Маршалы Победы - Валерий Михайлович Воскобойников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У вас в Красной армии, кажется, служит мой брат? — спросила она русского майора.
— В Красной армии служит много поляков, — ответил тот.
— Но только мой брат, возможно, такой высокий командир, что даже немцы его хорошо знают. Из-за него меня чуть не убил немецкий офицер. — И она дотронулась до забинтованной головы.
— Как же фамилия вашего брата? — полюбопытствовал майор.
— Рокоссовский.
Офицер на мгновение растерялся. Мало ли женщин в Польше с такой фамилией! Но потом решил записать её адрес. Через несколько дней по этому адресу приехал другой офицер, подробно расспросил её о брате, которого она не видела тридцать два года, и предложил написать ему письмо.
Письмо показали маршалу.
И уже на другой день у её дома остановилось несколько машин. Из первой вышла немолодая женщина. Обняв Елену, сказала, что она — жена её брата, маршала Рокоссовского, а сам брат очень хочет её быстрее увидеть, но не может приехать в Варшаву. Елену усадили в машину. И через несколько часов изголодавшаяся, избитая немецким офицером Елена увидела единственного оставшегося в живых родного человека, которого помнила пятнадцатилетним.
— Теперь никуда я тебя пока не отпущу, — радостно говорил брат. — Будешь жить, где я. Сейчас тебе подберут нарядное платье, и мы пойдём на встречу с английским фельдмаршалом Монтгомери.
Сестре казалось, что она мгновенно перенеслась в сказку. Несколько лет Елена жила вместе с братом, приехала с ним в Москву и наблюдала, как на Красной площади он командовал Парадом Победы.
Парад Победы
24 июня 1945 года на Красной площади произошло знаменитое историческое событие — Парад Победы. В нём участвовали сводные полки от всех фронтов. Командовал Парадом маршал Рокоссовский. Верхом на прекрасном вороном коне вместе с маршалом Жуковым, сидящим на белом коне, они торжественно объехали всех выстроившихся на площади участников Парада. После этого под марши, которые играл военный оркестр, прошли сводные полки офицеров и простых солдат-победителей — Героев Советского Союза. С гордостью они несли знамёна своих частей. Следом за ними шли ещё и другие воины-победители. Им было поручено нести знамёна фашистских дивизий. Эти знамёна они бросали на место позора — специальный помост.
Война закончилась, а маршал Рокоссовский продолжал своё служение. Сначала он командовал советскими войсками в Польше. Потом, по просьбе поляков, стал министром обороны Польши. Потом снова вернулся в Москву и оставался на службе своей стране до конца жизни.
Маршал Жуков
Бабушка маршала Жукова, возможно, слушала по радио и читала в газетах про своего прославленного внука. Но только об этом не догадывалась. А всё потому, что оставила своего новорождённого ребёнка на крыльце приюта в корзинке, никогда больше его не видела и не знала, что ребёнок её стал отцом знаменитого человека.
Сын найдёныша
В корзинке среди тряпья была записка: «Зовите сына моего Константином». Подброшенное дитя выходили и в два года передали бездетной вдове Аннушке Жуковой. Аннушка и дала ему свою фамилию. Жила она в деревне Стрелковка в старой скособочившейся избушке, которая давно не видела умелой мужской руки.
— Подрастёшь — избу и выправишь, — любила повторять Аннушка. Но только прожила она недолго и через шесть лет скончалась.
Так восьмилетний Костя Жуков во второй раз оказался никому не нужным. Согласился взять его в ученики сапожник из соседнего села. Мастерству он почти не учил, чаще посылал пасти коз да корову. В одиннадцать лет Константин ушёл из деревни в Москву и определился в настоящую сапожную мастерскую. Изучив сапожное дело, вернулся в свой дом, проветрил его, отмыл, слегка подправил и привёл жену из деревни с неказистым названием Чёрная Грязь. Жену звали Устинья Артемьевна. Была она бедна, не очень молода, но зато обладала могучей силой — легко таскала восьмидесятикилограммовые мешки с зерном. Сначала у них родилась девочка, а 1 декабря 1896 года родился мальчик, которого назвали Георгием.
Многие крестьяне в России жили бедно. Урожаи порой вырастали никудышные. В ту зиму, когда Георгию было пять лет, а его сестре Маше шесть с половиной, почти всё, что было припасено с урожая, закончилось раньше Рождества. Отец был в Москве на заработках. Мать занималась хозяйством, а дети сидели с годовалым братишкой.
— Вот что я решила, — сказала мать, пересчитав остатки запасов в погребе, — надо и мне идти на заработки. Иначе умрём с голоду. Оставляю на вас младшего брата и скотину. Вы у меня умные, как-нибудь справитесь, а я завтра уйду. — Рано утром Устинья Артемьевна обняла их на прощание, вытерла слёзы и отправилась в город.
То была трудная зима для многих, но им удалось её пережить. А через два года Георгия записали в школу. Буквы он успел заранее выучить, вместе с сестрой, которая пошла туда на год раньше. Школа была в соседней деревне, в простой избе, там собирались дети из окрестных селений, и учил их сын деревенского священника. Многие пропускали занятия: у кого не было обуви или одежды, а кто и просто ленился.
— У нас и отец читать не умеет, и мать, а ничего — живём, — говорили некоторые.
Но Георгий не пропустил урока ни разу. Иногда он один сидел в избе напротив учителя. И они свободно разговаривали: учитель рассказывал о том, что Георгию было интересно. А интересно ему было всё: и кто такой Александр Македонский, и где воевали Суворов с Кутузовым.
— Мне бы таким стать, как Суворов с Кутузовым! — говорил Георгий. — Я бы всех врагов разгромил!
— Ты уж чего попроще желай! — с улыбкой отвечал учитель. — Суворовым с Кутузовым тебе не быть, а школу закончишь, езжай в город дальше учиться. Может быть, тоже учителем станешь.
Георгий окончил три класса церковно-приходской школы с похвальным листом, и в честь этого события мама подарила ему новую рубаху, а отец сшил для него сапоги.
— Ты, сынок, какому ремеслу думаешь учиться? Как-никак одиннадцать лет.
— А я брата своего попрошу, Михаила, — предложила мать. — У него в Москве скорняжная мастерская. Если возьмёт к себе, будешь, сынок, шить меха. Они, скорняки, говорят, хорошо зарабатывают.
На том и кончился разговор о выборе профессии.
Учение в мастерской
Георгий с трудом привыкал к новой жизни в Москве. Он стеснялся своих заплатанных штанов, заношенной мятой серой кепки.
— Ты не горюй! Бить тебя тут будет каждый, — успокаивал
