Лоренцо Медичи и поэты его круга. Избранные стихотворения и поэмы - Луиджи Пульчи

Луиджи Пульчи

Бека из Дикомано

Всяк славит Ненчу ночи напролет,А мне о Беке бы замолвить слово;Валлера, слышал, каждый день поет,Как Ненча хороша и как толкова,Но Бека, гляньте, дивом предстает,Иного не увидите такого:Стоит на ножке – кажется цветком,Сердца нам пробирает холодком.

Пусть Бека малость ростом подкачала,Хромает, как заметно – ну так что ж!В глазу бельмо такое, что сначала,Не видев, порешишь, что это ложь;А рот ей бороденка увенчала,Ты рыбой-усачом ее сочтешь;Она кваттрино тертого белее.Вот стать бы муженьком ее скорее!

Как осы, осаждая спелый грозд,Весь день жужжа, без устали кружатся,Иль как ослы за самкой мордой в хвост,Так ухажеры за тобой влачатся.Ты, Бека, дуешься, твой вид непрост,Порою подмигнешь им, может статься;Но ты легко бы ублажила их,Всегдашних воздыхателей своих.

О, ты белей белья любой чистюли,Цвет утренней зари не столь румян,Забавней ярмарки (сравнить могу ли?),Ты горделивей, чем любой тиран,Назойливее мошкары в июлеИ сладостнее, чем любви дурман;Когда ты пляшешь с радостной толпою,Не краше бык, пришедший к водопою.

[О Бека, ты проворней таракашки,Когда танцуешь, разогнав тоску,Ты веселей осла на майской кашке,Певучее кукушки на суку;Лицом ты краше зада у милашки;Не так надой причастен молоку,Как ты прилавка мясника занятней,Осленка на дворе моем приятней.]

А знаешь, как люблю тебя, иль нет?Когда идешь ты в город с моной Джиллой,Неся корзину, то небесный светВся излучаешь, словно ты светило.Я чувствую, как будто арбалетПронзил мне сердце с небывалой силой,И говорю: «От городских, поди,Получишь апельсинов пруд пруди!»

Вы, девушки, не подавайте виду,Смирите зависть: Бека вас милей!Поет под бубен, будь вам не в обиду,И платье-то воздушное на ней.Не хуже вас она станцует ридду,Едва ли сыщешь деву веселей;Гляжу с восторгом, как по ходу пляскиПереставляет ножку без опаски.

На праздник ли придет, на карнавал,Всех красотою Бека превосходит,Цветной платок ей вместо покрывал,И на цветник глава ее походит;Она – скажу – как золотой фиал,Все совершенства взгляд мой в ней находит,Куда ни глянешь, всюду образец,К тому ж она – изящества венец.

У Беки есть чудесная цевница,На ней мы состязаемся в ночи;Как дуну я, так изморозь ложится,И боль во мне такая, хоть кричи.Лишь дудочки коснуться мне случится,Со смехом говорит она: «Звучи!»,И горечь растравляет мне печенку,Я на куски сломал бы ту дудчонку.

И это я сегодня ночью, знай,На твой балкон повесил незабудку.Залез я во дворе на твой сарай,Мне шапку ветер сбил, и не на шутку,До косточек, бора пробрала, чай.Был бы свисток, трубил бы я побудку,Чтоб милосердней, Бека, стала ты,Но у меня тогда свело персты.

А ввечеру ходил к ореху в Мейо,Что перед Сарациновой стеной;Со мною были Беко, Тоньо, Тейо,Они, как я, все пленены тобой.Чем обернулась, спросишь ты, затея?Там огоньков увидели мы рой —Фонарики бесовские сияли,Мы, видя чертовщину, драпу дали.

Меня спросили: «Нуто, почемуС тобою Бека поступает строго?»И я поведал: к горю моемуЛицо она сурьмит, румянит много.Но на привет мой, судя по всему,Смягчилась после эта недотрога,И впредь со мной не избегала встреч,Где б ни хромала, где б ни шла, сиречь.

О Бека, за псалмы твоих реченийГотов безумцем я к тебе прильнуть,Дам белый хлеб и свежий мед весенний,Так станем же друзьями, хоть чуть-чуть!Хурму иль яблоки – без промедлений,Каштанов… – лишь открой медову грудь;А коль чего побольше вожделеешь,Дай утоленье, и – не пожалеешь.

Захочешь – с репой, с щавелем салат,А хочешь – со свеклой, он будет сказкой;Связать тебе метлу я буду рад,Собрав пруты, ты отдари мне лаской;Захочешь – звуки страстных маттинад,Иль раков принесу тебе я связкой,А то не знаю, как и угодить,За хвост рыбеху мне не изловить.

У дома твоего хожу я, Бека,Твой воздыхатель, всё хожу кругом,И не услышишь ты от человека,Что чем-то плох иль непотребен в чем.Бреду домой не с чем я, как калека,Под вечер, коль тебя не видел днем;Чтоб сожалений не поддаться жалу,Треплю свою волынку мал-помалу.

