И замолчал. Вика молчала тоже. Запах яблоневых цветов кружил ей голову, но ни страха, ни даже растерянности она больше не чувствовала.

Все лавочки вдоль берега были заняты мамашами, выгуливающими детей, но в самом конце аллеи все-таки нашлась одна свободная скамейка. Она стояла чуть в отдалении, за кустами жимолости, поэтому мамаши ее не заметили, наверное. Максим Леонидович сел на эту скамейку, и Вика села рядом с ним. Жимолость тоже цвела; запах от нее исходил такой же прекрасный, как от яблонь.