Глазами пришельца (СИ) - Влизко Виктор Борисович

— План спортивного городка, — пояснил Рад. — Будем благоустраивать пустырь.

— Интересно, — директриса попыталась более внимательно вникнуть в нарисованные значки. — Увы, без переводчика ничего не понимаю. Рассказывайте, что вы тут изобразили.

— Это своего рода спортивная полоса препятствий, — Рад склонился над рисунком. — Правда, рассчитанная на мальчиков. Девочки у вас слабее.

— А у вас они сильнее? — поймала на слове учителя физкультуры Светлана Алексеевна.

— В городе дети более развиты физически, — вывернулся Рад. — Акселерация.

— Допустим, хотя я сомневаюсь. Как раз физической работы в деревне больше, — директриса ткнула пальцем в большой прямоугольник. — Это что?

— Ров метровой глубины. Наполним его водой. Лучше, конечно, грязью, но с ней много работы. Трудно поддерживать жидкую консистенцию. Грязь постоянно высыхает, скатывается в комочки.

— Грязь — чтобы мягче падать? — догадалась Светлана Алексеевна.

— Да, — подтвердил Рад. — Над рвом будет несколько испытаний. Первое — самоё лёгкое — пробежать по жердочке. Потом по вращающимся бочкам. И наконец преодолеть препятствие с помощью вращающихся палок.

— С первыми двумя всё понятно. А вот с третьим что-то не соображу.

— Три вращающихся палки. Хватаешься за одну, потом в лёгком прыжке за вторую и так далее.

— Вы думаете, что если ученика подвесить на палку, да ещё вращающуюся, то он сможет совершить прыжок и при этом с лёгкостью? — в глазах директрисы появилась смешинка.

— Всё зависит от физической подготовки ученика, — ответил Рад.

— И где же вы видели такой спортивный городок? — спросила Светлана Алексеевна, отодвигая листок. — В какой школе так издеваются над учениками?

— Почему издеваются? — растерялся Рад.

— Дети будут падать в воду, биться о бочки, о жерди. Дорогой Родион Родионович! Это — одноразовая полоса препятствий!

— Почему?

— Потому, что после первой попытки все ученики лягут на больничные койки. А вы представляете, что будет с нами? Нет, я не могу одобрить ваш план. У нас обыкновенная школа, а не лагерь для подготовки спартанцев. Вот ваш предшественник хотел построить на пустыре мини-стадион. Футбольное поле. За воротами яма для прыжков в длину, всевозможные турникеты, шведские стенки, лесенки, длинные брусья. Он даже подсчитал необходимое количество труб для своего проекта. Если вы поддержите его план, то я подам заявку в совхоз. Правда, ждать долго придётся. Сейчас начинается битва за урожай.

— Битва?

— Да, такие вот у нас в деревне термины. Битва за урожай, борьба за высокие надои. И директора совхоза трудно поймать в кабинете. Он всегда на передовой. На линии фронта. Поднимает людей в атаку. А не поднимешь — урожай не соберёшь.

— А можно, я сам заявку отнесу? — вызвался Рад. — Всё равно делать нечего.

— Вот и отдохните, — Светлана Алексеевна встала. — Познакомьтесь с посёлком. Сходите на Горное озеро, здесь недалеко, километра три-четыре. Позагорайте, покупайтесь. И потом с головой в омут… Вернее, в работу.

***

Рад вышел на улицу и зашагал в сторону Горного озера. Хотелось проверить свои предположения и заодно познакомиться с местной достопримечательностью. Энтузиазма поубавилось. Идея повысить физическое состояние землян данной эпохи не нашла поддержки. Что ещё можно предложить подрастающему поколению лугановцев? Обычную школьную программу? Видимо, так.

— Тпру! — рядом со скрипом остановилась телега. Лошадь скосила на незнакомца большие чёрные глаза, обрамлённые длинными ресницами.

— Садись, подвезу, — громко предложил возница, сухощавый старик, лет шестидесяти пяти.

— Вдруг нам не по пути? — улыбнулся Рад, с сомнением осматривая пыльную повозку. — Мне на Горное озеро надо.

— Здесь одна дорога, — сказал старик. — Километра два. А потом отворот на Горное. А мне ещё дальше. Да ты садись! Лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

— Повозка не внушает доверия, — откровенно сказал Рад.

— Ишь чего придумал, — хмыкнул старик. — Доверия не внушает. А ты посмотри с другой стороны. Сам-то городской?

— Городской.

— Ну вот. Для тебя это экзотический транспорт. Даже ради любопытства стоит прокатиться. Будешь потом рассказывать родным и близким, как на русской тройке по деревне гонял.

— А где русская тройка? — удивился Рад.

— Двух коней на словах прибавишь, вот тебе и тройка, — пояснил старик.

— Эх, уговорил! — рассмеялся Рад.

— Эх, садись! — старик подвинулся, давая место на дощечке, закреплённой поперёк телеги и застеленной пёстрым половичком. — Меня Андреем Тимофеевичем кличут. Некоторые дедом Андреем. Или просто — Тимофеичем. В общем, кто во что горазд.

— А меня Родионом.

— Приехал в гости к кому или проездом?

— Работать учителем физкультуры.

— Здорово. Да ты не напрягайся так. Чего вцепился? Это только видимость, что тебя вот-вот сбросит, а на самом деле телега — самый надёжный вид транспорта.

— Трясёт, — Рад расслабил руки.

— Само собой. Рессор тут нет, а дорога твёрдая. Зато простор для души. Смотри и наслаждайся. А то на машинах вцепятся в руль и летят, глаза выпучив. Вся красота вне поля зрения остаётся. Душа от этого мельчает. Вот мне сосед всё доказывает, что за рулём жизнь полнее и стремительнее. Не знаю, чего там полного, а то, что стремительнее, это точно. Не успеешь оглянуться, как смерть приблизится. И что вспомнить, кроме дороги? А тут оглядывайся во все стороны. Любуйся природой. Гордость в душе от такой красоты поднимается. Вот она — Родина наша. Ведь в войну не за станки и машины, а за эти берёзки, за эти поля люди на смерть шли. И поколение молодое воспитывали, как положено. А сейчас закрутятся мамаши с папашами! Всё быстрее и быстрее. Глядь — дитё уже выше папы вымахало. И родителей не понимает. Вот я своих родителей понимал. И любовь от них сполна получил. Они в моём сердце живут постоянно, хоть и нет их в живых уже. И это может сказать любой житель нашего посёлка моего возраста. А нынешняя молодёжь что? Спит и видит, как бы побыстрее от материнской титьки оторваться и в город сбежать. Потом приезжают. Что ты! Мы — городские, а у вас тут запахи всякие непотребные! А уезжают, сумки от продуктов чуть не лопаются. Какая у них Родина? И с войной с этой. Раньше мы освободителями были, а теперь… Зачем в Афганистан сунулись? Не знаешь?

— Это внешняя политика, Тимофеич, — виновато пожал плечами Рад.

— Вот именно, — горестно воскликнул дед Андрей и слегка хлопнул лошадь вожжами по бокам. Та обозначила ускорение, но уже через несколько метров вернулась к прежнему размеренному шагу, лениво помахивая хвостом и часто моргая глазами, отгоняя назойливых мух.

— Политика, — тяжело вздохнул Тимофеевич. — И чего Брежнев раньше не скончался? Он ведь всех наших фронтовиков обидел. Лукич — Герой Советского Союза, звезду героя с такой гордостью носил. Начистит её, на костюм чёрный нацепит и стоит у магазина на своих колёсах. Ноги на фронте оставил. Ждёт, кто его похмелит. А теперь забросил звезду-то. Не могу, говорит, её носить, когда у Брежнева вся грудь этими звёздами увешана. Как ёлка новогодняя. За какие такие заслуги, спрашивается?

Рад промолчал.

— Политика, — старик вновь тяжко вздохнул. — Всю жизнь человек сначала о желудке своём думал, а потом уже политикой занимался. Ещё в пещерах возьмёт дубину, забьёт мамонта или какую другую живность, нажрётся до горла и лежит, сытыми глазами мир оглядывая. Что бы с ним сделать, что бы нового придумать? А сейчас, чего только не придумали, а село — место, откуда пища берётся, — закинули, забыли. Наверное, на искусственную пищу переходить собрались. Никому в навозе ковыряться не хочется. Мало того, тех, кто ещё ковыряется, обижают. Сестра моя старшая, до революции рождённая, с девяти лет трудилась. Первая в колхоз вступила. Во время войны, как мужик, землю пахала. Государство отблагодарило по полной программе. Пенсию назначило — двенадцать рублей. Хорошо, мы — родова трудолюбивая. Хозяйство у нас у всех крепкое. И с такой пенсией прожить сможем. И ещё других прокормим. Лишь бы от корней не отрывали. Вот на меня родственники жалуются. Будто бы прижимистый я. Мол, все деньги с собой в могилу не заберёшь. А я и не собираюсь их туда брать. Просто хочу жить в любви и в уважении. А любить тебя будут только тогда, когда ты бременем для других не будешь. Взять же опять мою сестру. Жила себе, копошилась по хозяйству. Коровка, пара-другая свиней, кроликов держала. И в свои семьдесят лет шустрая бабёнка была. Так дочка решила облагодетельствовать. В город перевезти. В цивилизацию. Мол, поработала ты со своё, мать, пора и отдохнуть. Всю скотину продали, дом тоже. На вырученные деньги купили машину. А сестре комнату выделили в городской квартире с балконом. На пятом этаже. Сиди сверху пейзажем наслаждайся. Через год ноги у сестры отказали. Попробуй-ка, посиди! А гулять негде. Это она здесь среди ночи дорогу в лесу найдёт. А в городе через улицу перешла и заблудилась. Четыре года комната для неё тюрьмой была. Потом похоронили. А здесь, может, до сих пор бы за курями бегала… Ну вот, приехали. Тебе по этой дороге до самого озера.