Мера Любви - Франц Энгел

Стив пробормотал нечто невразумительное.

— И не надейся на то, что ты мой родственник, это еще хуже. Подлый, неблагодарный! Родственничек, нечего сказать. И вообще, злоупотребил ты моим гостеприимством. Я болею, и ранили меня из-за тебя, между прочим, а ты, значит, решил, что можешь в моем доме самовольничать? Так вот, запомни навсегда, все и вся в этом замке принадлежит мне: и жизнь, и благополучие каждого человека, который здесь находится. Я здесь хозяин и могу делать все, что мне угодно, ты же никто и находишься здесь только по моей милости, я могу приказать тебя повесить, могу вышвырнуть прочь, и если я хоть раз еще услышу, что ты похотствуешь в моем доме, я так и сделаю. Пошел вон, — граф устал от такой длинной тирады, улегся поудобнее на подушках и даже не взглянул на Стива Белку, который помялся еще немного у порога, потрогал свою челюсть, пробурчал: «Ну и трахай их всех сам», — и довольно поспешно ретировался.

Он, верно, еще не успел спуститься по лестнице, как к графу пришел капитан Робер с докладом, что под стены замка вернулись люди стаффордского шерифа и требуют выдать им епископа Силфора. Де Бельвар только выругался, даже не слишком крепко.

Что и следовало ожидать, — торжественно провозгласил Арнуль.

Потом граф полежал, отдохнул, и ему скоро сделалось скучно.

— Арнуль, принеси что ли договор, который мы с силфорскими канониками заключили, — попросил он.

— Отдыхайте лучше, Гийом, это дело не спешное, возразил Джованни.

Граф в изумлении уставился на него:

— Гийом?

Вы просили меня называть вас по имени, — сказал Джованни.

— Не помню, — нахмурился де Бельвар.

— Если вы не хотите, тогда прошу меня простить, я больше не стану, — смутился Джованни.

— Нет, то есть, хорошо… Я рад, Жан.

— Ох, да вы, мессир граф, поди еще не помните, как вы помирать собирались и просили мессира епископа по вам заупокойную служить? — встрял Арнуль, которому сделалось отчего-то неловко.

Де Бельвар с сомнением посмотрел на Арнуля, потом перевел взгляд на Джованни:

— Не помню ничего такого. Это правда? Джованни засмеялся.

— Правда, правда, — закивал Арнуль.

Когда он ушел за документами, припрятанными где-то в очень надежном и очень тайном месте, Де Бельвар тихо спросил Джованни:

— Что я еще должен помнить?

— Ничего, успокойтесь, — опять засмеялся Джованни. — Больше ничего.

Прочитав договор, Джованни остался весьма недоволен.

— Не хочу вас утомлять, дорогой Гийом, но… — подошел он к графу.

— Если я отчего и устал, так это от безделья. Рассказывайте, что там не так, — де Бельвар похлопал ладонью по кровати, приглашая Джованни сесть рядом с собой.

— Нет, в общих чертах вроде все то, только это не земли каноников, это епархиальные земли. Может, нам перезаключить договор, на тех же условиях? Просто я подпишу соглашение вместо каноников, чтобы они не могли ничего оспорить, взбреди им вдруг в голову нечто подобное. Вы понимаете, не слишком-то я им доверяю. Опять же, я теперь их сеньор, и договор с моей личной печатью и подписью будет весомее. Ну и поручился за них аббат Бернар, а я бы не хотел иметь с ним дел.

Де Бельвар внимательно выслушал Джованни, обдумывая какую-то свою мысль.

— Согласен, — сказал он. — Этот договор требуется заключить по новой, и там надо дополнить еще кое-что. В бумаге этой сказано, что я выплатил каноникам за пользование землей все сполна на пять лет вперед, так?

— Так, — кивнул Джованни.

— Только, когда мы этот договор заключали, каноники ваши свое хозяйство так угробили, что я думал, оно мне вообще в убыток встанет. Но при нормальном управлении ваши земли стали приносить неплохую прибыль, и я поэтому считаю своим долгом предложить вам, Жанн, друг мой, выплату некоторой суммы, — скажем, каждые полгода, — в соответствии с тем, как идут дела, какие цены на рынках.

— Гийом, насколько я могу судить, вы заплатили каноникам неплохую сумму, да еще и оставили некоторые привилегии. Вот, например, на выпас скота…

— Жанн, я же сказал, это дело чести, — перебил его де Бельвар. — Говоря начистоту, каноникам я бы ничего доплачивать не стал, но вам я обязан и вы мой друг… Или вы хотите, чтобы я воспользовался вашим великодушием и неумением вести дела?

— Вы считаете меня наивным в хозяйственных вопросах? Что ж, ваша правда, — вздохнул Джованни. — Я напишу так, как вы пожелаете. Все равно с вами сейчас спорить бесполезно, вы же никуда не торопитесь и можете препираться хоть несколько дней подряд.

Джованни ушел к окну, переписывать договор. Де Бельвар проводил его взглядом, довольный своей затеей. Как все-таки удачно вышло, что он сможет отныне давать Джованни деньги на жизнь, будто во исполнение заключенного по всем правилам делового соглашения. Было отчего гордиться собой. Вряд ли Джованни принял бы от него помощь на других условиях.

Скоро, много быстрее, чем ожидал граф, Джованни вернулся к нему с новым договором.

Вот, я написал все как вы велели. Сначала условия прежнего соглашения, их исполнение обеими сторонами, потом изменение условий. Посмотрите, все ли правильно, — протянул Джованни де Бельвару пергамент.

Я вам доверяю, Жан. Как вы написали, так тому и быть. Давайте подпишу. И скажите Арнулю, чтобы принес мою печать, — ответил граф, но, заметив замешательство Джованни, улыбнулся ему примирительно, — Жан, я не умею читать.

Джованни убрал бумагу, словно на ней было изображено нечто неприличное, что не подобало видеть такому высокородному сеньору, как граф Честерский.

— Мне часто приходится ставить печать под текстом, о содержании которого меня могут обмануть. Да что там, я иногда посылаю своим людям просто чистый пергамент со своей печатью в подтверждение моего приказа, а распоряжения передаю с кем-нибудь устно, — объяснил граф.

— Правда? — Джованни имел такой растерянный вид, что де Бельвар продолжил оправдываться.

— Все так делают. И потом, ну что такое вы можете там написать? Бросьте, Жан, я носитель всех прав и привилегий на моей земле, и вы ничего не сможете изменить, даже если бы и захотели, но я знаю, вы никогда не сделаете ничего против меня, — граф взял Джованни за руку.

— Никогда, — согласился Джованни.

Потом он позвал Арнуля, попросил его помочь усадить де Бельвара поудобнее и принести графскую печать, сам же вызвался держать перед графом доску для письма. Однако последнее оказалось делом весьма утомительным, так как Гийом де Бельвар довольно-таки долго выводил свое имя на пергаменте, не в меру усердствуя, то ли не доверяя своей ослабевшей руке, то ли оттого, что ему слишком редко приходилось подписываться. Наконец граф справился с подписью, Джованни поставил свою ниже, как и положено вассалу. Скрепили договор печатями, и Джованни отдал пергамент на хранение Арнулю.

ГЛАВА XXIV. О том, как люди стаффордского шерифа убрались восвояси

Следующие два дня де Бельвару приходилось смирно лежать. Ему нечем было развлечь себя, и он подолгу разглядывал полог своей кровати, потолочные балки, ковры и гобелены, составлявшие его парадную спальню. Дорогие ткани поблескивали на свету, тускнели к вечеру. Когда темнело, свечи отбрасывали тени на вышивки, и изображение на них обретало, казалось, какую-то потайную жизнь, не доступную взгляду простого смертного. В графской спальне почти неотлучно находился Джованни, Арнуль притащил ему все свои книги с просьбой подправить кое-где стершиеся слова, и Джованни часами просиживал у окна с очередной книгой на коленях. Де Бельвар от нечего делать разглядывал и Джованни, хотя знал уже наизусть каждую черточку его лица, все его любимые позы, жесты и повадки. Свет из высокого окна-бойницы изменял Джованни в соответствии со временем суток, так же как и обстановку спальни, только на живом лице игра светотени была куда интереснее, чем на неодушевленных предметах. Де Бельвар не находил в облике своего друга ни единого недостатка, и это его не удивляло, он безоговорочно принимал совершенство Джованни как данность, не пытаясь подвергнуть ее сомнению. Де Бельвар был идеалистом, он верил, что совершенство существует.

От долгого бездействия граф чувствовал постоянное недовольство и ворчал, все ему было не ладно, еда противна, подушки слишком мягкие, или слишком неудобные, или еще что, не лежалось ему и не сиделось.

— Чего бы мне такое поделать? — часто спрашивал он себя. Скоро, однако, спокойствие графа нарушили, и вновь не кто иной как Стив Белка.

— Он причина всех несчастий, поэтому не может успокоиться, постоянно ищет виноватых, — сказал Арнуль.

На этот раз крайней была признана злополучная корова, не будь которой, по утверждению Стива Белки, графа бы не ранили.

Капитан Робер доложил де Бельвару, что Стив собственноручно убил несчастное животное своим мечом, невзирая на слезные просьбы крестьян оставить им их скотину.