Хочу тебя… Ты, Бека, понимаешь?Тебе скажу, но ты храни секрет,Клянусь: когда мне внять ты пожелаешь,Твоим я буду до скончанья лет.Что сдержит? В час, как полдник ты вкушаешь,Приди под сей каштан, приди, мой свет,Здесь ладненько с тобой управим дело,Когда в тени каштана ляжем смело.

Надену я твое кольцо, тьфу, чтоб!..На палец, то есть… что мелю, о Боже…Давай пойдем туда, где сена сноп,Вольно пойти мне и тебе ведь тоже,Лишь бы стемнело: пусть не видно троп,Уставши от трудов, спит люд на ложе.Знай, обещал тебя мне дядя твой,Как минет Праздник, женимся с тобой.

Ты знаешь, я невежда, но в достаткеСкотины у меня, широк надел;Я – твой, а ты – моя, и всё в порядке,Тарелка на двоих, и всласть удел;В моих корзинах виноград пресладкий,И в ящиках запас не оскудел,Как в добром сне нам вместе заживетсяИ ничего искать нам не придется.

Старуха злая порчу наведетИ всю-то ночь вынюхивает что-то,Ушная боль мне голову сведет,Не повернуться и вполоборота;Ты, Бека, как оса, чье жало жжет,Язвишь меня упреком отчего-то,Приду к тебе и сделаю с тобойВсё то же, что с ослицей ослик мой.

Ты не должна со столькими водиться.Я прозорливый малый, я удал,Как, Бека, за тобой не волочиться —Я задницей своей в заборе встрял!Сухих каштанов нес тебе, девица,Кольцо твое уж к пальцу примерял:Ты дашь его чрез тыщу лет, сдается,Коль стать твоим мне мужем доведется.

Толпою ухажеры по пятам,Не дашь ты им пирожного, однако,Платок тебе, по крайней мере, дам,Ты ж хоть кусочек – жду я, как собака!Тогда свою волынку я к чертям,Дикарь ли я, хорош иль забияка,Ты не должна противиться, и яСвершу, что обещал, краса моя.

О Бека, я-то речь Валлеры слышу,Он говорит: я в щель твою пробьюсь,Бобом своим досаду я утишу,Ведь за тобою по пятам гонюсь;Когда залает Серкио, под крышуВ ночи к тебе я с жаждою вломлюсь.Шум подниму такой я неспроста,Чтоб гневом изошелся подеста.

Я, Бека, за тобой следить привык.Ты слышишь, я играю на свирелиИ даже если сею базилик…Но выдержит ли крыша, в самом деле?На страже ухажеры всякий миг,От серенад их дух спирает в теле.Коль инструмента хочешь позвончей,Компанией тебе сыграем всей.

Ты, Бека, и крепка, и коренаста,С блестящей кожей, о, помилуй Бог!Не увальнем ввалюсь к тебе – и баста,В последний миг заката, изнемог.Ты всё прекрасней кажешься мне часто,Крадусь близ яблони и сам молчок;Меня излечишь, перестав браниться,И, верно, суждено нам примириться.

Канцона

С тех пор как с милым Лавром я в разлуке,Утратив счастье, благо, мой Парнас,Кумира, светоч и отраду рая,С ним не расстался в мыслях ни на час,«Что толку, – говорю себе я в муке, —Что верен, коль его уж не встречаю?»Едва ли обретаюЯ силы дать ответ прямой и ясныйО том, как я тесним судьбой злосчастной,И ею праздный помысел взлелеян;Затем был мрак развеян,Когда рассудок снова я обрелИ меру осознал постигших зол;Тогда возжаждал я уединенья,Брел по лесу, унылый и печальный,Пока о камень скальныйНе оперся, воззвав душой в смятеньи;И плакал я, не ведая в кручине,Я жив или мертвец уже отныне.

Вдруг издалече речь ко мне несется:«Юнец, тебя узнала, мнится мне»;И голосом подавленным и томным:«Не видел ли ты в этой стороне,Как юноша на белом иноходцеПромчался через лес в наряде темном?»Тем криком неуемнымНарушилось мое забвенье вскоре,Не верил я, как бы в падучей хвори,Что предо мной Деиопея – диво;Как Иов, терпеливый,Глазам своим поверил я с трудом.И, подойдя, ей так сказал потом:«Напрасно ищешь в зарослях колючихДвух обреченных крест нести единый».Глас отвечал невинный:«Покуда, как Эгерия, от жгучихЯ не истаю мук, я плачу, страждуИ говорить с тобою, путник, жажду».

