Амальгама - Владимир Торин

Наверное, здорово быть героем из приключенческого фильма. Смеяться над потугами врагов, которые собрались тебя, несгибаемого, пытать, самозабвенно плевать на опасности. Ведь всегда случается что-то, что позволяет герою в самый последний момент чудесным образом спастись. Какая-нибудь милая случайность, какая-то нелепица вроде прибежавшей собачки или случайно сохранившейся заколки из прекрасных волос героини, которая потом обязательно будет целоваться с героем в финале фильма, а сейчас поможет избавиться от наручников. Героям хорошо. Ничего с ними никогда не случится, а если и случится, то только для того, чтобы лишний раз подтвердить их несгибаемость, неуязвимость, ловкость и необыкновенную везучесть. Злодеев эти герои всегда побеждают, их враги срываются в пропасть со страшными криками, а героиня в конце фильма садится с героем на лошадь, ну или, например, на мотоцикл, и они радостно мчатся в какое-нибудь красивое место, где потом всю оставшуюся жизнь будут жить душа в душу и тратить только что обретенное сокровище. Увы, жизнь – не кино. Поэтому в ней все бывает гораздо жестче, менее сладостно и совсем-совсем не героически.

Прошло какое-то время, прежде чем Сергей открыл глаза. Первое, что он увидел, – это был мужик в кепке, нависший прямо над его головой.

– Значит, так, – мужик в кепке был деловит и явно очень доволен удачно получившимся похищением, – жить вам осталось один день. Обоим. Давить будем вас, тварей.

Сергей попытался что-то сказать, но у него ничего не получилось. Губы пересохли, горло почему-то очень болело, слова просто как-то не складывались, а в легких как будто не было воздуха. Рябящие черные точки продолжали кружить в глазах, но их количество уменьшилось. Начал пропадать и гул в ушах, так что можно было расслышать, что говорил мужик в кепке. Сергей лежал неподалеку от Ивана на грязном дощатом полу. Друзья вид имели жалкий. Еще когда их везли в машинах, руки им прикрутили к ногам широкой липкой лентой, и теперь пленники могли только ползать или ковылять, согнувшись. Сергей начал что-то вспоминать: да-да, именно так, согнувшись в три погибели, он брел по крыльцу этого загородного дома, а потом по комнате, на полу которой он сейчас лежал… Сюда его гнали пинками, и здесь он упал, опять теряя сознание. Сейчас, скрюченный, он лежал на этом заплеванном полу и все тело болело. Их, кажется, били, чтобы привести в чувство. И, как бы подтверждая его догадку, откуда-то сверху слева раздался топот крепких ботинок, и один из трех «штангистов» красиво, по-футбольному замахнувшись, ударил Ивана по почкам. Иван завыл и тяжело перевернулся другим боком. Опять раздался топот, только теперь откуда-то справа, и вдруг страшная боль пронзила живот Сергея, разорвала его напополам. Это его ударил ногой второй парень-«штангист». Голос человека в кепке зазвучал отчетливее:

– Я что-то не понял, вы разговаривать будете или продолжим заниматься физкультурой?

Сергей попытался прокричать: «Да!!!» (уж очень больно били ногами эти крепкие, подготовленные ребята), но у него опять ничего не получилось. Однако мужик в кепке неожиданно услышал это «да» и продолжил:

– Вот и хорошо. Тогда вопрос первый, для разминки. Где то, что вы привезли из Венеции?

Вдруг наступила тишина, в которой так хотелось забыться и тихонечко лежать не шевелясь… Но тут жалобно скрипнули половицы, и в комнате начал движение какой-то очень большой и тяжелый персонаж. Ни Иван, ни Сергей уже не открывали глаз, но сомнений не было: к ним сейчас подходил самый страшный из похитителей, огромный, косматый и одноглазый. Гоша ударил без театральных замахов и без эффектных разбегов. Просто подошел и тюкнул Ивана ботинком в лицо. Но тюкнул настолько сильно, что скрюченного Ивана несколько раз крутануло по полу и кровавый след из его рта прочертил правильный круг.

– Мутный, давай одного грохнем прямо сейчас, – прорычал Гоша и вопросительно уставился на мужика в кепке. Тот покачал головой:

– Гоша, нам сначала с мальчиками поговорить надо. Мальчики, не доводите до греха, где ЭТО находится?

Гоша схватил Сергея за волосы и приподнял голову. От боли потемнело в глазах. Чтобы как-то остановить эту боль, Сергей отчаянно закричал:

– Я не знаю! Честно! У нас забрали!!! – Крик получился хриплым шепотом.

Мужик в кепке присел на корточки и внимательно посмотрел на Сергея:

– Кто?

