Разорванный круг - Владимир Федорович Попов

Брянцев не сразу вспомнил, кто такой Приданцев, а когда вспомнил, поморщился, как от зубной боли. Это был сборщик, которого он снял с работы и которого во время его отпуска восстановил заместитель директора по кадрам Карыгин.

— Как же это могло?..

— Карыгин предложил, Бушуев поддержал. Протаранили все организации, и вот…

— Дом заселили полностью?

Кивок.

— Черт бы их побрал! — взъярился Брянцев. — Расхлебывай теперь!

При распределении квартир Брянцев строго придерживался решения общественных организаций и от этого правила не отступал. Кроме того, такой порядок избавлял его от нареканий и претензий со стороны тех, кто считал себя обойденным.

— Заварушка уже началась, Алексей Алексеевич, — со скорбной ноткой в голосе сказал Исаев. — Потекли письма. И в райком, и в горком, и даже в ЦК.

Настроение у Брянцева мгновенно испортилось. Подставлять под удар Бушуева ему никак не хотелось — главным тот не так давно, потеряет двумя-тремя такими вот непродуманными действиями авторитет, которого по-настоящему еще не нажил, непросто будет ему завоевывать расположение коллектива. А Карыгин? Этот чего лезет не в свое дело? Скользкий какой-то субъект.

Посмотрел на часы. До девяти оставался час. Немного, но все же в нескольких цехах побывать успеет. Решил было сообщить по телефону о своем приезде жене и отдернул от трубки руку — утренний сон для нее выше всяких прочих благ, от того, каков он, зависит настроение на весь день.

Едва Брянцев переступил порог подготовительного отделения, как к нему подошел Ренат Салахетдинов и забросал вопросами: что нового, удалось ли отбиться от обвинений или надо готовиться к очередным боям, очень ли напортили рабочие своим упрямством и еще что-то в этом роде. Не успел ответить Салахетдинову, как подошли другие рабочие. Мало-помалу вокруг Алексея Алексеевича образовался тесный кружок.

В отделении протекторов от него потребовал подробного отчета Фаддей Потапович Калабин. Ну как отмахнуться от человека, с которого начал свое существование общественный институт? Не зря ведь всех экскурсантов, которые приезжают на завод перенять опыт, неизменно подводят к калабинской шприц-машине и торжественно объявляют: «Началось это здесь…»

Калабин слушал директора, не отводя глаз от резины, которая, как тесто, выдавливалась из профилированного отверстия машины и мягко ложилась на роликовый транспортер. Заподозрив неладное, рванулся в сторону и привычным движением стал замерять ширину протекторной ленты.

Брянцев постоял еще немного, пока не убедился в том, что протекторы строго соответствуют заданному размеру, потоптался у ножа, резавшего ленты на куски, затем пошел к контролерам ОТК, замерявшим и взвешивавшим протекторы, и уже собрался было в цех каландров, да пришлось замедлить шаг — к нему ходко направлялся резиносмесильщик, человек на редкость кроткого нрава, но с угрожающей фамилией — Змий. Пожав руку, доверительно молвил:

— Мыслишка есть, Лексей Лексеич.

Очень хотелось Брянцеву попросить рабочего, чтоб повременил с мыслишкой до завтрашнего дня, но Змий приплелся в свой выходной, и это означало, что его гложет беспокойство. Участия в исследованиях Змий не принимал, все поглядывал, что получится у других, взвешивал, прикидывал и, похоже было, решился наконец на какое-то дельце, чтоб и свой вклад внести в общую копилку. Если так…

— Слушаю, — не совсем приветливо проронил Брянцев.

— Хочу режим смешения сократить еще на минуту и двадцать секунд.

Брянцев недоверчиво покачал головой. Режим смешения, по общему мнению, и так поджат до предела. Поинтересовался:

— А качество смеси при этом не пострадает?

— Представьте себе, даже улучшится.

— Откуда вы знаете?

Змий заговорщицки огляделся.

— Только не выдавайте меня, Лексей Лексеич, четыре ночи пробовал на свой страх и риск. Можно!

— Но это же нарушение технологии.

— Эх, Лексей Лексеич, нарушать технологию негоже, ежели ты в ней ни хрена не смыслишь. А ежели с умом…

«Новая форма оправдания нарушений, не лишенная, впрочем, здравого смысла», — подумалось Брянцеву.

— А кому не выдавать?

Змий снова огляделся по сторонам не столько из опасения, что кто-то подслушает его сообщение, сколько желая придать ему некую загадочную окраску.

— Узнает начальник цеха — житья мне не будет!

Брянцев невольно хмыкнул.

— Вы, значит, что? От начальника цеха подальше, а директора — в сообщники?

— Так, Лексей Лексеич, я же с вами чичас не как с директором завода. — В умных прищуренных глазах Змия сквозило доверие. — Я как с директором института. На вас только и надежда. Сами вы небось частенько на рисковое идете и, ежели прямиком не получается, околицей обходите.

— Ступайте к Целину, — посоветовал Брянцев. — Я позвоню ему.

Глядя вслед удалявшемуся рабочему, Брянцев думал: «А на самом деле: как должен был поступить Змий, встретив противодействие со стороны начальника? Теоретического багажа, чтобы доказать свою правоту, у него нет, а техническая интуиция развита. Проверил. Убедился. Попробуй прижми его! „Сами вы…“ Вот что такое пример вышестоящего, дурной или хороший. И очень прискорбно, если руководителя попрекают его же поступками. Это относится и к личной жизни».

До сих пор он, бывало, пробирал тех, кто пренебрегал семейными устоями. А теперь? Имеет ли он моральное право одергивать «леваков», когда у самого вот-вот произойдет семейная передряга? Каждый такой вправе будет огрызнуться: «Других учили уму-разуму, а с себя спросу…»

Дольше всего задержался Брянцев в цехе каландров. Его всегда приводило в восхищение искусство людей, которые на глазах определяли степень обрезинивания корда с точностью до сотых долей миллиметра, на глаз настраивали свои машины так, чтобы при огромной скорости прохождения кордной ткани они пропитывали все нити в отдельности и полотно в целом. На заводах, построенных в последние годы, эту задачу решали автоматы, счетные машины, приборы, вооруженные изотопами, а здесь, в Сибирске, пока что все делал человек. В молодости Брянцев считал сверхъестественным искусство дегустатора. Нальют в стакан смесь из десяти вин — и определи, какие вошли в эту смесь. Но дегустаторы ведут особый, отличный от всех образ жизни: на работу они приходят, прогулявшись по свежему воздуху, им противопоказаны перегрузки, плохое состояние и даже настроение, каждому из них дают на экспертизу не более трех марок вина за рабочий день, дабы не притупились вкусовые ощущения, наконец, им предоставляется длительный отпуск.

Какой малозначительной показалась Брянцеву эта способность дегустирования вина, когда он впервые ознакомился с работой каландровожатых! Ни особого режима, ни каких-либо привилегий нет у них и в помине. А ведь через руки каландровожатого проходят десятки тысяч метров корда. Но только ли через руки? О нет. Через душу, через сердце, через все нервные клетки.

Не может каландровожатый хорошо нести вахту, если, допустим, разругался накануне с женой, или не дали выспаться после смены дети, или теща попрекнула каким-то поступком,