Время таяния снегов - Рытхэу Юрий Сергеевич

33

Прошло несколько месяцев, и вновь наступила зима, а ящики с книгами, о которых в Улаке никто не вспоминал, не выходили из головы мальчика. Ринтын спросил про ящики у Татро.

— Узнай об этом лучше у самого Журина, — сказал Татро, — он хозяин всех товаров.

К Журину Ринтын не пошел и решил узнать о судьбе книг через Эрика. Он искал случая поговорить с новым мальчиком. Этот случай скоро представился.

Обычно в свободное от занятий время Ринтын возил лед из речки Тэювээм. Русские жители Улака охотно пользовались услугами Ринтына. Эта работа давала ему немного денег.

Жена Журина попросила Ринтына привезти и к ним лед. Эрик вызвался ехать с Ринтыном. Как только собаки взяли, Эрик развалился на нарте и начал ни к селу ни к городу выкрикивать:

— Так-так! Поть! Поть!

Собаки удивленно оглядывались, но, увидев спокойное лицо своего постоянного каюра, отворачивались, как бы пряча насмешку: "Вот сел пустой жестяной бак!"

Когда нарта поравнялась с пекарней, их окликнул Петя:

— Куда?

— За льдом, — ответил Ринтын.

— И я с вами! — закричал Петя в открытую форточку, откуда валил густой, пахнувший теплой мукой пар.

Еще осенью Петя, наконец, добился своего: отец ему купил шесть собак, а Рычып смастерил такую нарту, какую имел не каждый улакский охотник. Петя выкатил нарту, быстро запряг собак и поехал вслед за Ринтыном.

Поехали прямо по лагуне, к устью реки Тэювээм. Эта небольшая речка начинала свой путь высоко в горах и текла вниз, перепрыгивая через камни. Достигнув низины, она умеряла свой стремительный бег и уже спокойно, вбирая в себя все окрестные ручейки, вливалась в широкую лагуну. Ранней весной она вольготно разливалась по тундре, летом пересыхала до того, что, бывало, в широкой долине от нее оставалось лишь несколько длинных прозрачных лужиц. Зимой Тэювээм промерзала до самого дна и служила улакцам кладовой прозрачного и звонкого льда для питьевой воды. Считалось даже, что вода, натаянная из льда речки Тэювээм, особенно вкусна.

Нагрузив нарты крупными кусками льда и прочно обвязав груз ремнями, ребята отправились в обратный путь. Несмотря на сильный ветер и крепкий мороз, они сосали льдинки и весело болтали. Эрик рассказывал о Московском метро, пытаясь взгромоздиться на нарты, но сидеть на острых льдинах было не очень удобно. Петя перевел разговор на излюбленную тему: что было бы, если бы вдруг на Чукотке стало жарко, выросли леса, зацвели сады.

— Эх! — воскликнул Ринтын. — Если бы на месте лагуны был лес! Густой и зеленый, как крыша на маяке. А на тундровых холмах росла пшеница, из которой делают муку, а потом хлеб!

— Лучше будет так, — поправил его Петя, — на лагуне, на ровном месте было бы поле, а на тундровых холмах — лес.

Проехали собачье кладбище. Это была большая яма, залитая хлорной известью, куда сбрасывали околевших псов. Даже в лютые морозы, когда воздух словно густел и был неподвижен, запах хлорной извести разносился далеко от собачьего кладбища.

— Хорошо, если бы на этом поле пахло сеном! — мечтательно проговорил Ринтын и вздохнул. — Никогда не нюхал сена. Зоя Герасимовна говорит, что сено пахнет лучше самого дорогого одеколона…

— Сено вовсе и не пахнет, — оборвал Ринтына Эрик. — Это просто сухая трава, корм для лошадей — и больше ничего.

— А я читал: "Пахнет сеном над лугами", — сказал Ринтын и вспомнил о семидесяти ящиках книг. — Петя! Ты знаешь, сколько книг в наше стойбище привезли?

Эрик ответил Ринтыну вместо Пети:

— Я знаю про эти книги. Они лежат около большого склада под брезентом.

Едва Ринтын развез по домам лед и распряг и покормил собак, как его позвали на полярную станцию.

— Лена тебя просила прийти, — сказал дядя Кмоль. — Что-то важное.

Лена была на радиостанции. По ее радостному и взволнованному лицу Ринтын догадался о том, что она получила письмо от Анатолия Федоровича. Лена вынула листочек бумаги и протянула Ринтыну:

— Читай. Это тебе письмо.

