Домашняя готика - Софи Ханна

– Понятия не имею, что ты чувствуешь, – пробурчал он, следя глазами, как она беспокойно перемещается по кухне.

– Херня! Каким тоном ты прямо с порога произнес «в прошлом году»…

– Чарли, не понимаю, о чем ты. Я просто хочу, чтобы все было как раньше.

– Как раньше? Это все, чего ты хочешь? Я несчастна с того самого момента, как тебя встретила, ты это знаешь? Из-за тебя я слишком много чувствую! И прошлый год тут ни при чем! – Чарли выругалась. – Ты заставляешь меня превращаться в робота! – Она закрыла лицо руками, ногти корябнули лоб. – Прости. Забудь все, что я сказала.

– Это соус горит? – Саймон не глядел на нее. Возможно, мечтал убраться отсюда. Назад в «Бурую корову», где сможет рассказать Селлерсу и Гиббсу, насколько она свихнулась. Прежняя Чарли никогда не высказала бы столько правды за раз.

Баночный чили получил то, чего заслуживал. Чарли сняла сковородку с огня, бросила в раковину, полную воды, и смотрела, как комковатое мясо и томатный соус исчезают под слоем пены.

– Так Комботекра рассказал тебе, что он думает? Про Джеральдин и Люси Бретерик?

– А есть сомнения? Мать убила девочку и покончила с собой, разве не так?

– Пруст так не считает. И я так не считаю.

– Почему? Из-за письма, которое я нашла на почте? Наверняка какой-нибудь придурок развлекается.

– Не только из-за письма. Комботекра рассказал тебе про Уильяма Маркса?

– Нет. А, да. Имя из дневника. Саймон, это может быть кто угодно. Не знаю… она могла случайно встретить на улице кого-нибудь, кто вывел ее из себя.

– А открытки? – Саймон кивнул на стол.

Чарли села напротив, посмотрела на него.

– Сэм не упоминал открытки.

– Сэм не детектив. Он не заметил в них ничего странного, а я ему своих соображений не высказывал. Никому не высказывал.

Глаза их наконец встретились. Чарли поняла: Саймон берег свои соображения для нее.

Она взяла первую открытку. Странно было видеть надпись – послание от Джеральдин Бретерик ее мужу, – сделанную мелким аккуратным почерком Саймона.

Моему дорогому Марку, спасибо за десять чудесных лет брака. Я уверена, что следующие десять будут еще лучше. Ты лучший муж в мире. Твоя любящая жена Джеральдин.

И три сердечка. Другая открытка – снова почерком Саймона – гласила:

Моей любимой Джеральдин. Счастливой десятилетней годовщины. Я был так счастлив с тобой первые десять лет нашего брака. С нетерпением жду нашего совместного будущего, которое, я точно знаю, будет таким же восхитительным, как и прошедшие годы. Люблю тебя, Марк.

Четыре сердечка. Марк Бретерик перещеголял свою жену.

– Люди странные, правда? – спросила Чарли. – Конечно, твой почерк тоже не особо помогает. Представь, как ты пишешь нечто подобное. – Она хихикнула.

– А что я написал бы?

– В смысле?

– Если бы был десять лет женат. Что бы я тогда написал?

– Ты, скорее всего, начал бы с «всем, кого это касается», а закончил чем-нибудь вроде «с наилучшими пожеланиями, Саймон». Или просто «Саймон». Или вообще не посылал бы открытки. Решил бы, что это глупо.

– А ты бы что написала?

– Саймон, к чему ты ведешь?

– Ну давай, скажи.

– «Кому-то там, счастливой годовщины, не могу поверить, что не развелась с тобой, несмотря на твои азартные игры/лень/омерзительные сексуальные предпочтения, сильно люблю, Чарли». – Она поежилась. – Ну прямо как урок актерского мастерства. К чему ты ведешь?

Саймон встал, отошел к окну. Он всегда нервничал, когда она упоминала секс. Всегда.

– Счастливой годовщины, – повторил он. – Не «счастливой десятой годовщины»?

– Могла бы, наверное, и так написать.

– Марк и Джеральдин будто одержимы числом десять. На обеих открытках нарисовано число десять, и они оба упоминают его по два раза.

– По-моему, это потому, что десять лет – первый значимый рубеж, – возразила Чарли. – Может, они гордились столь впечатляющим достижением.

– Перечитай, – предложил Саймон. – Что за пара будет писать друг другу такое? Так формально, так заученно. Так по-викториански. Как будто они едва знали друг друга. В своей открытке – воображаемой открытке! – ты, например, пошутила насчет азартных игр…

– И сексуальные предпочтения не забудь.

– Пошутила! – Саймон не дал сбить себя с толку. – Если ты близок с кем-то, ты шутишь, вставляешь маленькие комментарии, которые другим могут быть непонятны. А это… как те фальшивые высокопарные письма с благодарностями, которые меня в детстве заставляли писать дядюшкам и тетушкам. Стараешься вставить все нужные слова, стараешься растянуть, чтобы не вышло слишком коротко…

– Нельзя подозревать их во всех смертных грехах только из-за отсутствия шуток! Может, у Бретериков не было чувства юмора.

– Да эти открытки так написаны, как будто у них вообще никаких чувств не было! Эти открытки – показуха. Я уверен. Ставишь на каминную полку, чтобы одурачить гостей. Комботекру, к примеру…

– Считаешь, весь их брак был фальшивкой?

Чарли проголодалась. Не будь рядом Саймона, она достала бы сковородку из раковины, стряхнула бы пену, разогрела заново и съела, постаравшись проигнорировать горело-мыльный привкус.

– Я собираюсь заказать индийской еды. Хочешь чего-нибудь?

– Карри и пиво. Думаешь, я не прав?

Она подумала.

– Я бы никогда не написала такой открытки. Ты прав, здесь больше обычной вежливости, и я бы не смогла жить с тем, кто так выражает чувства, но… все люди разные. Какую газету они читают?

Саймон нахмурился.

– «Телеграф».

– Приносят каждый день?

– Ага.

– Ну вот. Они наверняка крестили Люси, хотя никогда не ходят в церковь, и Марк наверняка просил руки Джеральдин у ее отца и наслаждался своей старомодной романтичностью. Многие до смешного крепко держатся за глупые формальности, особенно представители обеспеченной части английского среднего класса.

– Ты – представитель обеспеченной части английского среднего класса, – Саймон однажды встречался с родителями Чарли.

Чарли отрицательно помахала рукой.

– Мои мама с папой – бывшие хиппи, они читают «Гардиан» и таскаются в выходные на марши протеста против ядерного оружия. Совершенно другой тип. – Она выдвинула ящик в поисках листовки индийской кулинарии, доставляющей еду на дом. – А что до числа десять… там было много домашнего видео? Люси задувает свечи на торте в день рождения, Люси ни фига не делает в стульчике и так далее?

– Да. Горы кассет. Нам пришлось просмотреть их все.

– Некоторые семьи одержимы идеей все документировать и больше интересуются фиксированием своей жизни на пленку, чем самой жизнью. Бретерики, возможно, писали свои открытки, думая о коробке с семейными реликвиями.

– Может быть. – Но переубедить Саймона ей явно не удалось.

– Кстати, не нравится мне ваш эксперт.

– Харбард?

Чарли кивнула.

– Его сегодня опять показывали по телевизору.

– Комботекра стеснительный, – сказал Саймон. – А когда Харбард каждый день в ящике, он может избежать общения с репортерами. Домашний профессор полиции.

– Мне он показался мерзким и каким-то… недостойным, – сказала Чарли. – Думаю, через пару лет, когда его карьера разлетится в куски, он появится в «За стеклом со знаменитостями». Кстати, он выглядит как очень толстый Пруст, ты заметил?

– Он анти-Пруст, – возразил Саймон. – Комботекра не эксперт, это точно. Ему бы не помешала пара уроков по чтению и анализу научного текста.

Чарли состроила карикатурно-высокомерную рожу, но Саймон не заметил.

– Он выискивает все, что может хоть как-то подтвердить его теорию. Выдал нам сегодня статью, последнюю Харбардову, и устроил шум вокруг одного абзаца, в котором говорится, что семейные убийства – в основном преступление среднего класса, потому что средний класс больше заботится об имидже и респектабельности. Пытался объяснить все свидетельства друзей Джеральдин, которые готовы чем угодно поклясться, что она никогда не убила бы ни себя, ни ребенка, которые уверены, что она была счастлива. Комботекра процитировал этот абзац и пытался доказать, что ее счастье – просто маска, что случай хрестоматийный: чья-то жизнь со стороны кажется идеальной, а на самом деле в ней копится напряжение, пока в конце концов женщина не убивает собственного ребенка.

– Ну, в твоей версии тоже не все гладко, – заметила Чарли. – Джеральдин была по-настоящему счастлива, но при этом открытки на годовщину у нее фальшивые?

– Хватит об открытках! – с внезапным раздражением сказал Саймон. – Я о том, что Комботекра не понял статью. Не понял намеренно, потому что ему так было удобней. Я пришлю тебе копию, сама прочитаешь.

– Саймон, я не работаю в…

– Вся эта чушь насчет среднего класса, болтовня об убийствах в семьях, потому люди не могут поддерживать иллюзию идеальной жизни… А еще Харбард в этой долбаной статье прямо заявляет, что в таких случаях важным фактором всегда оказываются деньги. Мол, мужчины, которые заставили всех, в том числе и свои семьи, поверить в собственные богатство и успех, живут не по средствам и в какой-то момент не могут больше притворяться. И потом все выходит из-под контроля, и они не в состоянии поддерживать эту иллюзию, как бы ни старались. И вместо того, чтобы признать правду, признать перед всеми, что они неудачники и банкроты, они убивают себя, заодно прикончив жен и детей.