Монах - Мэтью Грегори Льюис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он был дворянином, но растранжирил все отцовское наследство. Родственники считали, что он опозорил имя семьи, и порвали с ним. Бесчинства, творимые им, вызвали негодование полиции. Ему пришлось бежать из Страсбурга; и он не нашел другого способа избежать нищеты, как связаться с бандитами, обитавшими в ближнем лесу, большинство из которых были такими же беспутными молодыми людьми из хороших семей. Я не хотела бросить его и последовала за ним в разбойничьи пещеры. Там мы делили все невзгоды, выпадающие на долю тех, кто живет грабежом. Да, я знала, чем обеспечивается наше существование, но отвратительные подробности занятий моего милого мне оставались неизвестны, потому что он их тщательно скрывал. Он понимал, что я не настолько развращена, чтобы безразлично взирать на убийства. Он справедливо полагал, что объятия убийцы станут мне омерзительны.
За восемь лет его любовь ко мне не угасла; он неустанно убирал с моих глаз все, что заставило бы меня заподозрить его причастность к преступлениям. Долго это ему удавалось. Но настал день, когда я узнала, что руки моего соблазнителя запятнаны кровью невинных.
Одной злосчастной ночью его принесли в пещеру еле живого: он был ранен во время нападения на какого-то английского путешественника, безжалостно убитого его сообщниками. Мой милый успел лишь попросить у меня прощения за все страдания, которые он мне причинил, прижал мою руку к устам – и скончался. Горе мое было неописуемо…
Немного успокоившись, я решила вернуться в Страсбург, явиться с детьми к отцу и умолять его о прощении, хотя не слишком надеялась на это. Как же я ужаснулась, когда мне сказали, что никому из тех, кто знает, где находится их логово, не дозволяется покидать банду, и я должна оставить всякую надежду на возвращение к людям; более того, от меня потребовали выбрать себе кого-то из них в мужья! Мольбы и жалобы не помогли. Они бросили жребий, чтобы определить, кому я достанусь. Так я стала собственностью мерзавца Батиста. Один из бандитов, бывший монах, совершил скорее шутовскую, нежели религиозную церемонию; меня с детьми отдали в руки нового мужа, и он сразу же увез нас в свой дом.
Он якобы давно уже мною увлекся, но дружба с покойным вынуждала его сдерживать свои желания. Он пытался примирить меня с этой участью и поначалу вел себя уважительно и мягко. Наконец, видя, что моя неприязнь не уменьшается, а возрастает, он силой добился от меня тех удовольствий, в которых я ему отказывала. Мне оставалось только терпеливо сносить свои беды; я хорошо понимала, что сама заслужила их. Побег был невозможен. Мои дети были во власти Батиста; он пригрозил, что за попытку бегства они расплатятся своей жизнью. У меня было много возможностей убедиться в варварстве его натуры, и я не сомневалась, что он пунктуально сдержит слово. Мой любимый прятал от меня жестокость своего ремесла; Батист скорее наслаждался им и желал приучить меня к виду крови и смерти…
Да, в юности я была беспутна и легкомысленна, но жестокости не было в моей душе. Судите же, каково было мне жить рядом с чудовищем, которое изображало из себя добродушного и гостеприимного хозяина, готовясь убить ничего не подозревающего гостя! От горя и возмущения невеликая красота, отпущенная мне природой, увяла; тысячу раз я испытывала искушение покончить с собой, но мысль о детях останавливала мою руку. Оставить их во власти тирана? Я равно боялась и за жизнь моих дорогих мальчиков, и за погибель их душ. Младший по малолетству не мог еще понять моих наставлений, но старшему я неустанно внушала принципы, которые могли бы удержать юношу от проступков его родителей. Он слушал меня внимательно, охотно; и единственным моим утешением было наблюдать, как укрепляется добродетель моего Теодора.
И вот коварство возницы привело в этот дом дона Альфонсо. Его молодость, внешность и манеры сразу расположили меня в его пользу. Отсутствие сыновей мужа дало мне возможность, о которой я давно мечтала, и я решила спасти приезжего во что бы то ни стало. Прямо предупредить дона Альфонсо не позволяла мне бдительность Батиста. Он немедленно покарал бы меня смертью за предательство; и, несмотря на всю горечь моей жизни, мне потребовалось собраться с духом, чтобы рискнуть ею ради спасения чужестранца.
Надеяться я могла лишь на помощь из Страсбурга. Я решила осуществить этот план, а пока ждать и хвататься за малейшую оказию, чтобы незаметно предупредить дона Альфонсо. И вот Батист велел мне подняться в спальню и постелить гостю постель! Я достала простыни, залитые кровью убитого лишь пару дней назад путешественника и еще не отстиранные, и постелила их. Я надеялась, что гость правильно поймет этот знак и будет предупрежден о коварных намерениях моего мужа.
Но это был только первый шаг. Пока мой тиран развлекал вас болтовней, я прокралась в комнату Теодора; он простыл и лежал в постели, но когда я изложила ему свой замысел, тотчас поднялся и стал поспешно одеваться. Я скрутила жгутом простыни, обвязала его под мышками и спустила из окна. Забыв о болезни, сын помчался в конюшню, взял лошадь Клода и поскакал в Страсбург. На случай, если столкнется с бандитами, он сказал бы, что у него поручение от Батиста, но, к счастью, он добрался до города беспрепятственно. Прибыв в Страсбург, он попросил помощи у городского совета; его сообщение передавалось из уст в уста, и так оно дошло до господина барона. Зная из письма супруги, что она этим вечером будет ехать по той же дороге, он встревожился, как бы она тоже не попала в засаду, и отправился вместе с Теодором, который указал солдатам путь до хижины, и поспел вовремя, чтобы выручить нас.
Тут я прервал Маргерит и поинтересовался, зачем понадобилось поить нас сонным зельем. Она сказала, что Батист всегда так поступал из предосторожности, чтобы обездвижить приезжих на случай, если у них окажется оружие или, отчаявшись спастись, они станут сопротивляться, чтобы подороже продать свою жизнь.
Потом барон спросил у Маргерит, что она намерена делать дальше. Я же изъявил свою готовность отблагодарить ее за спасение своей жизни.
– Мне опостылел этот мир, – ответила она, – где я ничего не видела, кроме