"Дорогой Ринтын, — писал Анатолий Федорович. — Прости, что не писал тебе. Все думал, что, ты такой же маленький. А ведь за это время ты, наверное, вырос. Если ты не забыл о чудесном городе с красивой рекой, то знай, я как раз там нахожусь. Люди в нем замечательные! Держатся, несмотря ни на что. Передавай привет улакцам. Помогай Лене. С фронтовым приветом Анатолий".

Ринтын повертел в руках письмо. Это был листочек обыкновенной бумаги. В отличие от бумаги, на которой писал Ринтын, листочек был нелинованный, от этого слова в конце строчки загибались книзу, как бы скатываясь с горки. Этот лист бумаги побывал в тех местах, где шла война, где советские люди бились за Родину, где дым не вещал о мирной жизни, а указывал на сожженные жилища… Ринтын еще раз перечитал письмо, вслушиваясь в каждое слово. Именно вслушиваясь, потому что слова принадлежали Анатолию Федоровичу, это он их писал, это он разговаривал при помощи письма с Ринтыном. Голос Анатолия Федоровича был так явственно слышен, что мальчик посмотрел на Лену: может быть, и она слышит?

— Что с тобой, Ринтын? — встревоженно спросила Лена, заметив на лице мальчика необычное выражение.

— Я слышал голос Анатолия Федоровича, — произнес Ринтын. — Отсюда, из письма…

Лена засмеялась:

— Глупенький, это тебе показалось.

Простившись с Леной, Ринтын пошел домой. На улице было тихо. В морозном воздухе медленно кружились прозрачные снежинки. В ушах Ринтына по-прежнему звучал голос Анатолия Федоровича: "Передай привет улакцам. Помогай Лене". И Ринтын понял теперь, почему он услышал голос. Все, что до сих пор читал, было написано людьми, которых Ринтын никогда не видел и тем более не слышал. Он мог лишь рисовать в своем воображении их внешность, голос. А Анатолия Федоровича он хорошо знал и помнит до сих пор, какой он, как он разговаривает. Значит, в письме были не только его слова, обращенные к Ринтыну, но и его голос.

34

Через несколько дней, выбрав время, когда никто не мог его увидеть, Ринтын побежал к складу, к куче ящиков, покрытых брезентом. Приподняв осторожно край брезента, он вздрогнул от неожиданности: к его ногам с глухим стуком свалилась тяжелая, богато изданная книга. Ринтын поднял ее, осторожно смахнул снег и прочитал на обложке: "Фрай. Жизнь насекомых". Для того чтобы положить книгу обратно, Ринтыну пришлось повыше приподнять брезент, и тут к его ногам хлынул целый книжный поток. Каких тут только не было! Многие страницы были помяты, и между листами набился снег. Ринтын принялся их очищать от снега и складывать под брезент, где книги лежали кучей. Он едва успевал прочитывать заглавия: «Спартак», "Жизнь животных", «Детство», "Война и мир", "Детство, отрочество и юность". Попадались и такие названия, которые, как высокие горы, с разгона не одолеть, и приходилось карабкаться по буквам, чтобы прочесть: "Тартарен из Тараскона", "Записки Пикквикского клуба", "Энциклопедический словарь".

Сложив книги и запахнув брезент, Ринтын отправился к морю. На припае, против замерзшего водопада, было несколько обломков айсбергов с ледяными пещерами, гротами и причудливыми колоннами, выточенными теплыми волнами. Одну такую пещеру облюбовали для своих игр ребята. При зажженной свече, воткнутой прямо в стену, при сказочном свете, отраженном в синем льду, ребята играли, читали вслух или рассказывали сказки и интересные истории, услышанные от взрослых. В пещере даже находился старый примус, горевший маленькими язычками пламени. Больше всего любили ребята забираться в ледяную пещеру во время пурги. Кругом за толстыми ледяными стенами выл ветер, а в пещере даже не колебалось пламя свечи и пар от дыхания оседал на опушках капюшонов.

В пещере, на разостланных мешках из-под угля, сидели Аккай, Петя и Калькерхин.

Мельком взглянув на вошедшего Ринтына, Петя дунул на обрез книги, чтобы перевернуть страницу, и продолжал:

И улетела пеночкаС своим родимым птенчиком,А мужики гуськомК дороге потянулисяИскать столба тридцатого.Нашли! — Молчком идутПрямехонько, вернехонькоПо лесу по дремучему,Считают каждый шаг,И как версту отмерили…