Дмитрий Леонтьев Петербуржская баллада - Дмитрий Леонтьев

— При чем здесь это? — опешил я. — Почему ты все всегда сводишь к деньгам? Неужели ты не способна думать ни о чем другом?

— Способна, — равнодушно сообщила она, — а о чем ты хочешь поговорить? Об этом? — она кивнула на кассету. — Ну давай поговорим... Что я тебе могу сказать? Да, виновата. Нехорошо получилось. Прости меня, дуру. Можешь простить — оставайся. Не можешь — уходи. Поверь: даже алименты с тебя требовать не буду — не те деньги...

— И это — все? — удивился я.

— А что еще? — недоуменно посмотрела она на меня.

Я не находил нужных слов, чтобы объяснить ей, как-

то разорвать эту нелепую ситуацию...

— И тебе совсем не жалко? Того, что все рушится, что столько прожито, и вдруг...

— Жалко, — бесстрастно сказала она. — Мартынов, я не понимаю, чего ты от меня хочешь? Поорать? Ну, поори, назови как-нибудь... Только давай закончим с этим хоть как-то... Что ты ждешь от меня? Расскаянных воплей стоя на коленях? Тебе это поможет?

— Обидно, что такие, как ты, всегда правы, — сказал я и поднялся, — да и вообще, любые подлецы почему-то всегда как-то... сильнее, что ли... Отряхнулась и пошла... А самое обидное, что тебе даже не стыдно. Разговор неприятен, мечтаешь его поскорее закончить, но ведь после всего этого ты не изменишься. Ничуть... Наверное, то счастье, которое у меня было, я сам себе и придумал...

Она терпеливо ждала, пока я выговорюсь. Это одно из важнейших качеств для бизнесменов — умение ждать. Я это понял и замолчал. И откуда-то пришло отчетливое понимание того, что она проживет жизнь намного счастливее, чем я. Богаче, безболезненней... Не сожалея ни о чем.

— Да, наверное, так и надо жить, — задумчиво сказал я, — нас ведь с детства этому учат: упал, встал, отряхнулся, и пошел дальше... Только я так не смогу...

— Учись, — сказала жена мне в спину. Она любила, когда последнее слово оставалось за ней...

По дороге в отдел я купил литр водки и банку консервированных огурцов. Надо было бы взять закуски побольше, но хотелось банально напиться — быстро и до беспамятства. В отделе было тихо, рабочий день кончился, и, кроме дежурного, все разошлись по домам. В кабинете я накрыл стол газетой, поставил на нее бутылку, извлек из тумбочки кружку...

— Ты выгладишь, как человек, наступивший на грабли, на которые кто-то насрал, — сообщил мне от дверей знакомый голос.

— Привет, Катя, — меланхолично приветствовал я Беликову, — водку будешь? Вот... Решил напиться, — за-чем-то пояснил я.

— Да ну? — удивилась она, вытаскивая из ящика своего стола многочисленные, вкусно пахнущие свертки.

Я долго молчал, глядя, как ловко и быстро нарезает она колбасу, хлеб, сало, потом меня осенило:

— Ты ждала меня! Знала, что я приду и попытаюсь напиться...

— Для этого не нужно быть Спинозой, — не стала скрывать она. — В России у всех одно лекарство от неприятностей...

— Это — беда, Катя, а не неприятность, — меланхолично поправил я.

Беликова пренебрежительно фыркнула:

— Беда, друг мой, это если ты до сих пор ходишь на концерты Элвиса Пресли. Все остальное — поправимо. Я бы, например, решительно бросила мужчину, который бы мне не изменял.

— Почему? — удивился я.

— А зачем мне мужчина с таким отвратительным вкусом? — полюбопытствовала Беликова и, залихватски отправив себе в рот крохотную стопочку водки, жизнерадостно захрустела огурцом. — Мне даже в молодости врачи говорили: «Откройте рот, скажите: «Му-у...» К счастью, мне попадались, как правило, нормальные мужчины — они так быстро сбегали утром, что забывали даже денег попросить... Что решил?

— Уйду, — твердо сказал я.

— Не сгоряча? — приподняла она бровь.

— Меня не измена напугала, — признался я, — как ни цинично признавать, но я не мальчик, на жизнь смотрю без розовых очков. Может быть, я и смог бы простить, если бы она переживала, хотела исправить все... Да хотя бы ради детей... Я мог бы попытаться, но... Она слишком самостоятельная... бизнес-леди. Нагадила — и начала жизнь сначала, с чистого листа. Она вращается в тех кругах, где измена считается не позором, а нормой. Вот ведь что страшно: у нас стерлись грани между понятиями. Никто не скажет ей: какая же ты дрянь, Ира! Ей не стыдно — вот в чем дело...

— А что удивляться? — философски посмотрела на бутылку Беликова. — В среде бизнесменов можно выжить, если только жить по закону курятника: «столкни ближнего, насри на нижнего». Вопреки распространенным байкам нельзя жениться ни на бизнесмен шах, ни на проститутках... ни на милиционершах.

— А это-то почему?! — опешил я.

— А что такое женщина-милиционер? — грустно спросила меня Беликова. — Это все равно что морская свинка: никакого отношения не имеет ни к морю, ни к свиньям... Наливай, по последней.

— Это почему «по последней»? — возмутился я. — Может быть, я сегодня хочу нажраться до... От и до!..

— Это-то как раз несложно, — кивнула она, — но есть тут один нюанс... Как ты думаешь: зачем тебе прислали эту кассету?

— Как зачем? Уж это как раз понятно...

— Ну-ну, — подбодрила она меня, — объясни...

— Чтобы унизить... Чтобы... Ах, черт!

— Вот именно, — вздохнула «Фаина», — отвлечь, заставить нажраться от и до, забыть обо всем, кроме собственной боли... Ну а дальше выбор за тобой...

Я внимательно посмотрел на нее, подумал, залпом выпил плескавшуюся на дне кружки водку и, убрав бутылку под стол, спросил:

— Ты случайно не знаешь, как вызывают ОМОН?..

В отдел я вернулся поздно ночью. Задержание, опросы, подключившийся к делу и требующий объяснений Алексеев — все это отняло изрядную долю времени и нервов. К моему удивлению, на пороге меня встретил Григорьев.

— Не спится? — с какой-то странной интонацией спросил он.

— Проводил задержание, — пояснил я, — понимаешь...

— Понимаю, — кивнул он. — Долг зовет.

По опыту я знал, что, когда наш «Зигфрид» так бесстрастен, это сулит... большие страсти.

— Меня вот почему-то долг не звал, — сообщил он мне, — однако вместо него мне в час ночи позвонил начальник одного из отделов РУОПа. Косталевский — слышал о таком? И, надо отдать ему должное, сумел-таки выдернуть меня из страны грез в этот говенный мир... Ругаться он умеет — этого у него не отнимешь.

— На что ему жаловаться? — обиделся я. — За него работу сделали, знай плоды пожинай...

— Сейчас узнаем, — глядя в окно, пообещал Григорьев, — вот, кажется, и он.

Минуту спустя в кабинет ворвался разъяренный до невменяемости Косталевский.

— Мальчишка! — заорал он с порога. — Сопляк! Я почти год планирую операцию, подключаю лучших аналитиков, агентов, сыщиков, а ты приходишь и разом обгаживаешь все, что создавалось месяцами! Да я тебя...

— Успокойтесь, Игорь Геннадьевич, — вырос на его пути Григорьев, — не стоит так переживать. Нет такой ситуации, которую нельзя было бы поправить... или усугубить.

— Поправить?! — навис над ним Косталевский. — Хрена лысого уже что поправишь! Да кто вам дал право...

— Закон, — в голосе Григорьева явственно зазвенел металл, — или у вас есть новая версия Кодекса, которой вы пришли с нами поделиться?

Это был любопытный контраст: взъерошенный, дрожащий от ярости бугай Косталевский и подтянутый, стройный, невозмутимо-спокойный Григорьев. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, потом Косталевский вздохнул и обмяк. Обреченно махнул рукой, шаркающей походкой добрался до стула и сел в позе смертельно уставшего человека.

— Свиньи вы, — горько сказал он, — теперь все... Работа насмарку — начинай сначала...

— Да почему? — возмутился я. — Они же задержаны... Зотова поймать тоже вопрос времени...

— Кто будет ловить? Ты? — Он печально посмотрел на меня. — Я, например, не буду. Смысла нет. Не люблю дураком выглядеть... Этих, кстати, тоже скоро отпустят...

— Почему?

— А почему их задержали? — вопросом на вопрос ответил Косталевский.

— Они убили двоих, — хмуро напомнил я, — наверняка нашкодили здесь по полной программе...

— Если б это говорил обыватель, начитавшийся «женских детективов», я бы даже не удивился, но ты... Майор милиции... Отпечатков в сауне на Васильевском практически нет, — принялся загибать он пальцы, — а если и отыщутся, то ребята уверенно сообщат, что приехали из своего Задрыщинска ремонтировать сауны по заказу той же Татьяны Яковлевой, и совсем неудивительно, что оставили отпечатки в нескольких принадлежащих ей саунах. Девочки, видевшие убийство, давно тютю, и держу пари, в ближайшие несколько лет о них никто не услышит. Кто еще мог видеть этих крайне законопослушных парней за совершением противоправных действий? Может быть, сотрудники третьего отдела, проводившие в этой самой сауне операцию?

Я униженно молчал.

— Уже тогда вы невольно подгадили мне, — признался Косталевский, — около года я вдумчиво и тщательно разношу по кирпичику империю одного из авторитетнейших воров Петербурга, обкладываю его со всех сторон, как охотник — матерого волка, и довел до того, что он уже вынужден вызывать помощь из других городов. Бригада Зотова — его последний аргумент, так сказать, лебединая песня. Я ждал ее, был готов встретить и упаковать... Это я — я! — должен был «принять» их в той сауне после первого же дела под видом третьего отдела. С доказательствами! С поличным! С гарантией качества!