Нелюбимый (СИ) - Доманчук Наталия Анатольевна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алена растеряно поплелась в коридор и присела на стул в ожидании Сашки.
Домой они вернулись поздно. Маленькая Настя уже вовсю сопела на кровати Алены под надзором няни.
— Я вот тут подложила подушки, чтобы она не упала во сне. Мне завтра приходить? — спросила няня.
— Да, если можете, к восьми. Нам нужно будет утром снова уехать.
Давид так и не позвонил: ни в этот вечер, ни утром. Сашка сказал, что в офисе он тоже не появлялся и на звонки не отвечал.
Не понятно почему, но Алена чувствовала себя виноватой. Она вдруг поняла, что Давид устал от них, от их проблем, от этих ужасных, просто чудовищных стечений обстоятельств.
И ей так хотелось его отпустить! Так хотелось, чтобы он зажил своей жизнью!
Они с Сашкой утром перевезли Алевтину в другую клинику. Аркадий Михайлович был рад видеть Алену. Он обнял ее как добрую знакомую и спросил, как поживает тот карапуз, который именно благодаря нему появился на свет двадцать два года назад.
— Как бы вам сказать, — ответил за маму Сашка. — Этот карапуз улетел сейчас к мужу в Читу, оставив уже своего годовалого карапуза бабушке.
Аркадий Михайлович рассмеялся:
— Жизнь бежит!
Сегодня Алевтина выглядела чуть лучше, бодрее, пару раз даже улыбнулась шуткам Сашки и поблагодарила их с Аленой.
Давид появился только к вечеру.
Алена была дома с внучкой, они устроились в гостиной на полу: строили пирамидки и домики из кубиков.
Он был невероятно зол.
— Я даже не знаю, как рассказать тебе то, что я пока нарыл! — он вскинул лицо к потолку, громко набирая в легкие воздух.
— Как есть, так и рассказывай! — Алена встала и подошла к нему ближе.
— Ребенок жив. Мой сын жив.
— Так это же здорово! — обрадовалась Алена.
— Да. Это единственная хорошая новость.
Давид сжал кулаки. Было видно, что он еле сдерживает гнев.
— Она бросила его. Прямо в роддоме. Убежала, оставив его одного, маленького, беззащитного… Он… — Давид снова сжал кулаки и тяжело задышал носом, стараясь сохранить спокойствие, — он родился без кисти… и она его оставила, а сама сбежала!
Мужчина сел на диван и, уже не в силах сдерживаться, заплакал, закрыв лицо руками.
Алена, ощутив острую беспомощность, не знала, что делать, что ему сказать, как его утешить. Она села с ним рядом на диван, нерешительно тронула за рукав, а затем, резко, как будто ее ошпарили, отдернула руку.
Как же сложна бывает жизнь! Ведь случаются ситуации, когда просто хочется подойти и обнять человека, поддержать, утешить, дать ему понять, что он не один. Но приличия или дурацкие страхи не позволяют этого. От обиды за то, что она не может себе позволить просто обнять родного человека, и оттого, что этому дорогому ее сердцу мужчине плохо, она тоже не сдержалась и заплакала.
Настенька испуганно посмотрела на них, потом подошла и погладила: сначала деда, потом бабу.
Теплая маленькая ручка родного человечка немного вернула Алену в настоящее, и она то ли спросила, то ли с утверждением произнесла:
— Как хорошо, что малыш выжил…
— Да. Но там произошла ужасная путаница с бумагами… Половина документов потеряна, я сейчас пытаюсь их найти… Там реально произошло что-то плохое, пока не могу понять что, они боятся раскрывать правду, но дело там явно нечистое. Я уже пообещал им, что никого не трону, если они найдут, куда распределили мальчика. Я объездил все дома малютки в округе, но в те даты никто не поступал. Конечно, я проведу еще более тщательное обследование, но пока результаты такие.
— Нужно, наверное, искать очевидцев… — тихо посоветовала Алена.
— Конечно, на них вся надежда. Уже ищем… было бы намного легче, если бы Алевтина во всем этом призналась… и все честно рассказала.
