Когда врут учебники истории. Прошлое, которого не было [без иллюстраций] - Андрей Балабуха

Пришедшим на смену Шуйскому Романовым (более всего, кстати, пострадавшим в борьбе за власть с Борисом) очернение Годунова уже не было нужно: он был не предшественником, а полузабытой в быстротечности Смутного времени фигурой. Основатель дома Романовых, Михаил Федорович, даже приказал перевезти прах Бориса, удаленный при Лжедмитрии I из Архангельского собора, в Троице-Сергиеву лавру.

Но к тому времени миф об угличском убийце уже обрел собственную жизнь, которой продолжает жить и по сей день – и в романах, и на страницах учебников, и даже в серьезных исторических трудах. Человека, убийством расчистившего себе дорогу к трону, усматривали в Борисе и автор «Истории государства Российского» Карамзин, и такие историки, как Костомаров и даже Соловьев [187]. Костомаров вообще не усматривал в Годунове ни единой светлой черты, даже лучшие его поступки объясняя дурными мотивами. И пожалуй, только объективнейший С.Ф. Платонов в своем «Полном курсе лекций по русской истории» заметил: «Если Борис – убийца, то он злодей, каким рисует его Карамзин; если нет, то он один из симпатичнейших московских царей», – после чего именно симпатичнейший образ и нарисовал, убедительно такой портрет обосновывая.

Как бы там ни было, в памяти народной образ Бориса Годунова, скорее всего, просто изгладился бы – как изгладился, например, не менее привлекательный образ царя Федора II Алексеевича, старшего сводного брата и предшественника Петра I. Суждения же историков, вероятнее всего, остались бы известными лишь сравнительно узкому кругу, не вмешайся гений Пушкина.

Разумеется, историком Пушкин не был. Подобно тому, как Шекспир пользовался «Хрониками» Холиншеда, он опирался на «Историю государства Российского» Карамзина, который, в свою очередь, усматривал свою цель не в воссоздании подлинной истории, но в красочном и полезном для морализаторских целей ее изложении [188]. Вот и вышло, что скорее писатель, нежели историк заложил фундамент здания, возведенного литературным гением. А Гению подлинный царь Борис был не слишком интересен. Уходя от байронического романтизма к шекспировскому трагизму, он интересовался исключительно вечными проблемами добра и зла, гения и злодейства, целей и средств. А в конечном счете Годунов (и не он один – ведь и Сальери не отравлял Моцарта, но уж больно хорошо ложился на сомнительную сплетню блистательный сюжет!) для всех нас стал именно таким, каким изобразил его Пушкин…

Часть II.

Возвеличенные облыжно

Глава 7.

Цезарь до Цезаря

Они кричат: «За нами право!»

Он клянут: «Ты бунтовщик!

Ты поднял стяг войны кровавой,

На брата брата ты воздвиг!»

Но вы – что сделали вы с Римом?..

Историография каноническая

Всякий окончивший школу вынес из уроков истории твердое знание о том, что время от времени Древний мир – и в том числе Древний Рим – потрясали восстания рабов. И еще, что самым грозным и славным из них было возглавленное Спартаком – рабом-фракийцем, воспетым в одноименном романе итальянца Рафаэлло Джованьоли, блистательно сыгранным Керком Дугласом в одноименном же фильме Стенли Кубрика [189], а для балетоманов еще и блистательно исполненным Юрием Григоровичем в опять-таки одноименном балете Арама Хачатуряна. И пусть описание этой трехлетней эпопеи можно без труда почерпнуть хоть в учебнике, хоть в энциклопедии, осмелюсь в самых общих чертах напомнить течение событий в их традиционном изложении.

Спартак («он раньше воевал с римлянами, попал в плен и был продан в гладиаторы», – пишет Аппиан [190]) был определен в школу гладиаторов ланисты [191] Гнея Лентула Батиата, находившуюся в главном городе Кампании – Капуе. Здесь в 74 году до Р.Х. он с целью освобождения и побега – по всей вероятности, на родину – организовал заговор, в который было вовлечено около двухсот человек. Заговор был своевременно раскрыт, однако Спартаку и еще семидесяти семи его сотоварищам (в основном – фракийцам, галлам и германцам) удалось скрыться и, кое-как вооружившись вертелами и всякими иными подручными средствами, организовать базу на склоне Везувия, откуда они и начали совершать регулярные набеги на окрестности, разживаясь продовольствием и оружием (однажды им даже удалось выследить и захватить обоз с оружием, которое везли в гладиаторскую школу). Отряд беспрестанно пополнялся беглыми и освобождаемыми рабами, а двумя наиболее заметными после Спартака руководителями мятежа стали Крикс и Эномай.

