Бабур (Звездные ночи) - Пиримкул Кадыров

Вереницы широких лестниц, приставленных к стенам, встали перед глазами защитников. Часовой из караульной, осмелев от прибытия помощи, двумя руками начал отпихивать лестницу, но в тот же миг вражеская стрела пронзила его грудь. Бедный парень вместе с лестницей рухнул вниз.

На настиле у стены были сложены камни. Ханзода-бегим схватила один, с трудом подняв, кинула его вниз. Вслед за нею начали бросать камни нукеры: проклятия и стоны там, внизу, показали, что камни попадают в цель.

Но вот совсем с другой стороны, от ворот Хакана[97], донесся бой барабанов и рев карнаев, победные клики. Они росли, приближались — уже у самого города.

— Бегим, прислушайтесь! — испуганно вскрикнул Фазлиддин. — Враг в городе!

Отчаянно закричал Нуян Кукалдаш:

— Бегим, изменники открыли Хаканские ворота. Скорее вернитесь в арк… В арк, в арк!

Ханзода-бегим стремительно сбежала с лестницы, мавляна Фазлиддин и несколько нукеров, освещая дорогу факелами, кинулись вслед. Все быстро вскочили в седла.

— Бросьте факел! — крикнула Ханзода.

И впрямь факел мог сделать из мавляны отличную мишень. Во тьме поскакали к внутригородской цитадели. Быстрее! Быстрее!

Но когда арк был уже недалеко, дорогу им перекрыли всадники, множество всадников с копьями и факелами в руках. Потом в свете факелов они увидели Ахмада Танбала, в златотканом поясе и в блестящем шлеме. Сердце Фазлиддина словно стиснул холодный железный обруч.

Вражеские всадники окружили Ханзоду-бегим и ее нукеров. Ахмад Танбал весело приказал своему воину:

— Подай-ка факел… О, Ханзода-бегим? Не верю глазам своим. Что это значит? Почему это вы в такой одежде, будто отважный мужчина?

— Настоящие мужчины — верные и храбрые — перевелись!

— Если в Андижане не осталось настоящих мужчин, то вот мы пришли, бегим!

За спиной Танбала засмеялся Узун Хасан. Еще подъехали всадники. Свет факела упал на безбородого Али Дустбека, который жмурился и жалко улыбался. Бабур при своем отъезде доверил город этому человеку. Прослышав, что Бабур лежит на смертном одре, Али Дустбек, договорившись с Танбалом, открыл осаждающим Хаканские ворота.

Ханзода-бегим с презрением закричала:

— Это вы-то настоящие мужчины? Да у вас нет разницы между храбростью и предательством! Только вчера давали клятву верности Бабуру, а сегодня… Я знаю: завтра вы предадите и Джахангира-мирзу!

Танбал накрыл ладонью рукоять своего меча.

— Думайте, что вы говорите, бегим! — сказал он. — Мирза Бабур допустил несправедливость. После взятия Самарканда Андижан должен был перейти к Джахангиру-мирзе. А Бабур не согласился! Это мы сражались за справедливость и сегодня одержали победу!.. А вы, вы… — ярость вдруг ударила в голову беку, — почему вы, забыв стыд, оскорбляете нас? Кто вас научил поведению, которое не к лицу дочери венценосца? Не тот ли зодчий, что торчит рядом с вами?

Глаза, полные ярости, уставились на мавляну Фазлиддина. И тот не отвел своих.

— Бегим преподнесла нам с вами, мужчинам, урок порядочности… Слова бегим могут воспринимать иначе только мошенники!

— Кто мошенник?! — Танбал вырвал из ножен свой меч и подскакал к мавляне. И тут же Ханзода-бегим тронула коня, мешая Танбалу ударить.

— Стыдно поднимать меч на ученого человека!

Кони Танбала и Ханзоды столкнулись, откачнулись, вздыбились. Танбал играл мечом над головой Ханзоды:

— Защищать этого, этого чертежника? Этого… худородного развратника гератского? Не стыдно, не стыдно? О, я слышал от сведущих людей, что этот мулла соблазняет бегим, да не верил только. А теперь — верю!

— Ты не сможешь опорочить меня, предатель! — воскликнула девушка и выхватила кинжал.

Удар отразила кольчуга Танбала, надетая под чапан, кинжал выскочил из девичьей руки, со звоном упал на камни. Танбал размахнулся — шапка бегим полетела туда же, разрубленная мечом, длинные волосы девушки упали на плечи.

Подъехал мирза Джахангир с группой своих телохранителей. Увидев его, Дустбек предупредил Танбала:

— Господин Ахмад-бек, хватит, остановитесь!

Ханзода-бегим была некровной, но все же сестрой мирзы Джахангира, он бы не позволил оскорблять и унижать дочь своего отца перед всеми. Ахмад Танбал повернул коня навстречу Джахангиру. Попытался оправдаться:

— Вы видели, видели, повелитель мой? Ваша сестра с оружием в руках выступает против вас. Рядом с ней этот худородный пройдоха, этот зодчий. Он-то и сбивает ее с пути!

— Мавляна Фазлиддин чище тебя, изменника-бека, в тысячу раз! — крикнула Ханзода-бегим. — Его искусство могло бы стать гордостью Андижана. А вы, вы… Убийцы, предатели… Пусть падет на вас кара всевышнего за растоптанные мечты!.. За наши мечты.

Последние слова Ханзода-бегим произнесла уже сквозь слезы. Ударила коня камчой и бросилась было к воротам арка. Но перед стеной нукеров должна была остановиться. Обернулась и посмотрела, что с мавляной Фазлиддином.

А тот ощупал пояс, нашел меч, неуклюже вынул его из ножен и хотел кинуться на нукеров, преграждавших дорогу Ханзоде-бегим. Но конные нукеры взяли в клещи его коня, вырвали повод из левой руки, тяжелой палицей ударили по правой, и меч выпал у мавляны.

Когда Ханзода-бегим через минуту-другую проехала сквозь крепостные ворога, пропущенная воинами по знаку Джахангира, и в воротах снова оглянулась назад, она увидела, что люди Танбала стащили Фазлиддина с седла, мигом связали ему руки за спиной и погнали куда-то, наставив копья в спину.

Острую боль в руке мулла Фазлиддин почувствовал уже в тюрьме, когда остался в темноте один. Его привезли в эту каменную тюрьму на окраине Андижана, кинули в камеру смертников, крепко заперли на замок, да еще, мало того, поставили снаружи двух стражей. Из короткого разговора мирзы Джахангира и Ахмада Танбала у крепостных ворот он понял, что обвинят его в покушении на честь венценосной ханум, — за это полагалось преступника забросать камнями. Что и должно свершиться завтра. Еще мулла Фазлиддин понял, с каким удовольствием Ахмад Танбал чернит имя Ханзоды-бегим. Бек мстил, а Джахангир поддакивал, потому как он и его мать Фатима-султан-бегим хотели доказать, сколь скверны все, кто с Бабуром, и сколь чисты они сами, престол Андижана захватившие законно и во благо шариата.

В сырой затхлой темнице Фазлиддин многократно прикладывал к стенам связанные за спиной руки, чтобы холодом немного облегчить боль в запястьях. Боль не унималась, наоборот, усиливалась… Это лишь один удар палицы. А завтра… какой каменный ливень обрушится на него завтра!.. Он представил себе, как все это будет, — голова закружилась, ему показалось, будто сейчас он стоит не в тюремной клетке, а меж двумя качающимися горами и с их склонов валятся на него каменные глыбы, вот-вот раздавят. Устрашенный видением, Фазлиддин бросился к двери, отчаянно ударил ее плечом, крикнул изо всех сил:

— Открой! Открой, говорю! Открой!

От неожиданного крика часовой вздрогнул, потом опомнился, зло спросил:

— Ты что, спятил? В чем дело?

— Развяжите руки! Мою жизнь возьмете завтра, а рука изувечена! Развяжите!

Стражники были в раздраженном состоянии: еще бы, они торчат здесь и караулят узника, а другие грабят имущество сторонников Бабура. Хоть и ночь на дворе, а на улицах и во дворах Андижана шумно — топот конских копыт, лай собак, крики и плач женщин, мычание коров, блеянье овец. Немалой, ох, немалой добычи они лишаются, стоя тут. Да и узник какой-то непутевый, горлопан. Один из стражников, который постарше, с хрипотцой сказал:

— Рука изувечена, говорит, а!.. Эй ты, ублюдок, завтра отправишься в преисподнюю, так чего толковать о руке сегодня?

— Палачи!

Стражник с угрозой рявкнул:

— Помолчи ты, завтрашний труп! Вот войду к тебе и к одной ране десять добавлю!

«Вот что я слышу в предсмертный час, — подумал Фазлиддин. — Как становятся люди столь беспощадны? И плохо я умираю, плохо. Смерть неизбежна, так лучше было сразиться с Ахмадом Танбалом, умереть с мечом в руке… А теперь приходится слушать ругань этих зверей, завтра же — погибнуть от каменного дождя… Ведь мог же, мог перед Ханзодой-бегим кинуться на Танбала. О судьба, почему ты не подтолкнула меня?»

С улицы донесся топот. По мостовой, потом — по казематному двору, выложенному камнем.

— Кто идет? Стой!

Во двор въехало трое всадников. Один обратился к страже:

— Мавляна Ходжа Абдулла, почтенный кази с фирманом повелителя!

Спешились поочередно. Остановились прямо перед остриями копий, взятых стражниками наперевес.

— Фирман надо показать нашему десятнику! — сказал тот, что постарше, с хрипотцой.

Над дверью, ведущей в каземат, тускло светила лампа. Ходжа Абдулла в светло-желтом чапане пошел прямо на копье, говоря спокойно и уверенно: