Черная река. Тоа-Тхаль-Кас - Уильям Хиллен

В районе Черной редко бывает, чтобы гризли, задрав животину в поселке, пришел бы потом за новой жертвой. Обычно грабитель — это крупный самец, идущий восвояси к одному из лососиных нерестилищ у Береговых гор после долгого похода по внутренним горам. Его маршрут я взялся бы нанести на карту, хотя, понятно, это не был бы настоящий научный чертеж, ведь мы судим только по следам и случайным встречам со зверем. Местность заселяется, и медведи все реже путешествуют. Если наладить исследовательскую работу и начать метить зверей, вид будет легче спасти.

Гризли бывают очень разными по цвету и сложению. Встречаются все оттенки бурого, рыжего, медового, попадаются почти черные и почти белые. У большинства из них серебро на голове и загривке, а то и по всему телу, а ноги потемнее. Часто шерсть двухцветная — темно-бурая у корня и белесая на концах, причем окраска меняется с временем года. Я осматривал как-то медведя, который был совсем белый, только лапы черные да на морде и шее несколько темных полос. Видел я и почти белых гризли. На поле, занесенном снегом, самка и годовалый медвежонок казались чуть кремовыми. На обоих были черные меховые сапоги по колено. Бывают гризли длинные и поджарые, как белый медведь, а бывают коренастые крепыши. Прибрежные большей частью крупнее материковых.

В Британской Колумбии немало мест, где можно раздобыть импозантный экземпляр гризли. Район Черной не самый лучший, хотя у верхнего водораздела их немало и даже попадаются очень крупные. Охотиться я на них отохотился, а наблюдать люблю до сих пор. Когда забредешь нечаянно в вотчину зверя, приходится иногда улепетывать во все лопатки. Сердечникам общество гризли противопоказано. Как сказал нам с Чарли один старый индеец, у которого мы спросили дорогу: «Белый думает — гризли как медведь. По-нашему, хуже нет!»

Этот зверь и всегда-то выглядит свирепо, а раненый впадает в бешенство. Когда гризли бросается на человека — а такое бывает, — нужна выдержка, чтобы выйти из переделки, не убив зверя. Гризли идет на человека по разным причинам: просто любопытствует — хочет получше разглядеть; пугает, чтобы обратить в бегство; наконец, намерен драться взаправду. В последнем случае медведь обычно наступает с ревом, хотя я видел и таких, что ревут, даже когда только пугают.

Вообще говоря, стрелять мы торопимся. Со мной было несколько раз, что медведь подбегал ко мне чуть ли не на пятнадцать шагов, вставал на дыбы, а потом преспокойно приземлялся и ковылял прочь. Как-то в густых зарослях я наткнулся на медведицу с двумя малышами. Она тут же ринулась на меня, но в десяти шагах встала на дыбы и заревела. Я постарался взять себя в руки, что под носом у медведя непросто, и тоже заревел, стал пятиться, а потом повернулся и зашагал прочь. Она, очевидно, была довольна, что ее престиж не пострадал. Позже мы еще раз столкнулись с ней у реки, но она едва обратила на меня внимание.

Дважды я напарывался на медведя, дремавшего подле добычи, и разбуженный зверь немедленно бросался на меня. Излюбленное место такой сиесты — где-нибудь близ озера, на лугу, на опушке. После первого пиршества медведь иногда заваливал жертву ветвями и валежником на манер пумы. К добыче он относится как ревнивый собственник. Это может быть туша лося, карибу, черного медведя. Обычно жертва — больное или увечное животное, но бывает, что гризли побалует себя и здоровым бычком, которого убьет с легкостью и оттащит довольно далеко. Иногда гризли заваливает крупную дичь, подстреленную охотником. Уложив вечером лося, охотники приходят наутро за тушей и подвергаются нападению гризли, который считает эту тушу манной, свалившейся с медвежьего неба, и своей законной собственностью.

По натуре медведь норовист, почище иного человека. Попадаются и раздражительные и вредные, но с большинством можно ужиться. Завидев человека, даже столкнувшись с ним нос к носу, медведь обычно пускается прочь со всех ног. Но, как правило, он очень любопытен, и его подмывает узнать, кто ты и что ты такое. Врагов у него только и есть что другие гризли и человек, и поэтому ему незачем осторожничать, как другим зверям. Иногда он носится по лесу как угорелый без всякой видимой причины. Один такой залетел к нам в лагерь, зацепил белье на веревке, раскидал котелки и миски и при этом глядел все время вперед, даже головы не повернул. За ним явно никто не гнался, но через лагерь он пролетел словно на загривке у него сидел рой шершней. Медведи хорошо плавают. У меня на глазах один, не знаю уж зачем, перемахнул озеро шириной в полтора километра и без остановки покатил в гору, даже дух не перевел. Почти все они близоруки, видят плохо и больше полагаются на тонкий нюх и острое ухо, хотя резкое движение заметят даже издалека. На лесной тропе бывалые старатели погромыхивают на ходу камешками в жестянке, чтобы медведь не полез на них сдуру, а когда семья индейцев идет через медвежье урочище, все болтают и хохочут в голос, так что их трескотню слыхать за много километров окрест. В общем шум, а драки нет. Наоборот, перед охотой на гризли егеря снимают с лошадей бубенцы. Человек, подкрадывающийся по ветру, должен казаться медведю трусливой и вороватой тварью. Сам я просто даю ему себя учуять, полагая, что нос скажет ему не меньше глаза и что, заслышав человеческий дух, медведь вернее всего двинется куда-нибудь к соседним горам.

На конной тропе медведи могут причинить столько волнений, что порой чудится, будто они пристают нарочно. Звери перебегают тропу из стороны в сторону то впереди, то позади лошади или вдруг встанут у дороги, в шагах пятнадцати, и ведут мордой вслед всаднику. Я еду себе словно их не вижу, но ружье держу наготове. Раз я проехал одиннадцать километров сквозь строй здоровущих мишек и после этого был как выжатый лимон, хотя никто из них не сделал выпад и не заурчал. Великое дело, когда есть хорошее ружье.

Погоня за раненым гризли может быть крайне опасной. В чаще егеря не всегда решаются на этот подвиг, хотя человечность и охотничья этика требуют выследить и прикончить раненого зверя. Того же требует и здравый смысл, ведь если такой медведь выживет, то станет опасным для человека. Кроме того, он останется калекой на всю жизнь, и для прокорма начнет потаскивать скотину. В отместку скотоводы скорей всего прикончат несколько ни в чем не повинных мишек, возводя напраслину на весь медвежий род. Некоторые фермеры, пастухи и охотники, едва завидев медведя, тут же палят в него, часто из оружия малого калибра или издалека. Водится это и кое за кем из индейцев.

В зарослях громадный гризли тих, как кошка. И дьявольски хитер. Раненный, он ревет, как бык, пока его видно, но стоит ему скрыться в кустах или в лесу — и он притаится, как мышь, если только пуля не отшибла у него ум. Он даст тебе подойти близко по следу и будет высиживать за камнем или бревном, чтобы навалиться сзади в удобный момент. И жизнь свою он не отдаст задаром. Тебе покажется, что от каждой новой пули из него лишь чуть сильнее хлещет кровь. Нет уж, по-моему, бить — так наповал, а раненого пристрелить потом вдвое труднее.