Поэт и Русалка - Александр Бушков

— Пойдемте, господа. Мы еще вернемся, Кунце, если возникнет необходимость…

— В любое время готов служить!

В коридоре, кроме давешнего сыщика, дожидался еще один, помоложе, с озабоченным лицом. Без особых церемоний он тут же приник к уху графа и стал что-то шептать с таким выражением лица, словно сообщал о кончине кого-то из близких родственников. Граф, не дослушав до конца, оборвал его резким движением руки, чуточку подумав, что-то тихо и энергично приказал. Сыщик опрометью выскочил за дверь. Тогда только граф убрал с лица обычную маску непроницаемости — и его, сразу видно, охватила та же озабоченность.

— Ситуация осложняется, господа, — сказал он тихо. — Агенты привели слесарных дел мастера, чтобы открыть дверь, но он клянется, что с замком справился, но дверь заперта на засов изнутри…

— Значит, Гаррах в доме? — воскликнул барон.

— Кто-то, безусловно, в доме — и этот кто-то никак себя не проявил, когда стучали в дверь, когда мастер возился с замком. Я распорядился привезти людей с инструментами и взломать дверь. Некоторая огласка неизбежна, любопытных вокруг хватает, хотя они и прячутся за занавесками, но, думается, тут уж не до церемоний — особенно если вспомнить, что черного хода в доме нет…

— Мне не дает покоя одна фраза из рассказа Грюнбаума… — сказал Пушкин.

— Мне тоже, — ответил граф.

— Вы о чем? — недоумевающе воззрился на них барон. — Стойте, стойте… Он ведь говорил, что Гаррах нашел Голема!

— О том и речь, — сказал граф.

— Погодите, вы что, хотите сказать, что этот истукан — где-то там, в доме?

— Представления не имею, — сказал граф. — Пока что перед нами — не более чем запертый изнутри дом…

— Граф, — сказал барон, утратив свою обычную бесшабашность. — Я, конечно, никакого дьявола не боюсь, как и положено прусскому королевскому гусару… и старинной глиняной куклы не боюсь… но не вызвать ли нам подмогу? Про кавалерию я не говорю, сам прекрасно понимаю, что на этой чертовой улочке шириной с трактирную стойку ей все равно не развернуться… но, может, поднять по тревоге батальон-другой солдат с пушками? Не всякая старая магия, думается мне, доброму ядру сможет противостоять…

Лицо графа стало усталым и, определил для себя Пушкин мысленно, словно бы несчастным.

— А как бы вы поступили на моем месте? — спросил он наконец.

— Я… — Барон помолчал, яростно гримасничая, потом сказал уже не так воинственно. — Я бы наверняка не решился. Не в том даже дело, что буду потом выглядеть дураком, если окажется, что тревогу подняли зря… Приказ ясен: соблюдение полной тайны…

— Вот то-то и оно, — произнес граф с отсутствующим лицом. — Полная и совершеннейшая тайна. Откровенно говоря, я не верю, что чудовище из старых легенд вырвется на улицы… Как-никак, Гаррах здесь обосновался четыре месяца назад, и ничего ужасного пока что не произошло. Я готов допустить, что Голем там все же есть… но, скорее всего, мы увидим пыльную фигуру в темном углу…

Подкатила карета, из нее выскочили несколько человек с обликом и замашками мастеровых, шустро принялись выгружать инструменты. Работа закипела. Появился господин Кунце и, как человек, знающий толк в данном вопросе, принялся тыкать пальцем в дверь, указывая, где расположен засов, и растолковывая, каков он из себя. Прибывшие слушали его чуть свысока, с тем небрежным превосходством, что свойственно уверенным в себе мастерам, потом непреклонно отодвинули в сторонку и, судя по жестам, сопроводили это суровым внушением не путаться под ногами.

В ход пошли ломы, дверь затрещала. Ее чуть-чуть отжали от сделанного на века дубового косяка, один из мастеровых пропихнул в образовавшуюся щель узкую пилу. Раздался омерзительный скрип металла о металл, разнесшийся, казалось, на весь квартал. Зеваки на улице не толпились, но без труда можно было разглядеть чуть ли не за каждым окном любопытную физиономию.

Граф, поморщившись, подозвал сыщика и отдал короткое распоряжение. Тот чуть ли не одним прыжком оказался на другой стороне улицы, где мастера, и сами, похоже, обескураженные первой попыткой, прекратили пилить и задумчиво почесывали в затылках.

Пилу убрали, взялись за ломы и принялись снимать дверь с петель, что производило гораздо меньше шума. Едва вход оказался свободен, граф с остальными бросился туда и громко распорядился:

— Никому не входить!

Двое сыщиков с непроницаемыми лицами, расставив ноги, тут же загородили проход. Господин Кунце, притворяясь, будто распоряжение к нему не относится, попытался было проскользнуть внутрь вслед за троицей, но граф бросил на него столь ледяной взгляд, что трактирщик стушевался и смирнехонько отступил.

Они оказались в небольшой прихожей, откуда круто уходила вверх узкая лестница, на которой в старые времена один решительный человек со шпагой мог бы довольно долго сдерживать целую ораву нападающих. За лестницей, в глубине прихожей, виднелась низкая дверца, ведущая, вероятнее всего, на кухню.

Граф направился прямо к лестнице, остальным волей-неволей пришлось последовать за ним. Он решительно поднялся на третий этаж, потянул единственную обнаружившуюся там дверь. Она поддалась с тягучим скрипом — петли давно никто не смазывал.

Маленькую квартиру можно было и не осматривать, вообще не было нужды входить — в прихожей толстый слой пыли покрывал и пол, и тяжелую старомодную мебель, с первого взгляда становилось ясно, что вот уже несколько месяцев, как сюда не ступала нога живого существа. Даже мышь, окажись она здесь, оставила бы четко различимые следы.

Они спустились этажом ниже, открыли дверь — и столкнулись с той же самой картиной. Пыль покрывала пол и мебель, фестонами повисла в углах и под потолком.

— Он сюда носа не казал… — сказал барон, отчего-то почти шепотом.

— Ну что же, остался первый этаж… — сказал граф.

Они спустились туда, распахнули невысокую дверь. За ней, как и предполагалось, оказалась просторная кухня с огромным очагом, где на старинный манер без труда можно было запечь целиком барана, а то и теленка. Правда, и здесь они увидели то же самое запустение: многочисленная разнообразная посуда опять-таки потеряла блеск из-за покрывавшего ее толстого слоя пыли. А вот центральная часть кухни была не особенно аккуратно подметена — точнее, кто-то, пользуясь, несомненно, стоявшей в углу метлой, смел пыль и сор в углы. Тот же неизвестный очистил от пыли массивный стол — и посреди него посверкивал в пробивавшихся сквозь пыльное стекло лучах клонившегося к закату солнца огромный хрустальный шар размером с человеческую голову, на резной подставке из черного дерева в виде изогнувшихся китайских драконов.

— Черт возьми! — сказал граф. — Вот оно в чем дело… Вы еще не поняли, господа? Вспомните магические практики с участием девственниц, не имеющие ничего общего с пошлым развратом…

— Ясновидение? — первым догадался Пушкин.

— Именно.

— Ах, вот оно как… — протянул барон, приглядываясь к шару с некоторым уважением. — А я знавал одного кузнеца, так тот девственнице в ладонь чернила наливал, потом ее как-то погружал в сон, и она не только потерянные вещи находила безошибочно, а еще и пророчествовала. Скажу вам по секрету, за эти самые пророчества кузнеца и упекли в соответствующее заведение, а девицу после соответствующего внушения отправили на воспитание в монастырь к сестрам-бернардинкам. Чтобы не смущали незрелые умы всякой чепухой. Знаете, что нес этот мужлан на пару со своей паршивкой? Что нашим королевством будет когда-нибудь править не король, не император и даже не курфюрст, а пехотный ефрейтор. Представляете себе? Он бы еще интендантского капрала приплел! За этакие пророчества и упекли раба божьего, пока три пары кандалов не сносит. Ефрейтор, вы подумайте! К тому же даже не прусский, а вроде бы австрийский…

Терпеливо слушавший его болтовню граф расхаживал по кухне, оглядывая каждый уголок.

— Ну вот, кое-что и проясняется, — сказал он. — Он использовал только кухню, приводил сюда девочку, наверняка погружал в транс, и она что-то видела… Правда, совершенно непонятно, что ему мешало заниматься тем же самым в собственном доме, где его старые слуги привыкли к любым сумасбродствам хозяина и любым научным опытам, какие только можно вообразить и претворить в жизнь… Ага! Видите? Это, должно быть, и есть содержимое того свертка, который видел наш любопытный трактирщик: лом, заступ, кирка… Эге! Идите сюда!

Он произнес это, уже совершенно скрывшись из виду за печью. Барон с Пушкиным бросились туда. Между печкой и стеной оказалось свободное пространство, перегороженное широкими досками. Под ногами похрустывали куски штукатурки, везде лежали длинные лоскуты выцветшей стенной обивки из плотной материи с узором в мавританском стиле — а три центральных доски оказались выломаны и стояли тут же, прислоненные к печке. В темном проеме можно было разглядеть узкий ход с уходившими вниз каменными ступенями.