Поначалу властям Вечного Города было не до этой кучки беглых рабов – на востоке продолжалась Третья война с понтийским царем Митридатом VI Евпатором; на западе, на Иберийском полуострове, вел по поручению сената гражданскую войну с марианской оппозицией Гней Помпей, прозванный Великим; на севере, в Этрурии, взялись за оружие местные жители, за чей счет были наделены землей ветераны легионов Суллы Счастливого… В итоге Спартаку и его людям невероятно повезло: всю осень и зиму 74–73 годов до Р.Х. они спокойно использовали для накопления сил и организации боеспособного войска.

Наконец против мятежников были посланы отряды под командованием пропретора Гая Клавдия Глабра (три тысячи человек) и претора Публия Вариния [192], которые, обладая значительным превосходством – как численным, так и в качестве оружия, – блокировали их горную базу. Однако Спартак, готовый, по словам Саллюстия [193], «скорее погибнуть от железа, нежели от голода», принял смелое и неожиданное решение: по его приказу из виноградных лоз были сплетены самодельные лестницы, с помощью которых мятежники совершили головокружительный спуск по считавшемуся непреодолимым и потому неохраняемому почти вертикальному скальному обрыву, зашли к римским отрядам в тыл и внезапной атакой разгромили их, захватив лагерь и – самое главное – боевое оружие.

За следующие несколько месяцев войско Спартака от семидесяти человек выросло до семидесяти тысяч, а в руках восставших оказалась практически вся Кампания. Теперь это уже была грозная сила, всерьез обеспокоившая сенат. Организовав и обучив свое разношерстое воинство по римскому образцу, Спартак двинулся на восток, к Адриатике. Осенью 73 года до Р.Х. наперерез восставшим были двинуты войска под командованием упоминавшегося выше Публия Вариния, но в столкновении претор вторично потерпел поражение, а Спартак пересек Апеннинский полуостров и, придерживаясь адриатического побережья, двинулся на север – судя по всему, с намерением через Альпы вывести своих людей сперва в Цизальпинскую Галлию [194], а затем и за пределы римского влияния. Силами двух легионов ему попытались было преградить путь консулы Луций Геллий и Гней Корнелий Лентул Клодиан [195] – однако и они в целом не слишком преуспели. Воспользовавшись тем, что консулы в попытке взять мятежников в клещи разделили силы – один из легионов зашел вперед, тогда как другие нагоняли восставших, Спартак совершил два стремительных броска и в скоротечных битвах поодиночке разгромил оба легиона. Затем близ города Мутины в Северной Италии он нанес сокрушительное поражение десятитысячной армии под командованием наместника Цизальпинской Галлии Гая Кассия. Теперь путь через Альпы был свободен.

Однако, дойдя до реки По (по пути его армия выросла, если верить Аппиану уже до 120 000 человек), Спартак «по невыясненным причинам», как дружно пишут историки, сжег все обозы и налегке повернул обратно на юг.

Осенью 72 года до Р.Х. сенат направил против рабов претора Марка Лициния Красса, наделив его особыми полномочиями и вверив его командованию два консульских легиона вкупе с правом набирать войска (в итоге легионов вскоре стало шесть). Новый главнокомандующий попытался окружить силы мятежников под Пиценой, однако тем удалось вырваться, разбив войска одного из ближайших помощников Красса – Муммия. Теперь Спартак повел свою армию на юг, чтобы с помощью киликийских пиратов переправить ее часть в Сицилию и разжечь там новый очаг восстания, – это вынудило бы римлян раздробить посланные против него силы. Однако что-то не сложилось – пиратские корабли так и не появились в оговоренный срок (похоже, Красс, недаром прозванный Богатым, заплатил им больше, чем пообещали мятежники). Тогда упорный в своих намерениях Спартак решил осуществить, пользуясь современной терминологией, широкомасштабную десантную операцию по форсированию Мессинского пролива при помощи подручных, так сказать, средств – соорудив великое множество плотов. Однако тут против него ополчилась стихия: когда большая часть плотов была уже готова, налетел шторм, разбивший эти неуклюжие и хлипкие сооружения в щепы. К тому же выяснилось, что западный берег Сицилии хорошо укреплен, а потому высадка там вряд ли увенчалась бы успехом, обогнуть же остров и высадиться на юго-западном побережье, как предполагалось первоначально, без мореходных судов было невозможно.