«Идите и проповедуйте!» - Инга Мицова

Он остановился, будто ощутил удар в сердце. «Делами Закона человек не может себя оправдать перед Богом, только верою мы можем найти мир с Богом», – вдруг пронеслось в голове. Савл, скрючившись, вдруг почувствовал, что этот миг озарения несёт за собой очередной приступ болезни. Он повернул назад и быстрыми шагами, стараясь успеть до того, как приступ навалится на него всей тяжестью, поспешил домой…

– Делай то и будешь, будешь жив! Исполняй Закон и будешь жив! – повторял Савл, расценивая этот неожиданный, лишающий рассудка приступ как Божье наказание.

И вдруг опять будто кто шепнул на ухо: «Могла ли пролитая кровь волов, быков и козлов быть истинным искуплением за вольные грехи?»

– Всемогущий! Помоги мне! – крикнул Савл.

Он успел отворить калитку своего дома и тут же упал.

Глава 14. Проповедь Петра на празднике Кущей

Приближался праздник Иудейский – поставление кущей.

Евангелие от Иоанна

Пётр, Апостол Иисуса Христа, пришельцам… рассеянным… благодать вам и мир да умножится…

Первое соборное послание святого апостола Петра

Наступил тот единственный день в году, когда выбранный по жребию иерей мог войти в самое сокровенное место Храма, где обитал Бог, – святая святых – и провозгласить там громко имя Ягве. Его голос был слышен во всех уголках Храма, и в наступившей тишине двести пятьдесят тысяч иудеев, собравшихся со всего света по случаю праздника, распростёрлись на мраморных плитах перед невидимым Богом. Рука священника, белая, без единого пятнышка, как то предписывалось Законом, благословляла их. На заклание, как полагалось, были приготовлены тщательно отобранные тринадцать тельцов, два овна и четырнадцать однолетних ягнят. Группа священников в праздничных одеждах под молитвенное пение, сопровождаемая многотысячной толпой, вылилась из ворот Храма и, покрывая, как лава, все подступы к Храму, спустилась к Силоамскому источнику. И каждому, кто смог проникнуть следом за священниками под своды источника, казалось, что над дрожащей, мерцающей в темноте водой колеблется тень невидимого Бога. Наполнив сосуды, процессия двинулась в гору под звуки серебряных труб. Те, кто не смог последовать за священниками к источнику, вжавшись в каменные стены, стояли на лестнице, ведущей к Храму, под сводами ворот, во дворе Храма и даже пытались пробраться на лестницу, ведущую к Никаноровым воротам. Пройдя через эти ворота, процессия вступила во внутренний двор, и струи воды Силоамского пруда полились в золотую чашу слева от жертвенника, а вино заструилось в золотую чашу справа.

Двести пятьдесят тысяч голосов воззвали к небу:

– Да будет славен Бог Израилев! Да будет благословен во веки веков!

Снизу из города, как волны, выплескивались взрывы смеха, крики разносчиков воды и сладостей, звуки флейт и пение. Вчера миновал десятый день осеннего месяца тишри, день Очищения, единственный в году день покаяния и поста по Закону Моисееву. Все вчера каялись и смиряли свои души под страхом «истребления из народа». А сегодня Иерусалим выплеснул на улицы веселье в память сорокалетнего хождения по пустыне с Моисеем, праздник Кущей, про который говорили – кто не видел этого праздника, не знает, что такое веселье.

На плоских крышах домов стояли шалаши из ещё не успевших подсохнуть, радостно трепещущих пальмовых ветвей. На каждом углу танцевали, торговали апельсинами, лимонами, всевозможными сладостями. Мальчишки, потрясая венками-лулавами, связками из пальмовых ветвей, плодов персика и лимона, распевали весёлые песни. В Нижнем городе шла оживлённая торговля фруктами, рыбой, мясом, горячими лепёшками, со всех сторон слышны были звуки флейт и тимпанов, и торговцы, не выдерживая, выскакивали из-за прилавков и присоединялись к танцующим. Веселье должно было продолжаться ещё шесть дней.

Уже после окончания праздничной службы, проходя мимо притвора Соломонова, Никодим вдруг так явственно вспомнил, что остановился и закрыл глаза, стараясь продлить как можно дольше это мгновение – вот так всего год тому назад он шёл мимо и услышал:

«Некто имел в винограднике своём посаженную смоковницу и пошёл искать плода на ней и не нашёл. И сказал виноградарю: вот я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу. Сруби её, на что она землю занимает? Но он сказал ему в ответ: Господин! Оставь её на этот год, пока я окопаю её и обложу навозом, не принесёт ли плода. Если же нет, то в следующий год срубишь её».

