Алана Инош - Слепые души

– Вы приехали только для того, чтобы сказать мне это? – бормочу я.

– Да, – отвечает она.

Нет, за этим ничего не следует. Мы стоим у окна, Диана Несторовна курит, а я чищу мандарин. Предлагаю ей, но она отказывается. Говорит зачем-то:

– Извини, что нагрянула вот так, без приглашения.

– Ну что вы, я очень рада вас видеть, – отвечаю я.

Она смотрит так, что я опять смущаюсь.

– Ты это серьёзно, лапушка? – интересуется она. – Или так, из вежливости?

– Совершенно серьёзно, – киваю я.

От смущения у меня на лице расплывается улыбка, к щекам приливает жар; наверно, у меня дурацкий вид, потому что Диана Несторовна смеётся. В её взгляде проступает нежность. Встряхнув головой, она тушит сигарету в пепельнице.

– Помнишь такое выражение: «Мы в ответе за тех, кого приручили»? Так вот… Если приручила Альку, так не мучь её. Она дня без тебя прожить не может, а тут целых четыре дня от тебя ни ответа ни привета. Если приехать не можешь, хотя бы позвони.

До Нового года – три дня.

Глава 11. Истинное лицо доктора

Решив сделать Альбине сюрприз, я беру такси и еду к ней. Я везу ей скромный новогодний подарок – комплект нижнего белья, приобретённый мной в бутике с «кусающимися» ценами. Да, по её меркам этот подарок весьма скромен, и в магазине он был не самый дорогой; обычно я избегаю подобных магазинов, но я решила, что дарить Альбине что-то дешёвое просто нельзя. Там были гораздо более дорогие комплекты, но их я позволить себе, конечно, не могу. Я утешаю себя поговоркой о том, что дорог не подарок, а внимание.

Возле дома стоит знакомая машина, я просто носом чую от неё запах доктора Якушева. Мадина предупреждает меня:

– Альбина Несторовна не одна.

– Спасибо, я вижу, – киваю я.

Мои шаги по лестнице в бильярдную – легче пуха, но сердце тяжело, как камень. Нельзя показывать Якушеву свой страх. Я сильнее его. Последняя ступенька, дверь. Она приоткрыта, в комнате потрескивает камин.

– Ну, уж кому это знать, как не тебе, – говорит доктор Якушев.

Альбина смеётся – непонятно, почему, так как предшествующих слов я не слышала, но судя по её смеху, непохоже, что она в тоске от разлуки со мной. На столике перед диваном стоит бутылка коньяка и два бокала, фрукты, коробка конфет, какие-то закуски. Неплохо она проводит время без меня!

– Извините, я, кажется, не вовремя, – звучит мой голос, удивительно спокойный.

Якушев оборачивается и сияет улыбкой, а Альбина вся выпрямляется, вцепившись в подлокотник дивана.

– Ну что ты, Настенька, ты пришла очень кстати, – говорит Якушев, вставая. – Мы как раз тебя вспоминали.

Он подходит и целует мне руку – сама галантность. Гостеприимным жестом показывает на столик:

– Присоединяйся.

– Спасибо, в другой раз, – только и могу я выдавить.

Почти не чувствуя под собой ног, я поворачиваюсь к двери, но он со смехом преграждает мне путь:

– Куда это мы?

Я шарахаюсь от него и попадаю объятия Альбины, которая уже стоит на ногах. Она крепко прижимает меня к себе, и я понимаю, что мне не уйти.

– Утёночек, – говорит она нежно, и я чувствую лёгкий букет коньяка в её дыхании. – Где ты была, почему пряталась от меня? Я так соскучилась!

Я не удерживаюсь от колкости:

– Кажется, скучать тебе не дают.

Она зарывается лицом в мои волосы и стонет.

– Милая, ну, не надо. Ты же сама всё знаешь… Всё прекрасно знаешь. Четыре дня… Они мне показались четырьмя годами. Что случилось, заинька? Ты на меня дуешься? Чем я тебя обидела?

– Ничем, Аля… Всё в порядке. Просто мне нужно было побыть одной. – При Якушеве я не могу говорить открыто. – Устала, неважно себя чувствовала.

– Маленькая, ты что, болела? – Альбина прижимает меня к себе крепче, щупает мне лоб. – Почему мне ничего не сказала? Я бы приехала.

– Да нет, Аля, не стоило.

– Почему не стоило? Я могла бы тебе помочь чем-нибудь – лекарств привезти, фруктов, сока, ещё чего-нибудь… Всего, чего попросишь! Утёночек мой родной…

Со мной ещё никогда такого не было: я отчётливо ощущаю чужие мысли, они пропитывают окружающее пространство, как запах. И запах этот, скажу я, не из самых приятных. В докторе Якушеве определённо есть что-то тёмное, недоброе, я чувствую это спиной и пятками. Не зря я назвала его Мефистофелем: он им действительно является, только Альбина этого не видит и считает его своим другом. В этот момент я встречаюсь с ним взглядом, и из его глаз на меня смотрит жуткая, дышащая адским пламенем бездна, перед лицом которой я ничтожна, беспомощна и слаба, как дитя. Приветливая улыбка доктора Якушева превращается в чудовищный оскал, круглое высоколобое лицо становится уродливой харей, а по ковру бильярдной вьётся кольцами, сверкая чешуёй, драконий хвост…

