Последняя принцесса - Гэлакси Крейз

У входа к деревянным планкам были прибиты крючки для пальто, каждый подписан. Заброшенная школа. Низенькие унитазы, пыльные доски, ряды парт и стульчиков перевернуты и поломаны. Позади огороженный садик, где партизаны и пехотинцы разбили палатки и походный госпиталь.

Белая палатка выделялась на фоне остальных. Там Клара ухаживала за ранеными. Серьезнее всех пострадал один человек — его пропороли насквозь севилем. Он лежал в палатке и скрежетал зубами, пока Клара извлекала окровавленное оружие из его живота.

Мы собрались в главной палатке, где раздавали кружки со слабым чаем. Генерал Уоллес сидел у радиоприемника. Волнение, придававшее нам силы, сменилось усталостью, и я боялась того, что могу услышать. Сквозь волны прорвался новый голос, который я сразу узнала, — Корнелиус Холлистер.

— Наши недавние потери в битве при Ньюкасле не станут нашим поражением. Казнь последних Виндзоров состоится, как и запланировано, в воскресенье утром, за чем немедленно последует моя коронация.

При этих словах наступила тишина. Генерал Уоллес поспешил выключить радио.

— Не позволяйте ему запугать вас. Мы выиграли битву при Ньюкасле, победим и завтра. Войдем в Лондон и будем штурмовать Тауэр. А сейчас надо отдохнуть.

Солдаты разошлись спать, они снимали сапоги, проверяли винтовки и прятали под подстилки. Я улеглась на брезент рядом с Полли, положив голову ей на плечо. Ночь выдалась холодная, но в палатке было тепло от тел и костров, все еще горевших на территории лагеря. Вскоре солдаты затихли, тяжело дыша.

— Ты должна гордиться своим отцом, — сказала я Полли. — Он помог основать армию Сопротивления.

— Да, — сонно сказала она. — А я горжусь тобой, Элиза. Ты сегодня могла спать в кровати, в безопасности, под крышей. Могла уехать в Уэльс. Но ты решила остаться и сражаться.

Я лежала и думала о Мэри и Джейми. Больше всего на свете я боялась, что мы приедем слишком поздно.

— Как бы я хотела, чтобы британцы больше гордились моим отцом, — прошептала я.

Раньше я никогда не говорила этого вслух и теперь ощущала боль в груди.

— Я бы хотела сама больше гордиться им. Он оставил после себя страну в руинах. Даже если Англия выстоит, его будут помнить как короля, который потерял все.

Я подумала об одном вечере прошлой весны, когда правительство в полном составе собралось в Букингемском дворце. Мы с Мэри разносили закуски и бокалы с красным и белым вином — изображали хозяек. Между премьер-министром Чарльзом Беллсоном и моим отцом вспыхнул спор. Премьер-министр пытался предупредить его о «все более насущной проблеме», в то время как отец сидел на диване, курил сигару и потягивал коллекционное вино. «Ваша тревога преждевременна, — сказал он. — Давайте закроем эту тему».

Премьер-министр убеждал отца отдать последние земли вокруг Балморала. Отец называл их «леса Мэри». Говорили, что там есть месторождения нефти и кадмия, но их разработка могла погубить лес. Отец поднялся с дивана с глазами, полными слез. Леса были едва ли не последней собственностью королевской семьи, не переданной государству, и лишиться их означало признать поражение. Он повернулся к премьер-министру и сказал: «Прошу вас, не портите вечер».

Полли сжала мою руку.

— Он был хороший, добрый человек. Он не хотел воевать. И Семнадцать дней не имеют к нему никакого отношения. Он даже не представлял, что случится, как и все мы.

— Знаю, — сказала я.

Возможно, он был не лучшим королем, но он был добрый человек и хороший отец. Он говорил, что на войне гибнут не просто солдаты, а граждане. Дети, родители, бабушки и дедушки. Безопасной войны не бывает, и поэтому, наверное, он так и не объявил войну Корнелиусу Холлистеру.

— И все-таки жаль, что моя семья сделала так мало.

— Ты сделаешь больше, — пробормотала Полли. — Мэри станет великой королевой, а ты — лучшая принцесса, какая когда-либо была в Англии. А теперь давай спать. Через несколько часов вставать.

Она повернулась на бок и натянула покрывало до подбородка. Скоро я услышала ее ровное дыхание.

Я бесконечно устала, тело словно налилось свинцом, но, закрыв глаза, я поняла, что уснуть не смогу. Казнь должна состояться через несколько часов. Я натянула свитер, который положила под голову вместо подушки, и осторожно, чтобы не разбудить Полли, зашнуровала ботинки. На цыпочках я обошла солдат, перешагивая через спящих, пока не оказалась у входа в палатку. У каждого из них есть сердце. Каждый — чей-то отец, мать, брат, сестра, сын, дочь. И каждого кто-то любит, как я люблю Мэри и Джейми.

Оказавшись снаружи, я вдохнула ночную прохладу, надеясь, что движение прогонит тревогу. Битва, захват Стальной башни, наши войска, которые надо уберечь от серьезных потерь, Мэри и Джейми. Мы выиграли битву за Ньюкасл, но я знала, что основные силы Холлистера ждут нас в Лондоне. Прижала ладони к лицу. Нужно избавиться от этой тяжести на душе.

В темноте что-то вспыхнуло — это подожгли спичкой факел. Озарилось лицо Оуэна.

— Ты в порядке?

Я была рада его видеть.

— Да, — сказала я, дрожа от холодного ночного воздуха. — Просто уснуть не могу.

Он накинул мне на плечи свою шинель.

— Сейчас согреешься.

Сквозь ткань я ощутила успокаивающее прикосновение его руки, и он присел рядом со мной на развалившуюся каменную изгородь.

— Волнуешься? У меня всегда так.

Его карие глаза блестели в пляшущем свете факела.

— Теперь понимаю, почему мой отец не хотел начинать войну, — тихо сказала я. — Завтра погибнут люди, которых любят и уважают, в которых нуждаются. Из-за меня.

Оуэн отвел глаза.

— Когда я был маленьким, мама отправила меня в воскресную школу. Нам там рассказывали про небеса и ад.

Он запахнул на мне шинель, в холодном воздухе повисло облачко пара.

— А потом, много лет спустя, у меня родился сын, и он был очень болен. Врачи сказали, что не выживет. Я держал его на руках и все время молился, чтобы сын выжил. В первую неделю вообще не спускал его с рук. Он был такой маленький. Помню, я думал: что же это за мир, где любишь кого-то, а потом навсегда теряешь? Вот тогда я понял, что нет ни небес, ни ада. Все это здесь, на земле. И иногда приходится пройти через ад, чтобы добраться до неба.

Его глаза сверкали при свете огня.

— Мы все здесь, потому что захотели этого. Все эти мужчины и женщины знают, чем рискуют, и готовы умереть за общее дело. За твое дело. Верь в наши войска, верь в нашу страну, а главное — верь в себя.

Он помолчал.

— Знаю, сейчас ты не веришь. Но пока к тебе не вернется вера в себя, верь мне, я знаю, что говорю: мы поступаем правильно.

30

Серое небо и такая же мостовая слились в предрассветных сумерках. Мы тихо въезжали в Лондон. Вдали над городом поднималась Стальная башня. Генерал велел остановиться, пытаясь разглядеть в бинокль, что там впереди на пути к Тауэру.

— Дорога, похоже, чиста, — сказал он, нахмурившись. — Видимо, Холлистер направил свои силы на юг. Они бьются с другим отрядом армии Сопротивления, который идет оттуда.

Я повернулась к Оуэну и Полли. Похоже, они испытали облегчение: мы не одни. Генерал слышал по радио, что на юге идут бои, в которых армия Холлистера несет значительные потери. Общественное мнение, видимо, менялось. Я обрадовалась, но было ясно, что недооценивать Корнелиуса Холлистера не следует.

Генерал отдал приказ построиться.

— Мы разделимся на две группы. Я поведу кавалерию на Тауэр, пехота вступит в бой с отрядом, который идет с юга.

Многотысячное войско раскинулось, словно море. Тауэр уже близко. Вот как далеко мы зашли.

— Я останусь с тобой, — сказал Оуэн.

— Все чисто! — доложили подъехавшие дозорные.

Генерал оглянулся. Я беспокойно ждала, стараясь что-то понять по его лицу, но видела только усталость.

— Атакуем Тауэр! — крикнул он наконец.

Отряд всадников пересек Темзу. Дороги были свободны, и мы беспрепятственно проехали по Тауэрскому мосту. Когда приблизились к Тауэру, оказалось, что подъемные мосты опущены. Я придержала Калигулу. Кавалерия уже выполнила приказ генерала штурмовать Белую башню. Оуэн исчез внутри, за ним Полли и Джордж, они были в первых рядах.

— Стойте! — крикнула я срывающимся голосом.

Мост никогда не опускался, что-то здесь было не так.

— Назад! Назад!

Но было поздно. Мой крик утонул в топоте коней по скрипучему мосту. Назад уже не повернуть.

— Калигула, вперед!

Я пришпорила лошадь. Она почувствовала, что мне страшно скакать по мосту, но все же двинулась вперед, осторожно ступая.

Вдруг мост задвигался у нас под ногами. Внутри Тауэра послышались сигналы тревоги, раздался приказ поднять мост. Калигула пыталась удержаться на ногах, но мост поднимали слишком быстро, и она соскользнула назад.