Зрю ссадины на коже белоснежной,Царапины на розовых ногах,Она – голубка из небесной далиВ терновнике, на ранящих камнях;Власы у ней как у Венеры нежной,В которых гибель люди обретали;Мне сердце разрывалиРыданий жарких горестные всхлипы,Что даже адамант смягчить могли бы,Оникс и сардоникс, агат с опалом,И аспидовым жаломОно сжигалось, словно лед весной.И севши тут, со стороны десной,Продолжила: «Погибнуть мне в расцветеКоль суждено, избавит смерть от муки;Он клялся, что в разлукеНе станет часа жить на этом свете.О нем лишь говорить теперь я рада,А сердцу в горе выплакаться надо.

С презреньем, с гневом сколько раз боролась,Когда, с каким уменьем! средь препонИскало сердце умиротворенья.Я Марса с Фебом ведала агон,Лицом бледнела, изменялся голос,Как предавалась всем душевным смутам.Огню была я трутом,Себя прельщая этой ложью зыбкой.Когда меня одаривал улыбкой,Казалось, в мире были ярче краски,И он, в обманной маске,Иным, чем есть, являлся мне не раз.Возлюбленный, блистал он, как алмаз,А я фиалкой в этом свете млела!Иными зрила я устои мира,И дивный лик кумираСиял, как луч из горнего предела;Уму казался счастьем этот жребий,И мне не нужно было благ на небе.

И кто осудит наши заблужденья?Увижу ли, божественный эфеб,Тебя я вновь средь этих превращений?Я мнила: ты прекраснее, чем Феб,Так древле в наши дольние селеньяМеркурий нисходил от горней сени.Пылаю, тщетны пени,Хоть сердце тверже адаманта было;Я, прежде непорочная, любилаБродить в лесах за девственной Дианой,Жила как мне желанно,Благочестивым помыслом цвела,Бежала от мужчин я, как от зла,То осуждала, то звала Гимена,То чаяла принесть обет монаший.Вдруг, всё сильней и краше,Взметнулся пламень необыкновенный,Искрился он и, ослепляя око,Казался колесницею пророка.

И в нем тогда явился Лавр цветущийТам, где ни гарпий, ни лихих гадюк,Ни хищных тварей, что в лесу засели;С Евтерпою все касталиды вкругТам восседали под ветвистой кущей;Пан, Палес, Вакх, Сильван, Церера, Делий —Все танцевали, пелиСреди благоуханий, красок, звонов;Венки из гиацинтов, анемоновПлели гамадриады и напеи;От муки багровея,К Олимпу Марсий стоны воссылал,Но о пощаде он не умолял.Затем мне показалось: ветви, кронаСлюдою или алебастром стали,Под солнцем заблистали,Как дождь златой, Данае павший в лоно.Земля, эфир, – всё вмиг позолотело,Исчез, и Лавра больше я не зрела.

Покинутая, плакала от горя:Уж не встречала я в лесной тениНи музы, ни дриады, ни сатира(Вслед за Асканием ушли они),Лишь звери здесь, да Эхо, пеням вторя,Разносится средь скорбного эфира;Так я осталась, сира,Но тень одна отныне мой вожатый».Тут, как внезапным ужасом объятый,Ее спросил я: «Кто же это, кто же,Скромна и столь пригожа,Иль добрый Лавр тебе покой дарит?»«На то отвечу, – нимфа говорит. —Диана встала возле водной глади,Затем исчезла, но являлась внове,И благородной крови,И славою покрыта в вашем граде;Но без нее и шагу не ступлю я».Потупила глаза она, горюя.

Мой разум был растерянности преданОт новой тени, в сердце же моемВновь образ Лавра вспыхнул в то мгновенье,И даже я возликовал притом,Сказав: «Как будет музою поведанТот пыл, что мне палит воображенье?Ведь каждое сужденьеБывает ложно, и сейчас – ущербно;С тобой мы, нимфа, плачем страстотерпно,Но я тебя утешить не премину.Ты, как Геро, в пучинуНе бросишься ль, бежав из этих мест?С тех пор как видел я его отъезд,Сокровище мне ниспослал Юпитер,Что нужно б спрятать за семью замками,К нему тянулся трижды я руками,Но лишь страдал душой воспламененнойЯ, высшею любовью побежденный».

«Едва ль учтивой, – нимфа возразила, —Казалась тень, ведущая меня,Скорей – его губительницей хладной;Огонь познавши, с первого же дняДуша одна лишь преданность хранилаЛюбви, что нас связала беспощадно».Я тихо молвил: «Ладно,Тебя утешил, так живи в надежде:Весна придет, с ней Флора как и прежде,Вернутся песни, танцы и забавы,И боги в блеске славыПройдут с ним вместе чрез пиценский дол.Смотри, отрады дух в тебя вошел,Как этот зверь жестокий изъязвился!Смотри: на адаманте золотыеСтихи его святые!»Закончил я, и век вдруг обновился,Она воздела к небу обе дланиИ удалилась грациозней лани.

Канцона, что хотела донна эта?Цветок искала. К Лавру отправляйся,Поведать постарайсяО нимфе: какова, во что одета.А после скажешь, как, с ним разлученный,Живу и стражду я в тоске бездонной.

Сонеты