В водовороте - Алексей Писемский

- Черт знает что такое! - произнес Миклаков и пожал только плечами.

Князь молчал.

Через полчаса из большого флигеля пришел лакей и доложил князю, что гости начали съезжаться. Миклаков и князь пошли туда; в зале они увидели Елпидифора Мартыныча, расхаживающего в черном фраке, белом жилете и с совершенно новеньким владимирским крестом на шее. Князю Елпидифор Мартыныч поклонился почтительно, но молча: он все еще до сих пор считал себя сильно им обиженным; а князь, в свою очередь, почти не обратил на него никакого внимания и повел к жене в гостиную Миклакова, которого княгиня приняла очень радушно, хоть и считала его несколько за юродивого и помешанного. Там же сидела и Анна Юрьевна. Князь поместился было около нее с целью поболтать и пошутить с кузиной, но на этот раз как-то ему не удавалось это, да и Анна Юрьевна была какая-то расстроенная. Она на днях только узнала, что юный музыкальный талант ее изменяет ей на каждом шагу, а потому вознамерилась прогнать его. Вскоре затем прибыла m-me Петицкая с г.Архангеловым, который оказался очень еще молодым человеком и странно! - своим цветущим лицом и завитыми длинными русыми волосами напоминал собой несколько тех архангелов, которых обыкновенно плохие живописцы рисуют на боковых иконостасных дверях. Тело свое молодой человек держал чересчур уж прямо, стараясь при этом неимовернейшим образом выпячивать грудь свою вперед, и, кажется, больше всего на свете боялся замарать свои белые перчатки. Г-жа Петицкая смотрела и следила за ним боязливо и нежно, как бы питая к нему в одно и то же время чувство матери и чувство более нежное и более страстное. Она не преминула сейчас же представить его князю, но тот и m-r Архангелову, так же, как и Елпидифору Мартынычу, не сказал ни слова и только молча поклонился ему. Наконец, явилась и Елена, по обыкновению, с шиком одетая, но - увы! полнота ее талии была явно заметна, и это, как кажется, очень сильно поразило княгиню, так что она при виде Елены совладеть с собой не могла и вся вспыхнула, а потом торопливо начала хлопотать, чтобы устроить поскорее танцы, в которых и разделились таким образом: княгиня стала в паре с бароном, князь с Еленой, г-жа Петицкая с своим Архангеловым, а Анна Юрьевна с Миклаковым. Княгиня в продолжение всей кадрили не отнеслась к Елене ни с одним словом, ни с одним звуком и почти отворачивалась, проходя мимо нее в шене. Елена делала вид, что решительно не замечала этого, и держала себя с большим достоинством. Княгиня в то же время почти неприличным образом любезничала с бароном. Она уставляла на него по нескольку времени свои голубые глаза, не отнимала своей руки из его руки, хотя уже и не танцевала более. Князь, в свою очередь, все это видел и кусал себе губы, а когда кончились танцы, он тотчас ушел в одну из отдаленных комнат, отворил там окно и сел около него. Прочие гости тоже все ушли в сад гулять, и в зале остался только Елпидифор Мартыныч, который, впрочем, нашел чем себя занять: он подошел к официанту, стоявшему за буфетом, и стал с ним о том, о сем толковать, а сам в это время таскал с ваз фрукты и конфеты и клал их в шляпу свою. Он со всякого обеда или бала, куда только пускали его, привозил обыкновенно таким образом приобретенные гостинцы домой и в настоящее время отдавал их маленькой девочке кухарки, своей собственной побочной дочери.

В саду, между тем, по распоряжению барона, засветили цветные фонари, и все кустики и деревца приняли какой-то фантастический вид: посреди их гуляли как бы тоже фантастические фигуры людей. На скамейку, расположенную у того окна, у которого сидел князь, пришли я сели Миклаков и Елена. Князя они совершенно не могли видеть.

- Вы говорите, что заметно? - спрашивала Елена.

- Совершенно заметно! - отвечал, невесело усмехаясь, Миклаков.

- Ну что ж, ничего!.. Пусть себе! - сказала Елена.

- Вовсе не ничего! Ну к чему такая неискренность!.. - возразил ей Миклаков уже серьезно. - Ваше положение скверное и неприятное, а будет еще сквернее и неприятнее.

- Но что же делать, как помочь тому? - спрашивала Елена.

- Что делать? - повторил Миклаков в раздумье. - Поезжайте лучше за границу и назовитесь там дамой, что ли!

- Но нельзя же каждый раз ездить для этого за границу.

- А вы думаете повторять такое ваше положение? - спросил насмешливо Миклаков.

- Очень может случиться, - отвечала Елена спокойно, - а потому, теперь ли, тогда ли вытерпеть подобное положение - все равно!

- И то правда! - подхватил Миклаков и вздохнул.

У князя кровью сердце обливалось, слушая этот разговор: внутреннее сознание говорило в нем, что Миклаков был прав, и вздох того был глубоко им понят.

