Вера в чудеса (СИ) - Лав Натали

Я говорю все это тихо, чтобы не привлекать внимания, но и промолчать я уже тоже не могу.

***

Сергей.

Я смотрю на Дину и вижу в ее глазах осуждение. Она говорит вещи, причем вещи справедливые. Как ей ответить, я не знаю. Банальное "прости"? Я не уверен, что оно поможет. И я не умею говорить это слово. А потом сейчас меня больше занимает ее тело под моими руками, такое нежное и податливое. И платье очень красивое. Ей идет. А вот то, что она здесь с Баженовым, ей не идет. И на работу к нему она все-таки пошла.

Я старался успокоиться две недели, как-то проанализировать свое поведение. И пришел к выводу, что меня выбешивает моя потребность в ней. Раньше до нее такого не было.

Сейчас я дико хочу ее поцеловать, коснуться губами ее нежных губ, проникнуть языком в ее влажный ротик и ласкать его до тех пор, пока она сама не захочет выпрыгнуть из трусов. А я знаю, что так и будет, стоит мне показать ей, чего от нее хочу я.

Танец закончился.

— Мне кажется, здесь не подходящее место для обсуждения наших отношений.

— Я никуда с тобой не пойду.

— Ты слишком категорична.

Мне нужно отвести ее назад к Баженову, а самому вернуться к Костромской. Но я не хочу. Да и зачем? Вместо этого, надеясь, что она постесняется устроить сцену, я веду ее к выходу в сад. Вот там будет лучше. Я знаю там замечательную беседку. Чувствую, как Динка напрягается. Похоже, что может и не постесняться.

Но она не успевает, мы оказываемся на улице. Я предупреждаю:

— Не вздумай закатить скандал. Это тебе только повредит.

Я углубляюсь в сад, Дина не вырывается, хотя я чувствую, как ей этого хочется. Наконец мы доходим до укромного уголка, где расположена беседка.

— Вот здесь можно все обсудить.

Она, наконец, выдергивает свою руку у меня и спрашивает, становясь напротив:

— И что же ты обсуждать собрался?

Я, каюсь, ничего обсуждать не собирался. Я просто хотел ее здесь трахнуть. Поэтому подхватываю ее за талию и усаживаю на стол. Потом делаю так, как хотел весь вечер — задираю легкий материал ее платья все выше и выше, обнажая длинные стройные ноги, пока не становится видно трусы. А трусы-то, твою мать, она для кого такие нацепила? Одно кружево, которое ничего на закрывает, а так чуть ухудшает обзор. Для Баженова? Вот только хер ему, а не Динка. Развожу ей ноги, становлюсь между них.

Она упирается мне руками в грудь:

— Не трогай меня.

Наклоняюсь к ее лицу и выдыхаю в ее губы:

— Я буду нежным. Я умею.

У Дины происходит секундное замешательство. Которого мне достаточно, чтобы начать ее целовать. А потом… А потом она уже оттолкнуть меня не захочет. Особо не напираю, даю ей расслабиться. Губами касаюсь мягких губ, языком раздвигаю зубы, начинаю поглаживать ее язык и рот.

Руками расстегиваю молнию на платье, спускаю его на талию. Потом руки кладу ей на груди. Бля*ь, какие шикарные у нее сиськи. Как приятно ощущать их в своих руках, сдавливать и ласкать. Большими пальцами задеваю соски, она не выдерживает и прогинается в пояснице. Уже хочет меня внутри.

Спускаюсь губами по шее, целую нежную кожу. Она откидывает голову назад. Ее руки оказываются на моих плечах. Да, моя хорошая, две недели без секса — это неприятно.

Нацеловываю ей сисечки, она уже начинает постанывать. И жмется сильнее наверняка ощущая мой приготовившийся к ее сладкой дырке член. Вот теперь все правильно, а то это желание поговорить — от него один вред.

Засовываю руку ей, а трусы, раздвигаю складки. А как тут все влажно. Вот и нечего ломаться. Вставляю в нее два пальца, растягиваю ее и толкаясь пальцами внутрь. Дина стонет уже громче. И замечательно, и никуда она от меня не денется. Я тоже тебя хочу, даже не сомневайся. Одной рукой начинаю снимать ее трусы, она мне помогает. Белое кружево сначала соскальзывает с одной ноги, потом со второй и отлетает куда-то на пол беседки.