Я вдруг чётко вижу себя в какой-то горной местности, в доспехах и белом балахоне с золотой каймой по подолу, а в руках у меня грозное оружие – огромное сияющее копьё. Оно горит в моих руках, как тысяча солнц, его блеск великолепен и нестерпим, оно слепит чудовище с адским пламенем в глазах и чешуйчатым хвостом, взгромоздившееся на вершину соседней горы. Небо над моей головой страшное, грозное, тревожно-сизое, как перед грозой, сквозь тучи пробиваются длинные, как пики, бледные лучи света. Я не знаю, кто я, не помню, зачем родилась, я знаю лишь одно: я должна убить чудовище, которое поселилось среди людей и приняло облик доктора-чудотворца, якобы помогающего больным, но на самом деле крадущего их души. Именно поэтому у меня в руках ослепительное копьё, на острии которого горит гнев небес, направленный против врага. Я с ним один на один, и никто не может мне помочь – я могу рассчитывать лишь на свои силы… А за спиной у меня – полупрозрачные, нематериальные крылья из света.

Я сижу на диване в бильярдной комнате, на губах у меня – вкус коньяка. Моя рука – в руке Альбины, её лицо склонено надо мной, знакомое и любимое мной со всеми его шрамами.

– Утёночек! – встревоженно и испуганно зовёт она. – Что с тобой?

Я хочу сказать, чтобы она немедленно выгнала Якушева, но мои губы бесчувственные, как резина, и не слушаются меня. Он, уже снова в человеческом облике, смотрит на меня, но ему меня не обмануть: я знаю, кто он на самом деле, я вижу в его глазах древнее зло. Я вижу его насквозь, я раскусила его, и самое страшное – он знает об этом.

– Андрей Фёдорович, пожалуйста, сделайте что-нибудь! – умоляет Альбина испуганно. – Помогите же ей!

Якушев, сладко улыбаясь, склоняется надо мной.

– Конечно, конечно, помогу. Обязательно. Сейчас всё будет хорошо…

Но я знаю, что ничего хорошего не будет, нельзя позволять ему проникать в меня! Он уже сделал это однажды, когда вылечил мне спину, и это, как я смутно подозреваю, ещё даст о себе знать. В этом скрыта опасность, только я пока не знаю, какая и когда она встанет передо мной. Срочно, немедленно избавиться от Якушева!

Его рука тянется ко мне; одно прикосновение – и я в его власти. Нельзя этого допустить! Свет – моё оружие, я позволяю ему свободно струиться из моей груди. Страшным усилием разомкнув мёртвые губы, я бью Якушева:

«Изыди, враг рода человеческого…»

Якушев отдёргивает руку, как бы обжегшись; кажется, он даже слегка вскрикивает.

– Андрей Фёдорович, что с ней? – беспокоится Альбина.

– Ничего, ничего страшного, – говорит он странным, глухим голосом. – Сейчас всё будет хорошо…

Мой свет ослепляет его, и Якушев, покрывшись серой бледностью, отступает на шаг назад; я поднимаю руку… Огненный крест в воздухе, начерченный моей окрепшей рукой, заставляет Якушева отступить ещё. В его глазах, однако, сверкает злобный огонь, и он пытается приблизиться ко мне опять, но не может. Кто-то светлый и сильный встаёт за моим плечом, и мне становится легче дышать, а Якушев, как-то съёжившись и почернев лицом, отступает ещё дальше. Властный и гневный голос, раздающийся как бы с небес, говорит:

– Отойди от неё!

Щурясь, как бы от нестерпимо яркого света, Якушев шипит:

– Я ещё вернусь!

Только что он был здесь, и вот его уже нет, только остались на столике принесённые им яства. Я долго не могу прийти в себя после увиденного, не могу ни пошевелиться, ни выговорить хотя бы слово. Озадаченная и встревоженная Альбина, гладя меня по лицу, зовёт:

– Настя… Настенька! Утёночек! – Настораживается, слушая пространство, окликает: – Андрей Фёдорович! Где вы?

Я наконец могу поднять руку. Глажу короткие, чуть отросшие волосы Альбины, шепчу:

– Его здесь нет, Аля. И слава Богу.

– Малыш, как ты? – тут же спрашивает она. – Что происходит? Я ничего не могу понять! Куда делся Андрей Фёдорович?

– Убрался восвояси, – слабо, но удовлетворённо улыбаюсь я.

Альбина слышала, как он сказал, что ещё вернётся, но второй голос, который приказал ему отойти от меня, остался для неё неслышным. Она решает, что я больна и брежу, и очень пугается. Особенно пугает её мой рассказ о посетившем меня видении, и они с Мадиной чуть ли не силком укладывают меня в постель. Симптомов какой-либо болезни у меня не наблюдается: температура в порядке, ничего не болит; однако, сколько я ни пытаюсь убедить Альбину в том, что она принимает у себя в доме нечистого, она всё больше укрепляется в убеждении, что у меня бред. По её просьбе Мадина подносит мне чашку зелёного чая. То, как она при этом нервно держится, настораживает меня, и я с подозрением спрашиваю, кивнув на чашку: