В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исторический прием состоялся в Спасо-хаусе 23 апреля 1935 года. «Это был чрезвычайно удачный прием, достойный и в то же время веселый. Мы достали тысячу роз в Хельсинки, заставили до времени распуститься множество березок и устроили в одном конце гостиной подобие колхоза с крестьянами, играющими на аккордеоне, с танцовщиками и всяческими детскими штуками – птицами, козлятами и парой маленьких медвежат», – рассказывал Буллит президенту Рузвельту.
Козочек поначалу хотели взять в подмосковном колхозе, но они так специфически пахли, что не помогли ни американский шампунь, ни французские духи. Тогда директор зоопарка дал профессиональный совет – достать не домашних коз, а горных. Так и сделали. Полдюжины коз посадили в импровизированный скотный двор у буфета. В зоопарке попросили также дюжину петухов, золотых фазанов, длиннохвостых попугаев и сотню маленьких птичек – ткачиков. Эти ткачики, выпущенные из клеток и непрерывно чирикающие, должны были создавать райскую атмосферу во время приема. Колхозников в этом вертепе изображали чешский джаз-банд из «Метрополя» и цыганский оркестр. Интерьер «Фестиваля весны» дополнял выращенный по совету ботаников Московского университета полевой цикорий на мокром войлоке – из него получился настоящий луг. Лес изобразили выкопанные в саду березы, позеленевшие уже к началу праздника. Художественным оформлением зала занимался Камерный театр, возможно, что и сам Таиров.
В день приема все посольство при полном параде во главе с Буллитом встречало гостей. Сталин, конечно, не пришел, зато пожаловала вся политическая элита: Ворошилов, Каганович, Бухарин, Егоров, Тухачевский, Буденный, Радек с бакенбардами, нарком Литвинов с женой и многие другие, общим числом до пятисот человек. Здесь и творческая богема: Мейерхольд и Райх, Берсенев и Гиацинтова, Таиров и Коонен, Немирович-Данченко (без Станиславского), Булгаков с женой, Лепешинская с балеринами, мхатовцы, артисты Большого и Малого театров, Кольцов, Бабель, Афиногенов, Леонов, Прокофьев и другие. Все собрались, спектакль начался. В зале погас свет, и на потолке зажглась луна в окружении звезд. Весеннюю зарю в три утра, ко всеобщему веселью, прокукарекали петухи, один из которых вырвался из клетки и уселся на блюдо фуа-гра из Страсбурга. Его кое-как отогнали восвояси. Медвежонок из зоопарка забрался на спину Радеку, тот не нашел ничего лучшего, как отобрать у него бутылку молока и заменить ее шампанским «Мумм Кордон Руж». Опьяненный медведь распоясался и, сидя уже на плече у Егорова, срыгнул ему на китель с орденами. Егорову пришлось переодеваться. Прием продолжался ночь напролет, гости были в восторге, танцевали, пили-ели и веселились. В десять утра на втором этаже, где хозяева устроили кавказский ресторан с шашлыками и винами, Тухачевскому вздумалось танцевать лезгинку с Лепешинской. К одиннадцати всех удалось выпроводить, и персонал посольства принялся ловить птиц – фазанов, попугаев и ткачиков, успевших загадить мебель и даже фрак посла.
Михаил Булгаков был желанным гостем у Буллита, высоко его ценившего и всегда лично встречавшего у дверей резиденции. Для самого писателя приглашение в Спасохаус стало событием дня, 29 марта 1935 года ему доставили красивый конверт из американского посольства с золотообрезным приглашением прибыть на прием во фраке или черном пиджаке. Булгаковы очень серьезно отнеслись к этому – пошли в Торгсин, купив дорогую «английскую хорошую материю по восемь руб. золотом метр. Приказчик уверял – фрачный материал. Но крахмальных сорочек – даже уж нефрачных – не было. Купили черные туфли, черные шелковые носки», – сообщает Елена Сергеевна Булгакова. Были и те, кто оделся совершенно не по дресс-коду: Бухарин пришел в старомодном сюртуке и жена в таком же платье, Радек – в туристском костюме, Бубнов – и вовсе во френче защитного цвета. О посещении Спасо-хауса Елена Сергеевна записала: «Бал у американского посла. М.А. в черном костюме. У меня вечернее платье исчерна-синее с бледно-розовыми цветами. Поехали к двенадцати часам. Все во фраках, было только несколько смокингов и пиджаков… В зале с колоннами танцуют, с хор – прожектора разноцветные. За сеткой – птицы – масса – порхают… М.А. пленился больше всего фраком дирижера – до пят. Ужин в специально пристроенной для этого бала к посольскому особняку столовой, на отдельных столиках… Красные розы, красное французское вино. Внизу – всюду шампанское, сигареты. Хотели уехать часа в три, американцы не пустили. Около шести мы сели в посольский кадиллак и поехали домой. Привезла домой громадный букет тюльпанов от Боолена».
Суть коленопреклоненного отношения советской богемы, да и обывателей вообще, к посещению Спасо-хауса (и прочих посольств) выражена в дневнике Булгаковой довольно отчетливо. Елена Сергеевна не скрывала радости от того, какое неизгладимое впечатление произвели «Дни Турбиных» на Буллита: «Он смотрит, имея в руках английский экземпляр пьесы, говорит, что первые спектакли часто смотрел в него, теперь редко». А вот запись от 6 сентября – к Булгаковым пришли знакомые, которых «распирает любопытство – знакомство с американцами!». Писателю это льстило, и он разыграл гостей, угостив их сыром рокфор, который выдал за американский. Сыр они съели мгновенно.
Восторг от того, что американцы заметили Булгакова, есть следствие и обратная сторона того презрения, которое Михаил Афанасьевич испытывал к большевикам и их вождям, которые даже на прием толком одеться не могут – нет ни вкуса, ни общей культуры. Постепенно Булгаковы привыкали к новым обстоятельствам своей жизни. Елена Сергеевна отмечала, что «Буллит, как всегда, очень любезен», «Американцы очень милы», «Были у Буллита. Американцы – и он тоже в том числе – были еще милее, чем всегда» и т. д. Все годы, что Буллит служил в Москве, с 1933 по 1936 год, Булгаковы с ним общались очень тесно и часто, в Спасо-хаус ходили как в дом родной, и на дачу в Серебряном Бору, где катались на лыжах (ту дачу у американцев не так давно отобрали).
Вскоре после «Фестиваля весны» 29 апреля 1935 года к Булгаковым домой пришло человек шесть посольских: «У нас вечером – жена советника Уайли, Боолен, Тейер, Дюброу и еще один американец, приятель Боолена, из Риги. Боолен просил разрешения привезти его… Уайли привезла мне красные розы, а Боолен – М.А. – виски и польскую зубровку. М.А. читал первый акт „Зойкиной квартиры“ – по просьбе Боолена. Боолен еще раз попросил дать им „Зойкину“ для перевода на английский. М.А. дал первый акт… М-с Уайли звала „с собой в Турцию“. Она с мужем едет через несколько дней на месяц в Турцию. Разошлись около трех часов».
Президент Рузвельт распорядился отправить в московское посольство новейшую киноустановку (еще одна такая была у