Миклаков и Елена, впрочем, вскоре ушли с этой лавочки, и зато вместо них заняла ее другая пара, г-жа Петицкая с ее Архангеловым.

- Как вам нравятся разные романические сцены, которые тут разыгрываются? - говорила она кавалеру своему кротким и незлобивым голосом.

- Какие-с? - произнес тот как-то торопливо и почти в лакейском тоне.

- Тут ужасные драмы происходят, - повторила г-жа Петицкая, - эта брюнетка - девица: она любовница князя!

- Что же, она давно его любовница? - спросил ее, черт знает к чему, молодой человек.

- Не знаю, - отвечала с небольшою досадой г-жа Петицкая, - я знаю только одно, - продолжала она каким-то шипящим голосом, - что она развратнейшее существо в мире!

На это молодой человек ничего не сказал, боясь, может быть, опять как-нибудь провраться.

- А вот этот высокий мужчина - барон: вы видели его?

- Видел-с! - отрезал молодой человек.

- Он ухаживает за княгиней и, кажется, уж счастливый ее поклонник! продолжала г-жа Петицкая.

- Ах, да, да! Так, так! Это я видел и заметил! - подхватил как-то необыкновенно радостно молодой человек.

То, что барон куртизанил с княгиней и она с ним, - это даже г.Архангелов заметил, до такой степени это было ярко и видно!

Далее князь не в состоянии был выслушивать их разговора; он порывисто встал и снова вернулся в залу, подошел к буфету, налил себе стакан сельтерской воды и залпом его выпил. Елпидифор Мартыныч, все еще продолжавший стоять около ваз с конфетами, только искоса посмотрел на него. Вскоре после того в залу возвратилась княгиня в сопровождении всех своих гостей.

- Мы сейчас идем фейерверк смотреть! - отнеслась она к мужу.

- Идите! - отвечал ей почти грубо князь и затем, обратившись к Елене, подал ей руку.

- Пойдемте, Елена Николаевна; вы, я знаю, в темноте не умеете ходить одни! - сказал он ей ласковым голосом.

Все отправились к пруду, на котором был устроен фейерверк, и уселись на приготовленные там заранее стулья. Князь непременно полагал, что барон находится в группе людей, стоящих около фейерверка, так как фейерверк этот барон сам затеял и сам его устраивал; но, к великому своему удивлению, когда одно из самых светлых колес фейерверка было зажжено, князь усмотрел барона вовсе не на пруду, а сидящим вдвоем с княгиней вдали от всех и находящимся с ней в заметно приятных и задушевных разговорах. Князю показалось это, наконец, гадко!

- Не хотите ли вы отсюда прямо идти домой? - спросил он Елену.

- Ах, очень бы желала, - отвечала ему та.

Ей, в самом деле, тяжело было оставаться на людях.

- Ну так что же, пойдемте! Я вас провожу и даже останусь у вас! сказал князь.

- А разве вы не будете ужинать с вашими гостями?

- Черт с ними, надоели они мне все! - отвечал князь с презрением.

- В таком случае, пойдемте! - проговорила Елена довольным голосом; она нисколько даже не подозревала о волновавших князя чувствованиях, так как он последнее время очень спокойно и с некоторым как бы удовольствием рассказывал ей, что барон ухаживает за княгиней и что между ними сильная дружба затевается!

XII

Миклаков издавна обитал на Тверской в весьма небогатых нумерах. Он до сих пор еще жил, как жил некогда студентом, и только нанимал комнату несколько побольше, чем прежде, и то не ради каких-нибудь личных удобств, а потому, что с течением времени у него очень много накопилось книг, которые и надобно было где-нибудь расставить; прочая же обстановка его была совершенно прежняя: та же студенческая железная кровать, тот же письменный стол, весь перепачканный чернильными пятнами и изрезанный перочинным ножом; то же вольтеровское кресло для сидения самого хозяина и несколько полусломанных стульев для гостей. Миклаков сам говорил, что всяк, кто у него побывает, не воспылает потом желанием бывать у него часто; но вместе с тем он, кажется, любил, когда кто заходил к нему, и вряд ли даже помещение свое держал в таком грязном виде не с умыслом, что вот-де скверно у меня, а все-таки хорошие люди делают мне посещения. Курил Миклаков трубку с длинным черешневым чубуком и курил Жукова табак, бог уж знает, где и доставая его. Комплект платья у него был так же неполон, как и во дни оны: халат его был, например, такого свойства, что Миклаков старался лучше не надевать его, когда это было возможно, а так как летом эта возможность, по случаю теплой погоды, была почти постоянная, то Миклаков обыкновенно все лето и ходил в одном белье. Раз, в очень жаркое утро, он именно в таком костюме лежал на своей кровати и читал. Вдруг по коридору раздались довольно тяжелые шаги; Миклаков навострил немного уши; дверь в его нумер отворилась, и вошел князь Григоров.