Полет шершня - Кен Фоллетт

– Я Горм Расмуссен, дневной смотритель дома, – запинаясь, проговорил тот.

– У вас ключи от синагоги?

– Да.

– Откройте.

Старик вынул из кармана связку ключей и отворил дверь.

Большую часть здания занимала молельня – богато украшенное помещение с золочеными египетскими колоннами, на которые опирались нависающие с двух сторон галереи.

– У этих евреев денег куры не клюют, – пробормотал Конрад.

– Покажите мне список прихожан, – приказал Петер Расмуссену.

– Прихожан? Что вы имеете в виду?

– У вас должен быть список имен и адресов всех, кто входит в общину.

– Нет. Мы рады любому еврею.

Что-то подсказывало Петеру, что старик говорит правду, но обыскать храм следовало в любом случае.

– Здесь есть служебные помещения?

– Только комнатка, где облачаются рабби и служки, и гардеробная для верхней одежды молящихся.

Петер кивнул Дреслеру и Конраду: «Проверьте там все», – а сам прошел к тому месту, откуда проповедуют, и поднялся по лесенке на возвышение. Там за занавесью обнаружилась ниша.

– Что в ней?

– Свитки Торы, – отозвался Расмуссен.

Это были шесть больших, тяжелых на вид свитков, любовно завернутых в бархатную ткань, – идеальное место что-то припрятать.

– Разверните их все и расстелите на полу, чтобы я убедился, что внутри ничего нет.

Пока старик выполнял приказание, Петер подошел к Тильде и заговорил с ней, с подозрением косясь на Расмуссена.

– Ты как?

– Я же сказала.

– Если мы что-то найдем, признаешь, что я был прав?

Она улыбнулась.

– А если ничего не найдем, ты признаешь, что был не прав?

Он кивнул, довольный, что девушка на него не сердится.

Расмуссен расстелил свитки, покрытые письменами. Ничего подозрительного Петер не заметил. Может, действительно служащие синагоги не регистрируют свою паству, но скорее всего списки прихожан велись, просто с приходом нацистов их, от греха подальше, уничтожили. Неприятно. Разрешение на этот рейд досталось ему с трудом, и с начальником отношения он испортил. Обидно будет ничего не найти.

Дреслер и Конрад вернулись с разных концов здания: Дреслер – с пустыми руками, Конрад – со свежим номером «Положения дел».

Петер взял у него газету и показал Расмуссену.

– Иметь это противозаконно.

– Извините, – виновато отозвался старик. – Нам суют их в почтовый ящик.

Тех, кто печатал и распространял газету, полиция не искала, поэтому те, кто ее всего лишь читал, ничего противозаконного не совершали. Но Расмуссен этого не знал, и Петер его незнанием воспользовался.

– Не может быть, чтобы вы никогда не писали писем членам общины, – воскликнул он.

– Конечно, руководителям иногда пишем, – признал старик. – Но списков у нас нет. Мы же знаем своих руководителей. – Он попытался улыбнуться. – Да и вы их, я думаю, знаете.

Петер в самом деле знал имена примерно дюжины видных евреев: среди них были два банкира, судья, несколько университетских профессоров, двое-трое политических деятелей и художник. Но они его не интересовали: слишком известны, чтобы пойти в шпионы. Такие люди не будут стоять в порту, подсчитывая корабли: их тут же заметят.

– А разве вы не посылаете писем обычным людям, извещая их о мероприятиях, которые проводите, – празднествах, пикниках, концертах?

– Нет. Мы просто вешаем объявление в общинном центре.

– Ага! – обрадовался Петер. – Есть общинный центр! И где он находится?

– Поблизости от Кристиансборга, на Новой Королевской улице.

«В полумиле отсюда».

– Дреслер, попридержи старика минут пятнадцать, – велел Петер, – чтобы никого не предупредил.

Еврейский общинный центр располагался в большом здании восемнадцатого века, с внутренним двориком и нарядной парадной лестницей, которое, впрочем, весьма нуждалось в ремонте. Кафетерий оказался закрыт, и никто не играл в пинг-понг в цокольном этаже. В дирекции обнаружился секретарь, хорошо одетый молодой человек высокомерного вида. Он заявил, что никаких списков они не держат, но сыщики тем не менее принялись за обыск.

Звали молодого человека Ингемар Гаммель, и что-то в нем насторожило Петера. В отличие от старика Расмуссена Гаммель не испугался. Но если в случае с Расмуссеном Петер чувствовал, что тот пусть и перепуган, но чист, Гаммель производил прямо противоположное впечатление.

