Фантастический Калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том I - Владимир Михайлович Волков

Клиенты сегодня все как на подбор: с деньгами и чаевых не жалели. Удачная ночь, если бы не одно «но». Голос сына по телефону не на шутку напугал.

«Дело – дрянь, Карин. Дело – керосин», – настойчиво твердил он ей.

Но эта работа – последний шанс в сплошной череде невезенья и увольнений. Не отпроситься.

Она покемарила в подсобке около получаса, дёргаясь от размытых и оттого ещё более жутких кошмаров. Только в десять утра, с закрытием бара, удалось освободиться. Сразу переодевшись, Карина пошла на остановку и, глянув на расписание, поняла, что успевает на автобус до Рыковки.

Села на скамейку. Припудрила лицо. Подкрасила губы. Но усталость и морщинки у глаз никакой пудрой не скрыть.

Автобус, красный «Икарус», был практически пуст. Заплатив за проезд, она решила подремать. Как-никак Рыковка – конечная. Час езды.

Сын сидел на остановке. Босой. Бледный. Какой-то отёкший и нездоровый. Без привычного рюкзачка. В чужой, со взрослого плеча куртке. Мокрые волосы выглядели грязными и липкими. Пальцы, крепко сжимающие большой горшок с землёй, были неестественно синюшными.

– Сына, сынок, что случилось? – обеспокоенно спросила Карина, пытаясь его обнять.

Тело Олежки было точно деревянное. Он ничего не говорил и всё время отводил взгляд в сторону.

– Ну ладно, с бабкой Яськой потом разберусь, – грозно сказала она, доставая из сумочки влажные салфетки и новую пару носков, что купила для себя.

Ноги сына на ощупь были точно ледышки.

Олежка молчал. Карина чувствовала себя полной дрянью, глядя ему в лицо. Сразу вдруг вспомнилось всё, что она делала и чего не сделала для него.

– Прости меня, Олежка, прости, – Карина погладила его по голове.

Она решила вызвать такси, но, увидев проезжающую машину, вышла на дорогу и помахала.

Водитель, пенсионер интеллигентного вида, в очках, остановившись, критически оглядел её и смягчил взгляд, увидев мальчишку.

– Батюшки, что у вас приключилось-то? – спросил он.

– Подвезите до города, прошу вас! Я заплачу.

– Садитесь. Так подброшу, денег не надо, – сказал водитель и открыл заднюю дверь.

***

Сын не выпускал из рук горшок и долго стоял на пороге квартиры, словно забыв, где находится его комната. Он замер на месте и точно вслушивался в громкий лай соседского пуделя Артемона, жившего за стеной, у одинокой пенсионерки.

– Олежка, быстренько раздевайся, – приказала Карина и развернулась, чтобы закрыть дверь. Когда повернулась назад, то сын уже ушёл в свою комнату. Карина крикнула: – Сейчас воду в ванну наберу и вымою тебя!

Олежка скинул только куртку. Поставил горшок возле батареи. Затем нагнулся над ним и, засунув ставший удивительно гибким указательный палец в рот, вытащил из гортани сероватую и длинную, наполненную чем-то зернистым жилку. Крякнул, пока она полностью не вышла из горла.

Затем вырыл в горшке подходящее углубление, аккуратно нашарил пальцами сидящие в земле, едва сформировавшиеся жгутики и, подтащив их поближе к дыре, положил туда жилку и быстренько закопал.

Мальчишка чуток постоял, прислушиваясь, как шуршат в земле жгутики, обматываясь вокруг жилки с икринками.

В комнату зашла мать. Упёрла руки в бока и пожурила, что он до сих пор не разделся. Затем подошла ближе и крепко обняла.

Мальчишка вдыхал её запах, и рот наполнился слюной. Пудель в соседней квартире разрывался от лая, он то и дело подвывал, словно взбесился. Вдруг пудель неожиданно заскулил и замолк.

«Ну, вот мы и переехали», – подумал псевдо-Олежка, разбавляя горячую воду в ванне холодной.

Затем он аккуратно залез в ванну, погрузившись в воду с головой. Его новое тело обожало сырость и влагу. Каждая пора и клеточка кожи мальчишки жадно пила, разбухала, росла. Как росло, разбухало и делилось на сегменты то, что было внутри.

Псевдо-Олежка наслаждался купаньем, думая о том, что скоро прорастающие в горшке из икринок пузыри нужно будет кормить, а затем и пересаживать.

Сатр-Кин

Максим Горенский

Свет.

Я три дня не видел солнечный свет.

Согласно приказу станции «Центр» мной были закрыты огромные рафшторы. Опускаясь, они скрипели, выплёвывая из себя струи красного омерзительного песка. Секунда тьмы, и включилось электрическое освещение. Этой секунды хватило, чтобы почувствовать себя похороненным в гробу на неизведанной человечеством планете. Песчаные бури здесь не были редкостью. Примерно раз в трое суток песок поднимался и летел волнами на нашу станцию под названием «Астроном».

В ту ночь, когда исчез Чжао Юн, буря свирепствовала особенно сильно. Мы вместе работали на станции и общались при помощи запястных переводчиков, созданных компанией «Звёздный час». С документацией проблем не возникало. Всё вносилось в компьютер, разработанный той же компанией. Его процессор моментально переводил вписанный текст с поразительной точностью.

Мы с Чжао Юном работали не покладая рук. Сутки на этой планете длятся дольше земных, а потому иногда мы даже пренебрегали правилами и работали дольше положенного. Уходя в работу с головой, мы не замечали, как летели часы, и наступала ночь – особенная и таинственная, будто все ночи арабских пустынь отдали ей свои сказочные, тёмные чары.

Кроме исследований мы так же давали имена небесным светилам. Так было первое время. Потом эту честь я целиком отдал Чжао Юну. Он был знатоком в мифологии древних народов, а так как греки и римляне заняли всё пространство над Землёй, здесь поселились скандинавские легенды. Да и не только…

Сверху над нами плыли туманности Абота и Гатаноа, спутники Фенрир и Ёрмунганд крутились вокруг планеты Мидгард, а созвездие Оссиана соседствовало с созвездием Ниамы. Благодаря Чжао Юну чужое и холодное небо становилось родным и даже поэтичным. Больше всего нас удивляло созвездие Мечехвоста. Это десять самых ярких звёзд, расположенных таким образом, что, соедини их линией, образовывался контур этого членистоногого животного. Венчающая созвездие звезда горела зелёным жутким огнём. Мы ещё не дали этим звёздам имён…

Во время отдыха – а бывало и так – мы, обычно, слушали музыку или смотрели фильмы. Чжао Юну нравились старые киноленты конца двадцатого и начала двадцать первого века. Кроме того, в углу, обращённом на восток, стоял универсальный тренажёр – последнее слово в науке – не позволяющий окончательно закостенеть нашим согбенным телам и уставшим шеям, что держали склонённые пред наукой головы. Рядом висело зеркало, достаточно большое, чтобы видеть себя в полный рост.

Однако я больше предпочитал работу отдыху. Нет, дело не в трудолюбии и не в идее. Дело в том, что за работой не так тоскуешь по родному дому, что ждёт где-то там, по ту сторону глубины холодного мрака.

Когда Чжао Юн отдался объятиям чёрной бури, стояла ночь. Проснувшись утром, я подумал, что это был сон. Но, обойдя станцию, я понял, что ошибался. С тех пор дневной свет больше не проникает внутрь моего гроба. Но у этого были и свои плюсы. Всё дело в том, что вид бесконечных песков угнетал меня. Красный, почти ржавый, совершенно необычной фракции, он не был похож ни на пески пляжей Чёрного моря, ни на пески Калифорнии. Ползущий и жутко шипящий, он заставлял вздрагивать. Казалось, в нём было что-то живое. Или, вернее сказать, он обладал самосознанием.

Когда я сказал об этом Чжао Юну, он предположил, что, возможно, у меня развивается фобия, и мне стоит пропить курс лекарств и отдохнуть от работы. Я принял его совет во внимание. И в эту же ночь, когда поднялась страшная буря…

Да, пески этой планеты наводили на меня чувство тревоги. Но находиться дни напролёт без солнечного света было ещё хуже. Тяжёлые металлические рафшторы дрогнули и поползли вверх. Дневной свет полился из окон и растёкся по холодному полу. И тогда, вдалеке, ближе к горизонту, я увидел неясную фигуру. Она подняла руку. Это был Чжао Юн. Двери станции закрылись за мной уже через пять минут. Я последовал за ним. В голове появилась мысль, что он что-то нашёл. Что-то очень важное. Возможно, следы