Страна приливов - Митч Каллин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чудовище! — воскликнула Делл.— Пакость такая!
И она встала, подняв мешки. Вены на ее шее напряглись, когда она шагнула ко мне.
— Я пошла домой, — сказала она с напряжением, — пока пчелы не проснулись. Диккенс зайдет за корзинкой вечером. Он принесет тебе еды и воды. А завтра я приду и поймаю эту пакость, разносчицу заразы.
И она, пошатываясь под тяжестью мешков, прошла мимо меня и потопала через двор.
— Пока, — сказала я, махая ей вслед баллончиком лизола. — Я покараулю ваше дезинфицирующее средство. А еще мне очень понравился ваш пирог.
На следующий день я наблюдала из окна спальни, как Делл устраивает свою ловушку. Это было прямо как в мультике: бечевка привязана к палке во дворе, палка стоит торчком, один конец уперт в землю, другой поддерживает перевернутый ящик, а привязанная к палке бечевка уходит в заросли травы, где затаилась Делл, готовая привести ловушку в действие. А что это там, на тарелке, под готовым упасть ящиком, — морковка, луковица или что-то еще? Никак не разглядеть. Но вот белка скакнула на крышу, пробежала по навесу над крыльцом, спрыгнула во двор, — сколько у нее на это ушло времени? Больше, чем в мультике, я полагаю, но не так много, как в Детской Комнате. Белка двигалась осторожно, с оглядкой, она приближалась к ящику короткими перебежками, то и дело приподнимаясь на задние лапки и принюхиваясь к содержимому тарелки.
— Берегись, — сказала я.
Бечевка дернулась. Палка упала. Ящик рухнул и прихлопнул белку, как будто акула заглотила миногу целиком. Но белка не сдавалась; она так металась, что чуть не перевернула ящик, сопротивлялась с такой яростью, что Делл поспешила выскочить из укрытия в зарослях и сесть на свою ловушку. Потом она взяла пустой мешок и стала не спеша натягивать его на ящик снизу, так что ловушка оказалась внутри него вместе с приманкой и пойманным зверьком. Завязав мешок, Делл вскинула свою ношу на плечо — белка продолжала отчаянно метаться — и, насвистывая, зашагала к коровьей тропе.
«Белка, тушенная в пиве, — подумала я. — Вот что она приготовит мне в следующий раз. Вот что я буду есть».
— Бедная белка, — сказала я отцу. — Она обречена. У нее не было ни малейшего шанса.
Глава 18
Больница была в животе у моего отца, мрачном и угрюмом месте, где пахло лаком.
— Мы ожидаем полного выздоровления, — сказал кто-то.
А моя мать и Классик, одетые в одинаковые зеленые рубашки с завязками на спине, лежали друг подле друга на каталке. Три Барби-хирурга, сопя под своими белыми масками, окружили их со скальпелями в руках.
— Просто сказка, — сказала Классик, только она была не совсем Классик. У нее оказалось человеческое тело, длинные ноги и прическа типа «вшивый домик». — Фантастика, дорогая, просто невероятно!
— Да, прелесть моя, — поддакнула моя мать, — просто невероятно!
Моя мать походила на Делл. Она носила ковбойскую шляпу и курила сигару.
И я тоже была там, где-то рядом с ними.
Тут как раз появилась Барби-медсестра. Волшебная Кудряшка? Или Джинсовая Модница? Не разобрать. Она несла серебряную тарелку, а на ней человеческий мозг, огромный, размером с индейку.
— Обед подан, — сказала она. — Накрывайте на стол.
Но я услышала совсем другое:
— Мозг готов. Несите пациента.
И тут Классик вдруг понесло куда-то, и она, на лету посылая нам с матерью воздушные поцелуи, кричала:
— Наконец-то! Как я счастлива! Я живу!
— Да, — сказала моя мать, садясь на каталку и затягиваясь сигарой, — да, да! — Ее рубашка вспыхнула.
Я проснулась вся в поту. Был полдень, яркое солнце врывалось в окно моей спальни, растекаясь по матрасу и пригревая нас с отцом. Лак у него на лбу блестел, точно испарина. А я лежала у него под боком и, позевывая, прижималась к одеялу, в которое он был завернут.
— Вставай и сияй, — сказала Стильная Девчонка.
Я заснула, так и не сняв ее с пальца. Теперь она маячила у меня перед носом.
— Классик жива, — сообщила я ей.-У нее все в порядке, и она очень счастлива.
— Это был сон, — ответила она. — Можешь мне поверить, я-то знаю. Я тоже была там, дорогуша.
Стильная Девчонка разговаривала совсем не так, как раньше, теперь она больше походила на Классик. Она сказала:
— Я все знаю.
— Прекрати, — сказала я. — Нечего притворяться, будто ты — это она.
— Глупости какие! Понятия не имею, о чем ты.