Он сидел за письменным столом, в жилете, из кармашка которого свисала цепочка часов, и спокойно смотрел, как роются в его кабинете. Одет вроде бы дорого. С какой стати состоятельный молодой человек подвизался здесь на должности, подобающей скорее девицам, которым принято недоплачивать, или среднего достатка матронам, чьи дети уже разлетелись из дому?

– Думаю, вот то, что мы ищем, босс. – Конрад передал Петеру черную папку. – Список крысиных нор.

Петер открыл папку и увидел страницы, заполненные именами и адресами, несколько сотен страниц.

– Опа! Отлично, Конрад. Продолжайте искать – может, еще что-нибудь подвернется. – Шестое чувство подсказывало, что так и будет.

Он листал страницы, выискивая что-нибудь необычное или знакомое, или… ну что-то. Грызла неудовлетворенность, однако глаз ни за что не цеплялся.

Пиджак Гаммеля висел на крючке за дверью. Петер прочел на ярлычке название ателье. Костюм шили у «Андерсена и Шеппарда» на Сэвил-роуд в Лондоне, в 1938 году. Петеру стало обидно: он покупал одежду в лучших магазинах Копенгагена, но английского костюма позволить себе не мог. А у этого из нагрудного кармашка выглядывал шелковый платок! В левом боковом кармане, схваченная зажимом, обнаружилась солидная пачка денег, в правом – билет на поезд в Орхус и обратно, с аккуратной дырочкой, пробитой компостером билетного контролера.

– Зачем вы ездили в Орхус?

– Навестить друзей.

В расшифровке упоминалось немецкое соединение, расположенное в Орхусе. С другой стороны, после Копенгагена это второй по величине город, и сотни людей каждый день ездят туда и обратно.

Во внутреннем кармане пиджака лежал тоненький ежедневник. Петер раскрыл его.

– Наслаждаетесь этой работой, да? – с презрением бросил Гаммель.

Петер с улыбкой посмотрел на него. Ему и правда доставляло наслаждение злить надутых богатеев, которые воображают, будто они лучше обычных людей. Но вслух он произнес:

– Подобно сантехнику я вижу много дерьма, – и подчеркнуто уставился на записную книжку Гаммеля.

Почерк у того был стильный, под стать костюму, с размашистыми заглавными буквами, а записи – самого обычного свойства: свидание, обед, театр, мамин день рождения, «позвонить Йоргену насчет Уайлдера».

– Кто такой Йорген? – спросил Петер.

– Мой кузен, Йорген Лумпе. Мы обмениваемся книгами.

– А Уайлдер?

– Торнтон Уайлдер.

– И это…

– Американский писатель. «Мост короля Людовика Святого». Вы наверняка читали.

Это прозвучало издевкой, намеком на то, что у полицейского кишка тонка по части культуры, куда ему читать иностранные книги. Петер пропустил укол мимо ушей и вернулся к дневнику. Как он и ожидал, там имелся алфавитный список имен – с адресами, а некоторые и с телефонами. Искоса глянув на Гаммеля, он заметил, что чисто выбритые щеки того слегка зарделись. Многообещающий знак. Петер углубился в список и наугад выбрал имя.

– Хильде Бьергагер – это кто?

– Приятельница, – спокойно ответил Гаммель.

– Бертиль Брун? – попробовал еще Петер.

– Партнер по теннису, – остался невозмутимым Гаммель.

– Фред Эскилдсен?

– Мой финансовый консультант.

Прочие сыщики прекратили обыск и, чувствуя напряжение, замолчали.

– Поуль Кирке?

– Мой старый друг.

– Пребен Клаузен?

– Торговец картинами.

За все время разговора Гаммель впервые выказал что-то вроде эмоции, которую Петер трактовал скорее как вздох облегчения, чем чувство вины. С чего бы это? Может, Гаммелю показалось, что он проскочил? Касалось это торговца картинами Клаузена? Или того, кого он назвал перед ним? Может, Гаммель перевел дух потому, что Петер перешел к Клаузену?

– Поуль Кирке – старый друг?

– Вместе учились в университете.

Голос звучал ровно, но в глазах мелькнул страх. Петер глянул на Тильде, и она легонько кивнула. Значит, ей тоже реакция Гаммеля показалась подозрительной. Петер снова обратился к дневнику. Адреса Кирке там не было, но у телефонного номера имелась пометка – заглавная «Н», что-то уж очень мелко написанная.

– Что значит буква Н? – поинтересовался Петер.

– Нествед. Это его номер в Нестведе.

– А какой еще у него номер?

– Другого нет.

– Тогда зачем вам понадобилось делать пометку?