Настя снова погладила Давида по голове, он поцеловал ей пухлую ручку и сказал:
— Да я уже успокоился, милая, — и посмотрел на Алену. — Когда узнал, что ребенок выжил, а она сбежала — думал, убью ее! Как можно было оставить своего сына?
— То есть ты не веришь ей?
— Нет! А ты?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Верю.
Он громко выдохнул:
— Как тогда все это произошло?
— Спрошу у нее завтра. Но я верю ей…
Давид немного расслабился, откинулся на спинку дивана и сказал:
— У тебя всегда была отличная интуиция. А если взять во внимание, что со мной в последнее время случаются такие странные и непонятные казусы, которые кроме как злым роком нельзя назвать, то, может, ты и права.
Следующим утром дом опять окунулся в шум и веселье, хоть и ненадолго: приехал из Питера Ванька, к нему присоединились и Сашка, и близнецы. Запахло выпечкой и кофе. Дети смеялись, веселились, обменивались новостями, спорили. Совсем беззаботно, как было много лет назад, когда еще их отец был жив и все они были так счастливы.
Жизнь снова побежала как ток по проводам, потекла как кровь по венам, забилась ручьем, зажурчала. Голубой шарик опять весело закрутился, день послушно сменил ночь, принося очередные проблемы, новые встречи, надежды, ожидания, тревоги.
К вечеру, правда, все утихло. Как будто жизнь выключили, как свет, и Алена осталась совсем одна. Но она уже знала, что выкарабкается. Ей бы только ночь продержаться, а днем она нужна детям и внучке.
На следующий день Алена снова поехала к Алевтине в больницу. Девушка была не рада ее видеть, разговор не поддерживала, отмалчивалась, а когда Алена начала спрашивать про ребенка, которого она родила девять лет назад, моментально озлобилась и даже заявила:
— Давайте мы не будем об этом говорить!
— Нам придется. Потому что ты нам сказала одно, а на деле получается совсем другое.
Алевтина присела на кровати и спустила ноги на пол, как будто собралась уходить.
— Ляг в постель! — грозно приказала Алена. — Тебе не восемнадцать уже и ты должна понимать, что сейчас от тебя зависит жизнь маленького человечка.
— Ничего у меня не получится. И у вас тоже. Я проклятая!
Алена присела к ней на кровать. Хотела взять за руку, но Алевтина упала на подушку и накрылась одеялом с головой.
— Ты говоришь ужасные вещи. Так нельзя, — и, немного помолчав, добавила: — Твой мальчик тогда, девять лет назад выжил. Ты правда не знаешь этого?
Алевтина опять села на кровати, подняла на Алену глаза и мотнула головой.
— Мне сразу сказали, что он умер, как только я пришла в себя. Сказали, что не смогли реанимировать его… — Алевтина сглотнула, пытаясь не разрыдаться, но Алена видела, что девушка уже была на грани истерики.
— Понятно, — как можно ласковей произнесла Алена, — а ты видела его?
— Я? Нет, конечно! Конечно, не видела! Они его сразу увезли, я еще под наркозом была. А когда я встала на следующий день, я сбежала… Я побоялась увидеть его смерть. Еще страшней для меня были бы его похороны. Похороны на двоих. Я бы не вынесла этого. Я бы… — она сжала кулаки, — я бы с ним умерла, на его маленьком гробике. Если бы вы только знали, как я мечтала, что у меня будет семья: я и он — это ведь уже семья!
— Я не знаю, кто тебе сказал, что он умер, но он выжил. И его распределили в дом малютки. Только вот Давид найти его не может…
Алевтина замотала головой:
— Нет, я не верю! Ну зачем им говорить мне, что он умер, если он был жив? Зачем? Они сказали, что он родился инвалидом. Кому, как только не родной матери, нужен ребенок-инвалид?
— Не знаю…
— Нет! — повторила она упрямо. — Я бы… почувствовала. Я же мама, самый родной ему человек! Я бы почувствовала! — она заплакала. — Разве я бы не почувствовала, что он жив?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Алена резко обняла ее и прижала к себе, успокаивающе гладя по голове. Алевтина не пыталась вырваться, она даже немного размякла в руках женщины.
— Не все мы можем почувствовать. Не все, милая…
