Чужая игра - Виталий Гладкий

Значит, он так и не смирился с решением о моем приеме в охрану…

Я мог только догадываться, что у него на уме. Похоже, служба в разведке приучила Чона не верить даже очевидному.

И я совершенно не сомневался, что его люди перелопатили всю подноготную прапорщика Листопадова.

Но не нашли ничего подозрительного. Иначе Наум Борисович вряд ли позвал бы меня в банкетный зал.

Наверное, у них по поводу моей персоны возникли разногласия. И их причины лежали, что называется, на поверхности — Чон, как мастер-наставник по тхеквондо, учитель, не смог вынести позорного поражения своего ученика сначала в финале соревнования, а теперь и в ресторане.

То, что и он, и Наум Борисович весьма пристально наблюдали за дракой, я понял по нескольким оброненным фразам Витаускаса, торжествовавшего свою победу, — как же, заполучил такого бойца…

Домой меня отвезли около двенадцати ночи, после того как охрана сопроводила босса на его загородную дачу.

— Придешь в банк к десяти, — распорядился Чон. — Пропуск я закажу.

— Есть, — ответил я по-военному.

— После отдела кадров — ко мне в кабинет. Тебе покажут, где он находится. Форма одежды — костюм, белая рубашка, галстук. Ничто не должно стеснять движений. Это, я думаю, тебе понятно…

— Так точно.

— Добро. Бывай…

Я молча кивнул и вежливо попрощался. Чон что-то буркнул в ответ и уехал.

Милый парнишка, ничего не скажешь…

Здание «Витас-банка» выглядело солидно и богато: мраморная облицовка стен, тонированные стекла, надраенная до блеска бронза вывески, фонтан в холле, вазы с цветами…

И крутые мальчики в безукоризненных костюмах с радиотелефонами, зорко следящие за клиентами.

Я успел заскочить на свою прежнюю работу и повидаться с Болото, который обычно приходил на час раньше.

Он долго изучал мое заявление, будто перед ним была не обычная бумажка, а древний манускрипт.

Затем, тяжело вздохнув, поставил визу и подпись.

— Я так понимаю, уговаривать вас остаться не стоит? — спросил Андрей Исаевич больше для проформы, нежели с какой-то определенной целью.

— Спасибо вам за все…

Я не стал развивать предложенную им тему.

— Да-да, конечно…

Болото тщательно разгладил ладонью заявление и положил его в папку.

— Вы были дисциплинированным и толковым работником, Листопадов. Жаль…

— Так уж сложилось…

— Иногда обстоятельства выше нас. Увы.

— Там, куда я иду, вдвое больше будут платить. Всего лишь.

Тут я соврал, но не говорить же Болото всю правду? Она ему нужна, как прошлогодний снег.

— Я вас не осуждаю, — сказал теперь уже мой бывший шеф. — В нынешние времена деньги для молодого человека значат больше, чем все. Развратили народ…

Я промолчал. Только кивнул с умным видом. Действительно, с фактами не поспоришь. Как ни крути, а Болото прав. Если молодой подонок родную бабку из-за ее пенсии бьет молотком по голове, чтобы сходить на эти деньги в кабак, то о какой нравственности можно говорить?

— До свидания, Андрей Исаевич.

— Всего хорошего…

Он поднялся из-за стола и неожиданно крепко пожал мою руку. Хороший мужик…

Я постарался уйти до прихода моих, теперь уже бывших коллег по работе в ТОО АМУ.

Мне, конечно, хотелось проститься с Пашкой. Но когда я представил встречу с Ниночкой, то рванул от нашей подозрительной конторки с реактивной скоростью. Как-нибудь в другой раз…

В отделе кадров банка меня оформили быстро.

Миловидная кадровичка посматривала на меня с неподдельным интересом и, как мне показалось, удивлением. Наверное, процедура приема на работу здесь была несколько иная, но по поводу моей персоны пришло указание с самого верха.

Получив специальную пластиковую карточку-пропуск, я откланялся и пошел искать кабинет Чона.

Корейца я застал в глубокой задумчивости.

Кивнув в ответ на мое приветствие, он долго молчал, сосредоточенно разглядывая тщательно ухоженные ногти.

А затем сказал:

— Буду откровенен — я был против твоего приема в охрану. Но Наум Борисович настоял.

— Я к вам не набивался. Если вы считаете, что я вам не подхожу, то это недолго исправить.

— В том-то и дело, что подходишь.

— Так в чем вопрос?

— Во-первых, парадом командую не я, а Наум Борисович.

— А во-вторых?

— В тебе, Листопадов, есть что-то непонятное. Я не люблю разгадывать ребусы, которые не в ладах с логикой.

