Дороже жизни - Наталия Вронская

Строгай Семен Петрович о том не знал, а Василий Федорович посмеивался над дочкиной слабостью, заметив ей однажды, что ночное тайное едение, пожалуй, укрепит ее фигуру. Да не сбежал бы жених! Ведь хоть дородность хороша да и в моде, но князь — человек европейский и утонченный: а ну как ему не понравится вместо одной невесты получить сразу две? Наташа обижалась, утверждая, что уж так-то она никогда не потолстеет, даже ежели очень постарается. Двух невест из нее не выкроить!

Первая неделя поста окончилась, и отец с дедом, призвав Домну Егоровну, приказали ей готовить приданое невесте. Так как сделать следовало многое, то из ближайшей деревеньки вызваны были девки-мастерицы, куплено того и сего, да вся девичья была засажена за работу.

Оболенский часто наезжал в гости, но наедине ему с невестою побыть не удалось ни разу. Однако это обстоятельство нисколько не охладило, а, напротив, усилило жениховский пыл. Свадьбы он ждал со страстностью, считая длинные дни и с тоской убивая недели.

Однако время, что так долго тянулось для жениха и невесты, довольно быстро проскочило для двух любовников. Маргерита и Тадеуш не без приятности проводили время, наслаждаясь друг другом и строя планы мести. Наконец было решено все. Маргерита, прельщенная Тадеушем, соглашалась на предложенный им план беспрекословно. Умело подогретые им чувства в пылкой южанке горели, как костер. И это именно от ее руки должен был пасть князь Серебряный-Оболенский в день сговора[4] жениха и невесты, и бала, который должен был последовать в этот день.

Приглашение на бал к Нарышкиным, да еще на бал, который старый Семен Петрович устраивал в честь обручения своей внучки, было бы желанным для любого. Билеты были разосланы чуть не всем, и праздник обещался быть необычайно пышным. Среди такого обилия гостей можно было пропустить и незваных, и даже вовсе нежеланных персон. Как уж Сангушко раздобыл билет для себя и Маргериты — осталось тайной, выяснить этого не удалось даже впоследствии, однако оба они, пышно одетые и никем не узнанные, прибыли в дом Нарышкиных.

Тадеуш был холоден, а Маргерита, напротив, вся дрожала. Ее переполняли настолько противоречивые чувства, что она сама бы не взялась определить, что она ощущала сейчас. Но главным было — всепоглощающее волнение, от которого холодели руки и ноги, все внутри тряслось и в голове была лишь одна мысль — скорее совершить то, ради чего она пришла сюда. Убить! И basta! А там будь что будет…

Наташа протанцевала с женихом менуэт, а потом молодые отошли в сторону от танцующих. Федор усадил невесту и встал за ее креслом. Вид молодой пары, веселой и о чем-то перешептывающейся, покоробил Сангушко. Граф взял Маргериту за руку и указал ей на пару. Маргерита коротко кивнула головой и направилась к молодым людям. А между тем…

Между тем Наташа улыбнулась жениху.

— Век бы глядел на вас, радость моя, — сказал Оболенский. — Ваша улыбка делает меня счастливым. Никогда бы не подумал, что когда-нибудь настроение мое будет зависеть от такой малости!

— Все насмехаетесь, сударь? — кокетливо переспросила Наташа. — Помолвка не свадьба. Еще не поздно и передумать!

— Боже упаси! Чтобы я да передумал!

— Да я не о вас, — усмехнулась девушка. — Я могу передумать.

Оболенский помрачнел и наклонился к ней:

— Вы разве совсем меня не любите?

Наташа посмотрела на него:

— Сейчас опять менуэт, пригласите меня. Мы жених и невеста, нам сегодня можно танцевать друг с другом без счета.

Оболенский молча поклонился Наташе и подал ей руку. Они пошли в ряд к танцующим, а Маргерита, проклиная все на свете, замерла неподалеку.

— Вы мне не ответили, — продолжил князь.

Лицо его было сосредоточенно и напряженно.

— Мне иногда кажется, что вы согласились, чтобы угодить отцу и деду. Или чтобы меня не огорчать отказом. Но это неправильно…

Фигура танца развела их.

— Вы ошибаетесь, — ответила Наташа, как только снова оказалась рядом с женихом. — Я никогда бы не согласилась, просто из желания угодить.

— Тогда отчего?

— Мы говорили с вами, и я ответила, что не могу признаться вам в любви.

Танец вновь развел их и Наташа увидела, как лицо Оболенского помрачнело еще больше.

— Я попросту не знаю что такое истинная любовь, — слегка улыбнувшись, вновь продолжала девушка. — Но из всех, кто мне известен, вы единственный, кто мне мил. И единственный, кого я вижу рядом с собой как своего будущего мужа.

— Меня это почему-то не радует, — ответил Оболенский.

Еще несколько томительных минут они провели вне досягаемости друг друга и опять сошлись. Руки их соприкоснулись, и Наташа заглянула жениху прямо в глаза.

— Не хмурьтесь. Вы очень дороги мне, и знайте: что бы ни было, я теперь ваша невеста. И вам не изменю. Ни теперь, ни впредь.

— Я люблю вас, — сказал он.

Наташа улыбнулась. Можно было бы повторить эти слова, глядя ему в глаза, но ей почему-то хотелось приберечь их. Но, видимо, в ее лице промелькнуло что-то такое, что обрадовало князя, и он успокоенно улыбнулся ей в ответ.

Танец окончился, пары разошлись. Молодые люди вернулись к своим креслам и, ни слова не говоря, просто смотрели друг на друга.

Тадеуш глянул на Маргериту. Та из складок своей юбки уже вынула кинжал и тихо, со странным и настороженным выражением в лице подходила к Оболенскому. Тот ничего не замечал и нежно держал невесту за руку, улыбаясь ей.

— Я все-таки верю… Нет, я точно знаю, что наступит такой день, когда вы мне скажете, что любите меня.

— А может быть, я уже… люблю вас, — прошептала Наташа.

Нервы Маргериты не выдержали, она громко крикнула, и крик этот, прозвучавший ярко и остро в зале, не заглушаемый ни музыкой, ни болтовней, парализовал бившуюся кругом жизнь. Оболенский обернулся на крик, и удар кинжала пришелся ему в грудь. Князь пошатнулся и упал. Маргерита выдернула кинжал из его груди и замахнулась им на Наташу, но Сангушко, стоявший рядом, упредил ее и отвел удар от девушки. Наташа закричала и упала на тело жениха.

Поднялась суматоха, Маргериту схватили и поволокли прочь.

— Он умер, умер… — шептала Наташа, прижимаясь к безжизненному телу Оболенского. — Нет… нет! — Она зарыдала.

А в голове вертелось: «Это я виновата… И ведь я даже не сказала ему… что люблю… что люблю его… Это я виновата… я…»

Ее оторвали от тела и приподняли. Рядом суетился Сангушко, который был чуть ли не героем. Отец гладил ее по лицу:

— Ну же, ну же… успокойся.

Она что-то бормотала и ничего не могла уже понять.

— Лекаря! Лекаря для князя! — крикнул Нарышкин.