Душитель - Уильям Лэндей

Шар с легкостью проломил кирпичную стену, угодив в спальню на втором этаже. Комнаты наполнились пылью, которая поднялась столбом, точно дым. Из спальни вынесли не всю мебель, там остались кровать с матрасом и маленькое бюро. В стенах одна за другой появлялись дыры, открывая взглядам публики внутренность дома. Экскаваторщик, раскачивая шар, зацепил кровать и подтащил ее к краю пролома.

Дом рухнул. Тридцать пять минут. Облако штукатурки долго не рассеивалось, пыль оседала, точно пепел, на стеклах машин.

Потом толпа взглянула поверх кучи мусора на церковь Святого Иосифа, в полумиле от развалин. Церковь, точно крепость, стояла на пустыре, оставшемся от Уэст-Энда. Джо попытался припомнить, как именно выглядел дом Мо Вассермана, но уже было трудно восстановить точную картину. Кажется, на крыше имелись выступы, похожие на ступеньки. Или нет?

Несколько часов спустя — после заката, хотя и трудно было понять: могло быть шесть часов, а могло и десять — Джо отправился в «Помпеи», свою любимую забегаловку вблизи Хэймаркет-сквер. У хозяина были особые отношения с полицейским департаментом, поэтому «Помпеи» не закрывались круглые сутки. Очень удобно. Случались вечера, когда Джо не хотелось идти домой после поздней смены, когда в нем еще бурлила энергия, а дома было темно и тихо, ребенок и жена спали.

Он жил на холме в Брайтоне, в небольшом коттедже на заросшей деревьями улочке, позади церкви Святого Себастьяна. Дом ему не нравился, это был не его район. Пытаясь освоиться в пригороде, он чувствовал себя не в своей тарелке. Когда он думал о доме, то обычно представлял там только Кэт и Малыша Джо. Иногда, когда приезжали гости, Джо чувствовал себя одним из них. А по ночам… Господи! На улице стояла мгла, и тишину нарушали только пение цикад, шум в зарослях и далекие звуки города.

Поэтому поздно вечером Джо обычно куда-нибудь отправлялся, чтобы слегка остыть. Это не всегда было легко. Порой ему так и не удавалось сбросить газ, энергия бралась неизвестно откуда, и он ощущал неисчерпаемую способность работать, пить, смеяться и так далее. Он мог развлекаться всю ночь. Сегодня, впрочем, было не так. После смерти Эми в нем угнездилась непривычная усталость, похожая на гниль. Его сильное тело размягчалось изнутри, точно больное дерево. Может быть, именно так чувствуют себя, когда стареют. Тело дряхлеет. Старость — это болезнь, причем смертельная. Зрелище разрушаемого дома отлично вписывалось в эту картину, хоть Джо и не мог внятно объяснить, как именно.

В баре рядами, точно солдаты в строю, стояли бутылки, в зеркальной стене за стойкой Джо увидел собственное некрасивое лицо. По крайней мере оно ничего не выдавало, внешне он оставался все таким же.

В зеркале отражалась и его соседка, крупная, рыжая, неряшливая, изрядно потрепанная жизнью, но не такая уж дурнушка, если приглядеться. Помпейская тематика бара только подчеркивала неестественный, не по возрасту яркий, цвет ее волос, но Джо не возмутился, а посочувствовал. Он живо вообразил дерзкую рыжеголовую девицу, какой она некогда была. Двумя пальцами женщина держала сигарету и той же рукой поправляла вырез платья.

Джо повернулся, чтобы взглянуть на нее, и они обменялись слабыми добродушными улыбками в знак благих намерений. Вблизи рыжеволосая оказалась еще более загрубевшей и крупной, чем в зеркале. Слишком стара для Джо, но в ней определенно что-то было. Ему понравилось, как она садится на табурет — точь-в-точь как наседка на яйца.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответил Джо. Впервые за несколько недель он ощутил себя счастливым. Беспричинная, детская радость.

Господи, Джо Дэйли обожал женщин. Он не только любил спать с ними, хотя, несомненно, и это тоже. Он наслаждался женским обществом, был счастлив в их присутствии. Ужимки, запах, макияж, одежда, обаяние их тел, грудь, изгиб бедер под платьем, намек на наготу в вырезе блузки: Джо наслаждался. Он приходил в ужас, когда окружающие, особенно мужчины — братец Майкл был здесь особенно красноречив, — намекали, что в распутстве Джо есть нечто бесчестное, что это — неуважение к женщинам. Джо готов был поклясться, что уважает женщин больше всех на свете. Но разве можно всерьез говорить о моногамии в браке? Джо волей-неволей мирился с такими пережитками католицизма, как церковная латынь, безбрачие священников и швейцарская гвардия. Но каким образом влечение к другим женщинам отражается на его искренней любви к Кэт? Это же абсолютно никак не связано. Возможно, умный человек сумел бы его понять. Но даже если так, Джо предпочел бы, чтобы этот умник оставил свое открытие при себе. Ему не хотелось видеть мир без женщин.