Продолжаю толкаться внутрь влагалища пальцами. Дина начинает метаться и стонать уже громче. Видно, что хочет большего. Хриплым голосом прошу ее:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Расстегни мне брюки.

Она слушается: расстегивает ремень, потом пуговицу и молнию на брюках. Приспускаю брюки и боксеры, выпускаю член на свободу, провожу его головкой по нежным складкам Динкиной плоти от клитора к влагалищу и обратно. Потом делаю так еще раз и замираю перед вторжением.

В этот момент за спиной раздается:

— Вот ты, молодец. Пришел со мной, трахаешь другую.

Лилька. Отчаянно хочется продолжить, а главное закончить то, что я только что делал. Но эта не уйдет.

С разочарованием отмечаю, как проясняется Динкин взгляд, как из него испаряется туман страсти. Но истерить она тоже не намерена.

Я натягиваю на место боксеры и брюки, застегиваю ремень. Член, сука, никак не падает.

Дина спокойно поправляет лиф платья и, глядя мне в глаза, произносит:

— Молнию застегни.

Я выполняю просьбу молча. Дина соскальзывает со стола, платье закрывает, наконец, ей ноги и то, что выше.

Лилька с сарказмом интересуется у нее:

— Что даже трусы надевать не будешь?

Быстрицкая изучает взглядом Лильку и произносит:

— Зачем, мы сейчас в другом месте продолжим.

Лильке идея явно не нравится:

— А ты кто такая вообще? Пришла с Баженовым, целый вечер с ним терлась, а еб*шься с ним вот?

Я с интересом наблюдаю за девушками.

Дина замечает мой взгляд и выдает:

— Даже не думай, что я тебя с ней делить кинусь.

Лилька набирает в грудь побольше воздуха, но тут у Быстрицкой звонит телефон.

Она вылавливает его в сумочке и отвечает… Видимо, второпях нажимает громкую связь и на всю беседку раздается звонкий девчачий голосочек:

— Мам, Матвей заболел. У него 39. Я ему нурофен дала, но температура не спадает.

Я все прекрасно слышу. И хотя я видел мальчика всего несколько раз, но осознание того, что это мой ребенок, приводит к тому, что во мне поднимается тревога.

Динка вовсе перестает обращать на нас внимание, пытается отодвинуть меня с дороги и уйти, забив на валяющиеся в беседке трусы. Но вот этого допускать я не намерен. Она без машины, наркоторговцы остались дома, и пока она доедет, неизвестно, что может случиться. Кроме того, если не поехать с ней, домой к себе она меня вряд ли пустит, да и по телефону то ли ответит, то ли нет. А я жди и мучайся? Ну, уж нет.

Поэтому обращаюсь к ней:

— Пошли, я тебя отвезу.

Вижу, что собирается возражать. Нашла тоже время препираться. Хватаю за руку, двигаясь к выходу из беседки:

— И только попробуй мне сказать: " я с тобой не поеду".

Лилия тоже не намерена отступать, но эта знает меня лучше, поэтому, когда я рявкаю:

— Потом, — Костромская перестает путаться по ногами.

Вызываю водителя и уже через несколько минут мы отъезжаем от дома Романова.

В машине Дина набирает дочери. Говорю ей сразу, чтобы поставила на громкую.

— Мама, ты едешь? — в голосе девочки звенит беспокойство.

— Да. Как Матвей?

— Плохо, температура держится.

— Когда ты ему нурофен давала?

— Минут 40 назад.

— Может еще не подействовал. Еленка, возьми в баре водку, смочи платок и протри его. Ему станет легче.

Пи*дец, что у некоторых умеют дети в 14 лет. Они заканчивают разговор. И я не выдерживаю:

— Детей нарожала, надо дома сидеть и смотреть за ними, а не жопой на приемах крутить.

Она косится на меня, но молчит, что почти небывалое достижение. Надо вообще уже прекратить всю эту ху*ню, колумбийцев отправить восвояси, а Быстрицкую с детьми перевезти к себе домой. И с работы пускай увольняется. Женщина должна заниматься домом и детьми. Хорошо, хоть из следственного комитета ушла, а то стоит только Аспида вспомнить, как как-то нехорошо становится. Сбежит такой из тюрьмы, и мстить кинется. Доберется до Матвея или Лены. О чем вообще Быстрицкая думала, соглашаясь на такую работу?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не знаю, сколько правил, мы нарушили, но приехали быстро. Машина заехала на территорию, мы зашли в дом.