Птицы небесные. 1-2 части - Монах Афонский

Утром меня разбудил звонкий пересвист птиц. Дождь уже прекратился: мириады искр усыпали зеленую крону леса. Над неподвижной серебристой гладью, озера поднимался молочный туман и тут же рассеивался под яркими лучами солнца, которые били сверху прямыми столбами золотого света. Я сразу решил установить для себя правило ежедневно совершать утренние, обеденные и вечерние молитвы. Так как о четках у меня не было ни малейшего понятия, то молился по часам, начиная от получаса и больше. Впервые мне довелось молиться одному в лесу, не испытывая никаких помех. Тонкие побеги папоротника, играя под ласковым дуновением утреннего ветерка, вспыхивали и роняли сверкающие шлейфы осыпающейся росы. Чистый густой воздух обдавал лицо и легкие свежестью и благоуханным сосновым ароматом. Сердцу хотелось безпрерывно благодарить Бога за то, что Он поселил меня среди такой первозданной красоты, но очень хотелось есть, а так как хлеб и горошек составляли весь мой рацион, то завтрак, оставивший меня голодным, оказался недолгим.

Прежде всего я начал знакомиться с окрестностями. Солнце уже полностью разогнало туман и озеро открылось во всем своем великолепии. Моя палатка стояла на небольшой полянке, выходящей на пологий песчаный берег, на котором примостился громадный камень, рухнувший, по-видимому, с гигантского обрыва, возвышающегося слева отвесной стеной над палаткой и лесом. Сразу за камнем скальные склоны круто уходили в воду, а высоко в небе нависала над озером плоская столообразная вершина Пшегишхва. Над ней реяли стаи стрижей и стояло большое белое облако, похожее на башню. Тропа, по которой я поднимался вчера, подходила к озеру справа и заканчивалась на большой поляне, где виднелись остатки кострищ и канавки для отвода дождевой воды на месте стоявшего когда-то туристского бивуака. Противоположный берег находился примерно метрах в пятистах, и пихтовый лес темно-зелеными языками взбегал на перевальную седловину, куда пологим серпантином поднималась хорошо видневшаяся тропа. На самом озере царили покой и тишина. Сильный ветер раскачивал лишь верхушки пихт, уходящих на перевал, не ломая их отражений в кристально чистой воде. Голоса людей и сигналы экскурсионных автобусов с озера Рица здесь совершенно не были слышны, лишь иногда барабанная дробь красноголового дятла разрывала густую тишину озерного безмолвия. Полное отсутствие людей для меня пока еще не стало привычным, и я то и дело поглядывал в сторону тропы, ожидая увидеть идущих туристов. Но никто не появлялся, и я снова переводил взгляд на чарующую красоту нежащегося под летним солнцем укромного горного озера.

Сначала человек приходит в ужас от других людей, а когда остается один, то приходит в ужас от самого себя. Пришлось и мне пережить шок от своего собственного поведения. Наступил непроглядный безлунный вечер и на горы опустилась плотная осязаемая темнота. В густых кустах притаилась пугающая тишина. Ко мне подступил такой страх, сковавший все тело, что мне стало не по себе. Никогда раньше я даже не подозревал, что могу так бояться. Моя слабая молитва тут же улетучилась, как вспугнутая охотником птица, и я остался один на один со своим страхом. Лежать без сна в палатке, затаив дыхание, и с колотящимся сердцем прислушиваться к ночным звукам, было невыносимо, поэтому оставалось лишь одно — взывать к Богу изо всех сил.

Когда я начинал говорить молитву, страх, парализующий ум и тело, ослабевал, хотя дыхание его, подобное ознобу, обдавало холодом все сердце, а по телу шли колючие мурашки. Чем дольше я говорил молитву, тем ощутимей ослабевало чувство страха. Этот страх как бы отодвигался от меня все дальше и дальше, ослабляя свою мертвящую хватку. Внутри, в себе, я увидел сердечное пространство, где страха не было. Тихая радость шевельнулась в душе. Оказывается страх не являлся моим состоянием. Он навязывал себя моему сердцу как нечто внешнее, вынуждая его испытывать чувство страха. Так, борясь с набегающими волнами этих ощущений, вызывающих безсознательный страх, который отбегал прочь, когда я усиливал молитву, и вновь оказывался рядом, когда я рассеивался, прошла невероятно долгая ночь, пока я, вконец утомленный, не заснул.

Душевная тьма состоит в том, что скрывает от нас не свет, ибо скрыть его не может, а скрывает лишь нашу возможность достичь света. Свет благодати есть наша внутренняя правда, неистощимая вовеки, и это есть свет Святого Духа, говорящего с нами голосом совести. Дух этот, если видит решимость в сердце к познанию Его, открывает Себя человеку в Божественном даре нетленной жизни, не имеющей в себе никакого страха.

Всю первую неделю я жил на озере совершенно один, привыкая отражать натиск ночной паники. Постепенно в душу стало проникать успокоение. Чем больше успокаивалась душа, тем больше открывалась ей совершенная красота окружающего мира. Днем я взбирался на огромный камень на озерном берегу, резко уходящем в глубину. С высоты мне было отчетливо видно, как отвесные лучи полуденного солнца сияющими стрелами погружаются глубоко в воду, не достигая дна. Вода оказалась не слишком холодной, а на вкус — сладкой и мягкой. Когда к полудню стало достаточно жарко, я рискнул прыгнуть в озеро вниз головой с этой каменной глыбы. Глубина не обожгла холодом, а подарила ощущение прохлады и свежести. Когда под водой я открыл глаза, вокруг меня танцевали солнечные лучи, освещая безконечную таинственность подводного мира, не имеющего никаких очертаний. Вынырнув, я попытался доплыть до противоположного берега, но он оказался слишком далеким. Сомневаясь, что у меня хватит сил вернуться, я поплыл обратно.

Присмотревшись внимательно к скалам, обрамляющим озеро, я заметил под ними какое-то плавающее сооружение, издали похожее на плот. Подплыв поближе, я чуть было не захлебнулся от восторга: удивлению моему и радости не было предела. Это был действительно плот из старых шпал, неведомо как попавших на озеро и скрепленных расшатавшимися железными скобами. Отбуксировав его к берегу, я попрочнее вбил камнем все скобы, затем из длинной ветки перочинным ножом выстругал довольно сносное весло и с ликованием отправился в первое путешествие по озеру. Большая часть озерного берега представляла собой скальные обрывы, лишь в одном месте на противоположном берегу я обнаружил место, где можно было причалить и выйти на уже знакомую мне перевальную тропу, которая была видна из палатки. Заодно в этом плавании удалось открыть удивительное свойство малой Рицы. В нее не впадала ни одна речушка, но вода в озере, сгоняя упавшие листья в дальний правый угол, медленно двигалась по кругу, и по спирали неторопливо закручивалась в воронку, уходя в скальные породы.

До конца недели я оставался в одиночестве. Молитва день ото дня укреплялась, ночной страх совершенно исчез. Но следующее открытие стало причиной новых опасений и большой тревоги. С гигантского обрыва, когда-то образовавшегося из-за грандиозного обвала и ставшего плотиной для образования большой Рицы, по ночам с сильным грохотом сыпались камни, вызывая в воображении засыпанные обломками дома и погребенных под обвалом людей. Исследовав обрыв, я с облегчением увидел, что камни скатываются в глубокое ущелье, отделенное от малой Рицы скальным гребнем, так что камнепады для моей палатки не представляли никакой опасности, и я успокоился.

Подошла суббота. К вечеру с перевала донеслись голоса и смех. Это спускалась группа туристов, человек двадцать, идущих по маршруту, пролегающему через озеро. С криками и шутками они поставили палатки, разожгли костер и занялись приготовлением ужина. Вначале туристы не заметили мою палатку, но те, кто отправились собирать валежник для очага, стали поглядывать на нее издали, влекомые любопытством. Вечером, освещая путь фонариками, ко мне приблизилась делегация с приглашением разделить с ними ужин у костра. От застолья я отказался, но пообещал прийти к костру попозже. Вскоре, не дождавшись моего прихода, заинтересовавшиеся туристы опять пришли звать меня не вечернюю беседу. Как ни отказывался я под разными предлогами от шумной компании, с бряцавшей у костра гитарой, пришлось присоединиться к ожидающим меня туристам, которые оказались студентами мединститута.

За чаем начались вопросы: кто я, и почему живу в лесу один. Так как я принял решение всегда говорить по совести, то пришлось сказать, что живу в лесу один ради того, чтобы испытать самого себя. Возникло недоуменное молчание, и кто-то проговорил: «Да он, кажется, современный отшельник!» Как только прозвучало это определение моего статуса, возникшее напряжение сразу разрядилось и настороженность всей компании исчезла. Посыпались шутки, зазвучал смех. Сославшись на свой распорядок и извинившись, я ушел в свою палатку, где с трудом завершил свои молитвы, постоянно отвлекаясь на шум и песни.

Утром туристы принесли мне продукты, которые им уже были не нужны, так как их маршрут заканчивался на Рице. Они оставили возле палатки вермишель, картофель, хлеб, консервы, варенье и затем столпились у входа.