Джо поднял пустой бокал и погремел льдом. Бармен не обратил на него внимания. Джо окликнул его, но тот сделал вид, что не слышит, — он тащил на кухню грязную посуду.

— Оглох он, что ли! — Рыжая пожала плечами.

— Наверное.

Когда бармен вернулся, Джо потребовал еще виски со льдом.

— За тобой и так немалый должок, Джо.

— Да я только что пришел.

— Не только за сегодня.

— Просто налей мне выпить. Ты бармен, а не… бухгалтер. Что? Чего ты качаешь головой? Налей мне выпить.

— Если бы это зависело от меня, Джо…

Тот раздраженно и с легкой тревогой взглянул на бармена.

— Слушай, Джо, если бы это зависело от меня, я бы не возражал.

— Не дури мне голову.

— Дай пару баксов, и все будет в порядке.

— У меня нет денег, банки закрыты. Чего ты хочешь?

Бармен покачал головой:

— Ну, извини.

— «Извини»? Какого черта — «извини»? Я что, первый раз здесь сижу?

— Нет.

— Вот именно. Разве так обращаются с постоянным клиентом?

— Не обижайся, Джо, будь ты просто постоянным клиентом, я бы уже давно закрыл тебе кредит. Мы из-за тебя разоримся.

— Думаешь, я не расплачусь?

Бармен забрал у Джо бокал и выбросил лед в раковину. Джо счел это провокацией и начал подниматься. События могли обернуться к худшему, не вмешайся рыжая.

— Эй, я его угощаю.

Бармен, хоть и рад был избежать ссоры с Джо, многозначительно взглянул на нее.

— Ты знаешь, что он коп?

— Ну и что? Ничего не имею против.

Получив свою порцию, Джо поднял бокал.

— Спасибо.

— А говорят, полицейского никогда не бывает на месте, когда он нужен.

— Тебе нужен полицейский?

— Конечно.

Через несколько часов Джо лежал в ее постели. Подушка пропахла женскими духами. Рыжая спала рядом, укрытая тонким одеялом, и он чувствовал прохладу ее тела. Она слегка похрапывала.

Комната была тускло озарена светом с улицы.

Джо рассматривал обои с вылинявшим цветочным рисунком. Они отставали по краям. Должно быть, комната Мо Вассермана выглядела точно так же. Возможно, там были такие же обои. Наверняка в Уэст-Энде прорва таких комнат. Люди жили в этих коробочках, спали, рождались и умирали. Теперь они все исчезли. Комнаты перестали существовать, стали воздухом, фрагментами неба. Та, в которой лежал Джо, тоже была частью воздуха, пока кто-то не построил четыре стены, пол и потолок. Он лежал в постели, в тридцати футах над землей. Город — это миллионы таких коробочек.

Коробочка Эми была забрызгана ее кровью. Теперь, наверное, кровь уже отмыли, стены перекрасили. Комнату сдадут новому жильцу, как только все позабудут о случившемся. Люди быстро забывают. Смерть Эми ничего не значит. Жизнь идет своим чередом, люди заняты делом. Не стоит так удивляться. Скольких человек Джо убил на войне? Немцев, итальянцев. Пятьдесят, сто? Кто знает. И зачем считать? Плевать он на них хотел. Что тогда, что теперь. Он убил бы и больше, если бы мог. Человек — это ничто. Мешок с костями, и Джо Дэйли не исключение.

29

Семейство Дэйли единодушно считало, что Рики, как ни странно, меньше всего будет переживать из-за смерти Эми. Он так умело сдерживал свои эмоции — или просто был настолько скрытен, — что предпочитал ускользнуть по-кошачьи и втайне сделать то, что обычно делают люди, когда расстроены. Даже братьям спокойствие Рики казалось слегка жутким. Во время поминального обряда он стоял над гробом с каменным лицом и дрожащими руками, на похоронах не пролил ни единой слезинки. Всем было очевидно, что он легко оправится после смерти Эми. Конечно, он любил ее — но не стоит беспокоиться за Рики.

Кэт не купилась на это, она знала, чего стоит мнимое бесстрастие деверя. Она предпочла бы бурные эмоции Джо или мрачную задумчивость Майкла — по крайней мере это были признаки внутренней жизни. Нужно сбрасывать пар — так, кажется, говорил Фрейд? Ей казалось, что в сдержанности Рики есть нечто детское. Кэт решила, что в час беды он не должен остаться без помощи.

Так или иначе, именно об этом подумал Рики, когда открыл дверь и обнаружил Кэт с кастрюлей в руках. Рики, босой, в джинсах и футболке, с трехдневной щетиной, до странности гордился своей неухоженностью. По сравнению с холеной, надушенной невесткой он казался естественным и искренним. Он был собой.