что он сумеет выйти из дома, как нынче, прогуляться в Трактир, как нынче, ведь он, кажется, восстановил немного сил и, даже если на что другое их не хватит, то, по крайней мере, хватит, чтобы залить в себя малость спиртного, по крайней мере, уже хоть что-то, думает он, но вот ведь удивительно, спиртное хорошо ему помогло, думает он, однако ж теперь полностью им завладело, он был до того тяжелым, что все казалось непомерно тяжелым, даже слово сказать было тяжело, лишь спиртное приносило некоторое облегчение, давало возможность поднять руку, встать, сказать что-нибудь, и он отпивает еще один большой глоток и опять чувствует, как по телу растекается тепло, ох уж эти дни, когда ничего в нем не шевелится, когда он попросту тяжелый, да он и всегда-то был тяжелым, унылым, как говорится, меланхоличным, но никогда прежде не ощущал такой тяжести, когда даже слово сказать трудно, хочется только одного: выйти из дома, спуститься к берегу, войти в море и исчезнуть в том свете, который изредка светит из кромешной тьмы, думает он, но сейчас ему не хочется сидеть одному, он хочет выйти из дома, хочет пойти в Трактир, может, встретит там кого-нибудь из знакомцев, с кем можно поговорить? а может, там Гуро? она давно там не появлялась, или, может, он познакомится там с кем-нибудь, с кем раньше не говорил? с кем раньше не был знаком? а завтра сходит в магазин за выпивкой и, поскольку эти вот остатки прибережет на утро, сейчас он должен выйти из дома, прогуляться до Трактира, до «Последнего челна», так его называют, думает Асле, и я вижу, как он сует бумажник на прежнее место, во внутренний карман, надевает черную бархатную куртку, что висит на спинке стула возле журнального столика, выходит в переднюю, надевает длинное черное пальто, надевает шарф, из тех, что висят на крючке, проверяет, в кармане ли бумажник, который, понятно, на месте, и деньги там есть, он знает, и все годы в бумажнике у него лежит не что-нибудь, но маленькая репродукция «Свадебной процессии в Хардангере», эта картина была в учебнике, в хрестоматии, когда он еще ходил в начальную школу, и она очень ему нравилась, очень-очень, он, конечно, знает, что многие глядят на нее снисходительно, однако сам по-прежнему считает ее очень хорошей, что бы люди ни говорили, очень она хорошая, сам он так писать не умеет, куда ему, с тем, что пишет он сам, ни малейшего сходства не сыщешь, но еще в детстве он спрятал эту маленькую картинку из хрестоматии в свой бумажник, то есть сперва вырвал страницу из школьной хрестоматии, вырезал картинку и спрятал в тогдашний свой бумажник, ведь у него уже тогда был бумажник, хотя деньги там водились крайне редко, но, так или иначе, эта махонькая репродукция «Свадебной процессии в Хардангере» лежала у него в бумажнике, с тех пор лежала всегда, несколько раз он менял бумажник, однако ж репродукцию «Свадебной процессии» непременно перекладывал в новый, и теперь она вконец затерлась – едва разглядишь, что это «Свадебная процессия в Хардангере», правда, в некотором смысле картинка стала от этого только красивее, он не то чтобы часто ее рассматривал, но все-таки иногда доставал, а чтобы уместить в бумажнике, сложил вчетверо, пополам и еще раз пополам, потому-то она со временем как бы разделилась на четыре части, и сгибы, конечно, протерлись, так что он уже давно подклеил их с изнанки скотчем, и скотч держался крепко, худо-бедно соединял картинку, вот так он и ходил с нею в бумажнике, и прежде, и теперь, хотя теперь почти не разглядеть, что на ней изображено, и порой он доставал ее и рассматривал, только не дома, а разве что когда сидел один в Трактире или где-нибудь в другом месте и заняться было нечем, рассматривал не так уж часто, но все же, бывало, рассматривал эту старую фотографию «Свадебной процессии в Хардангере», вырванную из хрестоматии для начальной школы, вырезанную из вырванной страницы, думает Асле, а теперь, думает он, надо взять с комода в передней ключ и подойти к входной двери, лишь бы не встретить никого из соседей, лишь бы никто не встретился на лестнице, думает Асле и видит, что Браге стоит и смотрит на него, и Асле думает, что надо выгулять собаку, но сейчас он не в силах, лучше выгулять ее по возвращении, часок-другой она еще потерпит, и он говорит Браге, чтобы тот хорошенько следил за домом, а собака только смотрит на него, и Асле отпирает входную дверь, ничего не слышно, и он закрывает за собой дверь, запирает ее, спускается по лестнице, проходит мимо велосипедов и детских колясок внизу в подъезде и думает: лишь бы не нарваться на соседа или еще кого-нибудь, так он думает, идет к выходу на улицу, отворяет дверь и видит, что навстречу кто-то идет
Добрый вечер, говорит встречный
и Асле стоит, придерживая дверь, чтобы тот вошел, и тоже говорит «добрый вечер», а тот, кому Асле придерживает дверь, спрашивает, не решил ли он прогуляться
Не грех ведь иной раз прогуляться, говорит Асле
Глотнуть свежего воздуху, говорит встречный
Да, говорит Асле
а пришедший говорит, на улице, мол, так хорошо, ведь выпал свежий снег, и Асле отвечает, что да, вон как бело кругом, вроде даже светлее стало, и видит, как встречный входит в подъезд, тянет за собой дверь и та с хлопком закрывается, а я стою, смотрю в огонь и слышу, как Аслейк говорит, что печка, пожалуй, хорошо разгорелась, наверно, лучше мне закрыть топку, говорит он, а я говорю, что так и сделаю, закрываю топку и думаю, что надо было заглянуть к Асле, не проезжать мимо, не спешить дальше, ведь он этак может очень быстро упиться до смерти, надо что-то делать, кто-нибудь должен ему помочь, думаю я, но я-то, я только глянул на дом, где он живет в Скутевике, да проехал мимо, и теперь думаю, что надо опять съездить в Берген, проведать Асле, я просто обязан съездить, думаю я, безмолвный внутренний голос говорит мне, что я должен опять съездить в Берген и зайти к нему, наверно, этот голос и называют голосом совести, думаю я, и, хотя дорога в Берген займет несколько часов, ехать надо, я не слишком устал, думаю я, а в случае чего переночую в «Убежище», где обычно останавливаюсь, в номере 407, самом маленьком, какой у них есть, когда он свободен, я всегда там ночую, не только потому, что у них это один из самых приемлемых номеров, но и потому, что там мне нравится больше всего, из окна виден задний двор, а половину обзора