Долго стоял Никодим, прикрыв глаза ладонью, вслушиваясь в доносившийся из-за стен шум города, надеясь услышать знакомый голос. Наконец поднял голову, увидел голубое высокое небо и подумал, что он сейчас более, чем когда-либо, понимает эту притчу, сказанную Равви. Да, ученики трудятся изо всех сил, но придёт ли спасение? Год прошёл, осталось три.

Никодим спешил к Гамалиилу, который, по его соображениям, ещё не ушёл и сидел на своём обычном месте на лестнице, ведущей на Храмовую гору.

Да, очень изменился Никодим, и если в прошлом году не было для него большего счастья, как пойти с внуками на праздник, купить им подарки, то сейчас единственной отрадой стало припоминать всё, что он знал об Иисусе, – притчи, сказанные Им, Его речи, Его поступки. И всякий раз, минуя притвор Соломонов, он напряжённо вслушивался в голоса учеников, неустанно там проповедовавших, спокойно и тихо.

«Неужели и сегодня там Пётр с остальными?» – Никодим ещё издали заметил у южного конца притвора Соломонова кучку людей вокруг Петра, возвышавшегося на мраморных ступеньках. Никодим взглянул налево, поискал взглядом своего человека, задачей которого было записывать всё, что говорит Пётр. Тот был на месте и, склонив голову, быстро что-то писал на пергаменте, разложенном на коленях. Никодим радостно улыбнулся, предвкушая, как спустя короткое время он вместе с Гамалиилом будет неспешно осмысливать всё, что сказал этот галилейский рыбак, руководимый Духом Святым.

А Пётр, будто завлекая, возвысил голос, и Никодим, сам того не желая, остановился и взглянул на него.

– Знайте, что не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, но драгоценною Кровью Иисуса, как непорочного и чистого агнца. – Тут Пётр вскинул голову и оглядел слушающих.

Никодим вдруг увидел лежащего на плащанице со следами страшных побоев Иисуса, с вывернутыми руками, переломленным носом. «Искупительная жертва! Но во имя чего?»

Никодим глядел на Петра не отрывая взгляда.

– Всего год прошёл с того дня, как Учитель исцелил слепорождённого в праздник Кущей, – шептал старец. – Всего год! Но как давно это было! О, время бесконечно светлое и радостное! Шесть дней весь город был залит солнечным светом, и ночь, казалось, навсегда прогнали. Сейчас тоже солнце освещает город, а по ночам дрожат огни двух огромных светильников в Храме – но свет, свет – не тот!

Никодим вдруг передумал идти к Гамалиилу: там он, конечно, встретит Савла, сидящего у ног учителя… Савла видеть не хотелось. Развернувшись, он направился к башне Иоанна, вышел на мост Ксиста, и страстное желание вернуть всё назад, увидеть Иисуса, почувствовать Его присутствие подкосило Никодима. Да, всего год тому назад в тот же праздник он стоял здесь и шептал:

– Как бы я хотел узнать, что означают слова: «Будете искать Меня и не найдёте, и где буду Я, туда вы не можете прийти».

Он припал к перилам моста и, перегнувшись, отвернулся от снующей толпы, вглядываясь в Нижний город.

– Да, именно так и получилось, – вздыхал Никодим, не замечая, что рядом остановились мальчишки, среди которых был и его любимый внук Вениамин. С лулавами в руках они улыбались Никодиму, приглашая разделить с ними радость праздника. И хотя Никодим не был расположен к веселью, он улыбнулся и, взяв у одного из них лулав, шутливо стукнул Вениамина по спине. Все засмеялись и увлекли старейшего члена Синедриона на площадь, где уже невозможно было пройти, не приняв участие в танцах и хороводах.

В это время Пётр, окончив проповедь, собирался направиться в синагогу эллинистов – тошаб, как называли иудеев, рассеянных по миру, живших вне пределов своего отечества и собиравшихся в Иерусалиме только на время главных праздников. Общаться с ними было трудно, почти никто из них не говорил на арамейском языке, и поэтому Пётр позвал с собой Стефана, недавно приехавшего с Кипра и владевшего греческим языком. Сегодня Пётр собирался произнести первую проповедь в этой синагоге и волновался.

Но тут к нему подошли стеклодув Иосиф бен Лаккуда и Агав, отец Андроника, сосед, к которому бегали Мария Магдалина и её спутники, после поразившей всех смерти Сапфиры и Анания. Стеклодув и его приятель, раскрасневшиеся и взволнованные, очень потешно смотрелись рядом – один дородный, степенный, с густой чёрной бородой, другой маленький, юркий, ярко-рыжий, в возбуждении взмахивающий руками, как крыльями, похожий на саранчу (чему и соответствовало его имя). Но страдание читалось на их лицах, и Пётр подавил желание улыбнуться. Перебивая один другого, оба заговорили: