Десант стоит насмерть. Операция «Багратион» - Юрий Валин

Убитых немцы успели оттащить подальше от огня: трупы лежали неровными шеренгами у свеженаезженной колеи — сильно обожженные и обезображенные прикрыты плащ-накидками. Неровный ряд пятнистых холмиков — укороченные, с оборванными конечностями — здесь в одном сапоге, там с черными головешками ступней. А на этом обер-ефрейторе и очки уцелели — поблескивают, рассеянно уставившись в клубы дыма. Коллега, мля…

Ползли самоходки за головным танком, катил мимо разбитых братьев тяжело груженный полугусеничник, пыхтел «Комсомолец». Возились среди груд автолома измученные немцы: вот ковырял лопатой землю, наполняя ведра, голый по пояс фриц, подхватил, понес к огню, мельком глянув на проползающую колонну…

— Внимательнее, тормозим, — приглушенно сказал командир «двадцать третьей».

— Вижу, — откликнулся из глубин своей норы мехвод.

Путь «Шерману» преграждали два санитарных автобуса, неловко растопырившихся между воронок. В один уже грузили раненых, у второго распоряжался офицер в распахнутой куртке, видимо, stabsartz.[54] Раненые лежали на носилках и плащ-накидках, штаб-коновал указывал картонной папочкой на избранных, раздраженно оглядываясь: у опрокинутого «Ханомага» ждали тяжелые, уже ненужные рейху бойцы — двое хрипло и надсадно кричали, словно специально задавшись не делать пауз. Вой боли, безумный, нечеловеческий, выворачивал душу.

— Сейчас они глаза продерут и… — сказал, морщась, командир орудия.

— С ходу надо было. Плющить, и все, — жестко сказал Захар. — Они нас жалели?

«Шерман» не остановился — аккуратно уперся гусеницей в задний бампер «санитарки», начал сдвигать автобус, освобождая дорогу.

— Narrisch werden?![55] — закричал медик. Немцы-санитары попятились от угрожающе надвигающегося, раскачивающегося автобуса.

Обер-медик вгляделся в машины подошедшей колонны и, отшвырнув папку, бросился в дым. Исчезли санитары, заковыляли за разбитые машины ходячие раненые, кто-то из лежачих пополз прочь… Невнятно и многоголосо закричали…

Сдвинутый автобус раскачивался над ранеными — до лежащих оставался шаг, не больше. «Шерман», рявкнув двигателями, двинулся дальше — к броду. «Двадцать третья» на малых заурчала следом…

Темнота уже сгустилась, мешал дым, и, откуда начали стрелять немцы, Женька так и не понял. Автоматная очередь вспорола тент полугусеничника, взвизгнула пуля, ударившая по броне «двадцать третьей», заряжающий, вскинув пулемет ДТ на борт рубки, полоснул в ответ. «Шерман» развернулся, прикрывая спешно метнувшихся к близкому броду мотоциклистов, долбанул осколочным… «Двадцать третья» вкатилась в воду — было неглубоко.

— Черт, встали трехколесные, — крикнул командир орудия.

Женька видел застрявший мотоцикл — разведчики спрыгнули в воду, выталкивали — «М-72»[56] газовал и стрелял выхлопом, но выбраться не мог. Земляков дернулся выпрыгнуть, помочь…

— Сиди! — крикнул лейтенант-самоходчик. — Сейчас дернем…

Лейтенант сиганул за борт, не удержался на ногах, окунулся. С тросом в руках захлюпал к заглохшему мотоциклу. В этот момент захлопали выстрелы с бугорка на противоположном берегу…

— Серега! — отчаянно заорал лейтенант, накидывая трос.

— Вижу, — наводчик крутил маховики…

Женька успел пальнуть из карабина по вспышкам, разведчики с первого, успевшего выскочить на берег мотоцикла врезали из пулемета. Тут ахнуло орудие «двадцать третьей», ему поддакнула самоходка комбата — бугорок исчез в оранжевых вспышках двух разрывов. Звякнул клин затвора — под ноги Землякову вылетела дымящаяся гильза…

— Ход! — Мокрый командир машины вспрыгнул на броню. «Двадцать третья» поперла вперед, поволокла на привязи мотоцикл — тот тащился юзом, разведчики с руганью наваливались, не давая опрокинуться.

Берег… Со стороны бугорка больше не стреляли, где-то в стороне испуганно ржала лошадь. Толкали вверх мотоцикл разведчики, устрекотал в темноту головной старшинский «трехколес». Миновала брод комбатская «двадцать первая», темным гиппопотамом въехал в реку тягач. Сзади, прикрывая переправу, бил по немцам из орудия и пулемета «Шерман» — взвизгнули, рикошетя от башни, малокалиберные снаряды — какой-то «эрликон» у немцев все же уцелел…

Краткую остановку сделали на полянке среди горелого леса. Серьезных потерь не было: легко ранило одного из саперов, да промокший мотоцикл разведчиков категорически отказывался заводиться. Пострадали и прицепы «Комсомольца» — одну из бочек пробило, пожара чудом не случилось, но автопоезд оглушительно вонял бензином.

— Ладно, пусть с шумом и вонью, но терпимо, — сказал Коваленко. — В десантно-пассажирском смысле перегруппируемся. Ты, э-э… Огр, берешь под свою опеку отрядного радиста. Задача одна: не подсунуться под пулю или осколок. В «Шермане» броня понадежнее и вообще на удивление просторная коробка, но набиваться туда, как снеткам, решительно невозможно — экипаж, оказывается, иногда и стрелять намеривается, а мы, откормленные, их стесняем. Так что, тьфу, как это… Огр, ты себя и радиста прикрываешь, вас Нер… в смысле Бар охраняет. Сейчас сориентируемся и вперед…

Сориентироваться товарищам командирам удалось не сразу. На карте обозначались лесопилка и просека, в реальности ни того, ни другого не наблюдалось. Только через час разведчики наткнулись на сгоревшие бревна остатков строений лесопилки. Просека оказалась закрыта стволами старого завала. «Шерман» поднатужился и проложил объезд, саперы и минометчики расчистили дорогу, и колонна втянулась на просеку. Было уже за полночь.

Радист, скорчившись и обняв чехол с «севером», дремал в углу боевого отделения. Агенты сидели на броне снаружи, дышали бензиново-лесным воздухом и пытались не свалиться.

— Запаздываем. Обидятся наши лесные мстители и уйдут взад в свои валежники, — сказал Нерода.

— Не уйдут, — возразил Женька. — Разве что когда немцы осознают и крепко на них навалятся. Но мы раньше подойдем. Если, конечно, верить графикам, отчетам.

— Угу, «склеры желтые, язык белый, нос красный». Это печень и застарелый идиотизм, — вынес неутешительный диагноз старлей. — Кто ж верит нашей отчетности?

— Частично я верю, — признался Земляков. — Меня, собственно, за эту уникальную наивность в Отделе и держат.

Колонна двигалась, все больше забирая к северо-западу. До реки Свислы было еще далеко.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Гнатовский мост

— …Товарищи! Красная Армия крепко рассчитывает на нашу партизанскую помощь! До полного освобождения нашей многострадальной и героической Белоруссии остались считаные дни. Откроем дорогу могучему наступлению Красной Армии, добьем фашистскую сволочь! Как говорится, «это есть наш последний и решительный бой». Задача ясна, товарищи?

Взвод ответил сдержанным одобрительным гулом. Михасю речь нового (всего-то полгода в батальоне) комиссара тоже понравилась. Краткостью и отсутствием всяких излишеств. А то орали как-то в лесу у землянок троекратное «ура». Раз десять. «Неслаженно, ну-ка, повторить дружнее». Тьфу! Это ж не в бою кричать. Так, пустой шум — сорокам развлечение.

Если судить вообще, то перед боем в головах у командования как-то проясняется. Нервничают, понятно, но лишнего дурить перестают. Дошли до места, вспомнили что «Поборец причипился», обозвали стервецом и самовольщиком и уточнили насчет переправ. Берега повыше моста хлопцы из разведки знали, а что пониже не очень. По главному плану предполагалось переправить в обход роту, сейчас решили и с другой стороны бойцов послать. Известное дело: карта заранее всего не покажет.

Гнатовский мост Михась знал так себе. Проходил несколько раз осенью 42-го, год назад опять был, но обогнул — в Возках рассказали, что полицаи на мостовой заставе шибко злобятся, и рисковать по теплому времени года смысла не было. Михась тогда переплыл реку в стороне, на мост только мельком глянул. Собственно, мост как мост: шагов в сорок длиной, на крепких невысоких сваях — любая машина и даже танк запросто пройдет. Хотя по одну сторону сваи заметно почерневшие — в 41-м наши, отступая, жгли, да не дожгли. Позже группа из Левинцевской бригады проводила операцию, но неудачно: потеряли троих подрывников, а взрыв вышел хилый — немцы поменяли одну опору, да и ездили себе спокойно. На бугре западного берега полицаи из «шума»,[57] а потом бишлеровцы[58] понарыли окопов, соорудили пару пулеметных гнезд да солидный дзот. Второй дзот, попроще, соорудили у самой дороги. Раньше в охране состояло два взвода «бобиков» из «шума», усиленные местными полицаями с Возков. С противоположного края моста окопчики нарыты куда пожиже, там торчали навес и сарайчик для охраны. Метрах в ста пятидесяти от моста, над пологим склоном к реке, располагалась сама Гнатовка. Вернее, сейчас от небольшой деревеньки осталось несколько изб, остальное «шумы» на свои дзоты разобрали. Из деревенских жителей только «бобикова» сучья порода в Гнатовке и осталась — «охорону» обихаживать, портянки стирать да ночами утешать…