– Мы на кафедре его оставили. У профессора. – Сергей понимал, что, наверное, делает что-то нехорошее и вряд ли Рудольф Михайлович Четвериков будет рад встрече с этими ребятами. Но тем-то кино и отличается от жизни, что в кино бывает как в кино. А в жизни – как в жизни.

– У этого? – Мутный вынул из кармана лист бумаги, на котором была распечатана страничка со справкой из Википедии. На фотографии Сергей Михайлович был в бабочке, лет на двадцать моложе и выглядел эдаким франтом, которые каким-то невообразимым образом находили средства к существованию в лихие девяностые годы, продолжая при этом заниматься научными исследованиями, бродя по полупустым лабораториям плохо отапливаемого здания МГУ и читая лекции одному-двум студентам, не нашедшим себя в стремительности новой российской жизни. Бородка клинышком тоже присутствовала, но менее седая, а из нагрудного кармана пиджака щегольски торчал шелковый платок. Сергей закрыл глаза.

– Хорошо. Молодец. – Мужик в кепке приподнялся с колен. А Гоша, наоборот, как-то неожиданно присел и двинул Сергея коленом под скулу. Клацнули зубы, в глазах потемнело, и Сергей в ту же секунду одновременно с болью почувствовал радость, что погружается в спасительный обморок, и даже обрадовался уже знакомому гулу и черным точкам.

Глава XVI

Лихие времена. Россия, 1993–1997 годы

Кельнскому архиепископу Райнальду фон Дасселю, после того как он угодил в Россию конца XX века, крупно повезло. И не раз, а как минимум трижды.

Первый – это по времени. Попади он в суровые 30-е или 40-е, и ему вполне хватило бы пары фраз, произнесенных на немецком, чтобы бдительный НКВД сцапал его в свои сети, а далее подлый немецкий шпион был бы мгновенно приставлен к выщербленной от многочисленных выстрелов кирпичной стенке.

Впрочем, во времена СССР его в любом случае ждала незавидная участь. Но в 90-х годах прошлого столетия великая держава рухнула. Беспорядки на улицах, очереди за любым товаром, бандитские группировки и полная растерянность ошалевшего населения – все это позволило сподвижнику Барбароссы в первые дни своего пребывания в будущем раствориться в хаосе перестроечных будней.

Но все равно Райнальду фон Дасселю пришлось нелегко. Уже на третий день он, ошарашенный и усталый, падая в голодный обморок, толкнул плечом какого-то крепкого парня в кожаной курке. Это был бригадир уралмашевских по кличке Саша-Сало. Саша потребовал от наглеца извинений, но гордый архиепископ молчал. Вот тогда и ухнули гордеца сзади по голове тяжелым обломком трубы подельники Саши-Сало. Вывезли потомка германского знатного рода на городскую свалку, и там ему, окровавленному, находящемуся без сознания, отрезали огромным широким ножом язык и бросили подыхать в какой-то ров. И это было второе везение фон Дасселя, потому что в России чаще лучше молчать, чем говорить, а в том положении, в котором оказался архиепископ Кельна, – и подавно. Рыцарь чудом выжил и даже какое-то время лежал в захолустной районной больнице, изумленно оглядываясь по сторонам, вслушиваясь в странную гортанную северную речь и разглядывая удивительных представителей неведомой ему страны. Потом он бежал из больницы, чтобы опять оказаться в городе, а там вдруг встретить на одной из улиц Сашу-Сало, который куда-то спешил по своим важным бандитским делам вместе со стайкой таких же крепких круглоголовых мужичков, как и он.

Райнальд фон Дассель больше никогда не раздумывал ни секунды – еще в больнице он четко понял, что в этой странной холодной стране с сумасшедшим населением всегда нужно бить первым и никогда не жалеть о содеянном.

Фон Дассель быстро подошел к своему старому знакомому и коротким быстрым движением воткнул свой палец глубоко в глаз бандитскому бригадиру. Саша-Сало громко заорал и закрутился волчком, прижимая ладони к тому месту, где еще недавно у него был глаз.

А дальше фон Дассель начал делать то, что однажды ему уже удалось сотворить в далекой Венеции на улице Merceria. Он крутился на месте, встречаясь все с новыми и новыми бойцами банды Саши-Сало, и его жестокость, смешанная с пугающим хладнокровием были заложниками его побед в каждой из схваток. Двое качков из бригады Саши-Сало скончались на месте, а третий отдал богу душу (а скорее, судя по своим поганым делам, черту) по пути в больницу. Увечья средней тяжести и мелкие травмы и вовсе исчислялись двузначным числом.