— Простите, не врубился…

— Что здесь непонятного? Ты ведь и сейчас со спокойной душой можешь отказаться от двух тысяч долларов, твоей зарплаты. Верно?

— Да, верно. Будь у меня другие планы, отказался бы.

— Так не бывает, — убежденно сказал Чон. — В наше время получать такие деньги… Это случай уникальный, большая удача. Другой на твоем месте до потолка прыгал бы от радости.

— Считайте, что я прыгаю.

— Вот-вот, этими словами ты еще раз подтверждаешь свое полное безразличие к деньгам. Может, ты подпольный миллионер?

— Я понимаю вашу иронию. Наверное, я и впрямь не от мира сего. Для меня деньги в жизни не главное.

— А что для тебя главное?

— Я могу довольствоваться малым. У меня нет ни семьи, ни родственников, о которых нужно заботиться и кому надо помогать.

— Годы проходят быстро, Листопадов. Особенно в твоей профессии. Еще лет пять — десять, и путь тебе в охрану, где можно хорошо подработать, будет заказан.

Я понял, что он хотел сказать.

— Копить на старость? — спросил я с иронией. — Она еще далеко. Да и доживу ли я до такого вожделенного момента? Сейчас главное для меня — личная свобода. Увы, этого достичь трудно.

— Резонно. Почти убедительно. Но есть еще один нюанс — твоя незаурядная подкованность в восточных единоборствах. Как могло случиться, что обычный прапорщик пограничных войск работает на татами на уровне мастера? Только не говори, что такую технику тебе поставили в армейской учебке.

— Конечно нет.

Я ждал этого вопроса и был к нему готов.

— Меня как раз и послали служить в погранвойска из-за моей подкованности в искусстве рукопашного боя.

— И кто же тебя «подковал»?

— Я родился в Казахстане, в поселке, где большинство жителей были выходцы из Китая. Я ходил с китайцами в одну школу, дружил. У моего друга был дедушка, оказавшийся мастером цюань-шу. В те времена боевые искусства были запрещены, но он нас тренировал тайно. Вот так я кое-чему и научился.

— Кое-чему?

На лице Чона явно просматривалось сомнение.

— Ты хочешь сказать, что сейчас, работая на татами, пользуешься только техникой цюань-шу, изученной в детстве?

Я вздрогнул от неожиданности — Чон вдруг заговорил по-китайски!

Его произношение несколько отличалось от того, как разговаривал Юнь Чунь, но я все понял.

— Конечно нет, — ответил я тоже на китайском, но гораздо медленнее, чем кореец. — Я тренировался и у других мастеров, кстати, и во время прохождения службы.

— Убедил.

Мне показалось, что Чон сильно удивлен, хотя по его бесстрастному восточному лицу понять это было трудно.

— Ну ладно, давай оставим эту тему.

— Как скажете…

— Пока оставим, — добавил он многозначительно. — Мы ее продолжим в спортзале. Сегодня вечером тренировка. Все охранники обязаны тренироваться три раза в неделю. Единственной уважительной причиной отсутствия в спортзале может быть только болезнь. Но если будешь часто болеть, то у нас появится вакансия. А теперь я тебе объясню твои служебные обязанности…

Он меня накачивал инструкциями и наставлениями почти час.

Я не мог не отдать ему, как начальнику охраны, должное — все было предусмотрено и продумано до мелочей.

А если учесть количество охранников и качество их подготовки, то у Наума Борисовича и иже с ним был весьма мощный отряд командос, способных выполнить любую задачу.

Странные, однако, дела творятся под носом у правоохранительных органов…

Тренировки охранников «Витас-банка» проходили все в том же «Олимпионике».

Так, ничего особенного: разминка, работа со снарядами для укрепления мышц, растяжка с обязательной посадкой на «шпагат»…

Некоторые, похоже новенькие, это упражнение выполнить не могли. И Чон, свирепо поблескивая своими узкими раскосыми глазами, подвешивал их на «дыбу» — систему блоков и веревок, которые привязывались ко всем конечностям.

Распятые парни держались мужественно, хотя здоровенный верзила, один из помощников Чона, был немилосерден — так натягивал веревки, что у них трещали мышцы.

Я знал, что это упражнение очень болезненное, но весьма эффективное. Главное — не переусердствовать, иначе может быть обрыв сухожилий и человек превратится в калеку.

Я отрабатывал все, что предлагал Чон.

Он изредка посматривал в мою сторону, но замечаний не делал, хотя я и старался совершать как можно больше погрешностей. Ведь по легенде регулярными тренировками я не занимался достаточно продолжительное время.