Я дернула пальцем, и она слетела с него. Ударилась об пол, подпрыгнула и покатилась, пока наконец не остановилась у верхней ступеньки лестницы. Она потеряла сознание, не успев крикнуть.
— Это был не просто сон, — сказала я. — А если ты этого не видишь, значит, ты совсем дура, хоть и слепая!
Потом я приложила ухо к одеялу, как раз над отцовыми ребрами, и стала слушать в надежде, что операция проходит благополучно и скоро раздастся голос хирурга. Но ничего не услышала.
— Волшебная Кудряшка, — позвала я шепотом, — Джинсовая Модница, это я, Джелиза-Роза. Что там у вас происходит? Вы мне скажете, ладно?
Я снова прислушалась, но внутри все было тихо.
Все спят, подумала я. Еще не вернулись из сна.
Тогда я тоже попыталась заснуть. Положила голову на одеяло, закрыла глаза и захрапела. Но ничего не помогало. Спать все равно не хотелось.
— Так нечестно!
От расстройства я соскочила с кровати и побежала за Стильной Девчонкой. Она лежала без сознания, может быть, даже в одной больнице с моей матерью и Классик. Я пинком отправила ее вниз по лестнице, крикнув вслед:
— Вот тебе, псина паршивая!
Потом, когда Диккенс пришел с едой, я сказала ему:
— Мне снился такой сон, а Стильная Девчонка все испортила. Разбудила меня не вовремя, и теперь я так и не узнаю, чем все кончилось.
Я сидела за столом в столовой, а он доставал из бумажного пакета обед и аккуратно расставлял его на столе передо мной: термос, тарелку в фольге, ломтик фунтового кекса в пакете для сандвичей, вилку и нож.
— Она твоя подруга? — спросил он. — Она упала в дыру и навсегда исчезла, и я не могу ее найти.
— Это была Классик, а не Стильная Девчонка,— сказала я.— Она валяется на полу, вон там, а Классик лежит в больнице, я видела ее во сне, и еще там была моя мама, и она горела.
Диккенс наморщил лоб и пожал плечами. Он ничего не понял, и тогда я еще раз объяснила ему, что Классик перестала быть одной головой. У нее появилось женское тело. А еще ей пересадят настоящий мозг.
— Спорю, это стоит миллион долларов, — сказал он. — Мне тоже иногда хочется новый мозг, наверное, он так сверкает, когда новенький.
— Да, это был большой мозг. Она так радовалась и, по-моему, совсем перестала быть куклой.
Диккенс снял с тарелки фольгу.
— Она, наверное, хорошенькая.
Открутил крышку с термоса.
— Да. Она красавица.
Он подтолкнул тарелку ко мне: жирное мясо, две ножки, бедрышко или грудка.
— Делл сказала: съешь сколько сможешь, а остатки положи сюда.
И он отдал мне фольгу, которую я тут же расправила на коленях, как будто это была салфетка. Потом понюхала мясо.
— Это белка?
— Нет, — сказал он, тряся головой. — Никакая это не белка. Делл их терпеть не может. Она бы ни за что не стала ее готовить, ну ни за что.
— А, — сказала я, берясь за вилку, — это хорошо. Мне тоже белка вряд ли бы понравилась.
Весь обед я думала об операции Классик. Как ей вставили мозг? Было ли ей больно? Текла ли кровь? Изменилась ли она теперь?
Да и зачем он вообще ей понадобился, этот мозг?
Потому что это просто сказка, дорогая. Фантастика, моя милая.
— Просто сказка, — сказала я, ковыряя вилкой мясо. — Великолепно.
Диккенс посмотрел на меня. Он был в гостиной, теребил отцовский парик, расчесывая пальцами локоны. Потом я увидела, как он напяливает его на свою лысую голову; локоны упали ему на лоб и уши, легли на плечи. Но, странное дело, плавательные очки, трусы, вьетнамки и скособоченный парик сделали его похожим на полоумную женщину, полуголую и отвратительную.
— Я хорошенький-хорошенький, — сказал он.
— Ты смешной, — сказала я ему. — И ты псих.
— Нет, не псих, — заскулил он, — я не хочу быть психом, понятно? Вот если бы у меня губы были накрашены, я был бы совсем красавец.
Но одной помадой тут не обойтись. Придется нарумянить щеки, а может быть, и ресницы подкрасить, кто знает.
— Ладно, — сказала я. — Сейчас я займусь твоим лицом.
Он захлопал в ладоши:
— Ой, вот спасибо, то-то будет здорово! — Подожди немного, — сказала я. — Сначала пирог доем и сок допью, а потом уже займусь.
— А остатки заверни и спрячь.
— Знаю.
Но заворачивать оказалось нечего. Я съела все мясо, до последнего кусочка, выпила весь сок, а пирог прикончила в три глотка. Потом я отправилась наверх за бабушкиной косметичкой, и, пока я бегала туда-сюда, еда плескалась в моем сытом и раздувшемся пузе.