Безумный магазинчик - Волкова Ирина Борисовна

Итак, с Удмуртом все ясно. Теперь генерал. Кто же, все-таки его заказал?

«Съезжу-ка я завтра в Рузаевку, – подумал синяевский авторитет. – Пожалуй, стоит поговорить с Глебом Бычковым».

Ровно в девять утра Денис взволнованно прохаживался перед памятником Зое с кислотой. Сонный после ночной попойки с Моджахедом в недавно открывшемся под ментовской крышей ресторане со странным названием «Всеобщая ответственность», Глеб Бычков появился у исторического обелиска только в двадцать минут десятого. И вот теперь бригадир синяевской мафии и смотрящий по Рузаевке давал Денису последние наставления.

– Врать, что ты был в армии не имеет смысла. Припечатать бороду Андреичу тебе все равно не удастся.

– Бороду? – недоуменно повторил Зыков. – Какую бороду?

– Вот посадил лоха на свою голову, – вздохнул Бычков. – Бороду припечатывать – это то же самое, что уши шлифовать – обманывать значит. Я говорю, что обмануть тебе Андреича не удастся. Он фуфло за милю чует. Имей в виду: бить будет – не возникай, крылья не растопыривай.

– Бить? – забеспокоился Денис. – За что?

– Не за что, а зачем. Для уважения. Андреич у нас к дедовщине привык. Да ты особо не беспокойся. Мы если бьем, так с толком. Вот когда Гляделкину фанеру пробиваем, не шибко усердствуем, помним, что у него позвоночник травмирован.

– Фанеру? Какую фанеру? – окончательно потерял нить разговора Денис.

– Ты откуда вообще такой взялся? – жалостливо поинтересовался Бык. – Не знаешь, что означает «фанеру пробивать»?

– Не знаю, – покаялся Зыков.

– Это когда двое бьют третьего одновременно с двух сторон – в грудь и в спину. Гляделкин – это наш лоточник. Вообще-то он Шурик, а Гляделкиным его прозвали за то, что когда мы ему пробиваем фанеру, он краснеет, и у него глаза вылезают на лоб. Красивые такие гляделки делаются.

– А за что вы его бьете-то? – поинтересовался слегка побледневший Денис.

– Ворует, – пожал плечами Глеб. – Мы же не звери, без дела фанеру пробивать не будем.

– Вы его бьете, а он все равно ворует? – удивился Зыков.

– В этом-то и состоит неразрешимая загадка русского народа, – глубокомысленно изрек Бык. – Сколько его ни бей, а он все равно ворует. Кто ж в торговле не ворует? Без этого нельзя.

– И ты воруешь?

– А что я, на марсианина похож? – удивился Бык. – Я – как все.

– Но если все воруют, то зачем вы бьете Гляделкина?

– Как зачем? Чтоб не попадался. И еще – чтоб не скучно было. В жизни должен быть интерес, понимаешь? Менты воруют? Воруют! Политики воруют? Воруют! Бизнесмены и предприниматели, мать их так, воруют? Воруют! Военные воруют? Воруют! Служители зоопарка воруют у зверей мясо. Работники детских домов воруют у детей масло и крупу. Украинцы воруют российскую нефть. Чеченцы воруют заложников и вообще все, что плохо лежит. И все при этом друг за другом гоняются, все друг друга бьют, все друг друга мочат. Менты бандитов, бандиты бизнесменов, бизнесмены политиков, военные – чеченцев, чеченцы – вообще всех подряд. В этом-то и состоит высший смысл, неужели не ясно? Воровать, но не попадаться, бить самому, а не быть битым. Усек?

– Усек, – растерянно кивнул Денис. Столь исчерпывающе логичной и ясной концепции смысла человеческого существования он до сих пор не встречал ни в одном учебнике философии или психологии.

– У нас в магазине даже свой собственный суд есть, – похвастался Бык. – За мелкое воровство мы просто бьем, а за хищения в особо крупных размерах судим. Андреич всегда за прокурора: у него теща прокурором работает. Судья у нас Дубыч, лоточник. Вот это зверь. В армии служил в дисбате – дисциплинарном батальоне, в психушке отдыхал, четыре ходки на зону – отморозок конкретный. Я, как самый гуманный – за адвоката. Суд организуем в приемке посуды, подальше от начальства. Подсудимого сажают на ящик, и судья зачитывает наказание. Наказание всегда одно – смертная казнь. Прокурор, как правило, предлагает электрический стул, а я требую заменить его на повешение. Судья соглашается, потому что Зоя пообещала, что за электрический стул руки-ноги нам повырывает, а Зою даже Дубыч боится. Приходится вешать.

– Как это – вешать? – сдавленным голосом спросил Денис.

– Как? Да как обычно! За трубу у потолка цепляем кусок провода, ставим приговоренного на ящик, одеваем на шею петлю, ящик выбиваем.

– И-и… что?

– Да ничего. Как посинеет – снимаем, потом все вместе водку пьем. Магазину живые кадры нужны, а не жмурики. Вчера вот Шайбу вешали, это уборщица наша. Деньги из общака тырила, а Дубыч застукал. Пока судебное заседание тянулось, все в стельку упились. Шайба сама лыка не вяжет. Она как напьется, у нее один глаз закрывается, а второй открыт. Стоит она, значит, на табурете, таращится одним глазом, к стенке ее прислонили, чтобы не упала, а Дубыч сам пьяный – никак петлю на шею накинуть не может. Андреичу пришлось ему помогать. Только петлю надели, как Зоя вломилась со скалкой. Совсем озверела. Разогнала суд, и в наказание заставила нас посуду мыть. Да ты не дрейфь, парень! Жизнь штука суровая, но веселая. Выпивку-то Андреичу принес?

– Принес, – кивнул Зыков, указывая на сумку. – Водка. Импортная. Редкая марка.

– Вот и хорошо, – отечески кивнул Бык. – Водка русскому человеку душу греет. Понравишься Андреичу, может он тебя и не тронет, если, конечно, по крупному воровать не будешь.

– Не буду. Ей-богу, не буду! – торжественно поклялся Денис.

Прокурор Алексей Михайлович Чернов был неглуп и в меру образован, но не кичился своей интеллигентностью, памятуя о том, что таких в системе правосудия не любят. Как и подавляющее большинство работников прокуратуры и правоохранительных органов, он химичил с отчетностью, без особых душевных терзаний шел на неизбежные компромиссы, при необходимости вступал в контакт с сильными мира сего, и, вследствие всего вышесказанного, относился к закону гибко, взвешенно и с пониманием реалий сегодняшнего дня.

Чернов умел правильно оценивать ситуацию, подмечать и учитывать множество противоположных факторов, у него были хорошие связи и перспективы на выдвижение, его тянули, но делали это лишь потому, что он не нарушал правил игры.

Вчера вечером Алексею Михайловичу позвонил заместитель мэра Александр Андреевич Гаков и пригласил на ужин в ресторан «Белое солнце пустыни» на Неглинной.

В ресторане, под ярками кумачовыми лозунгами «Свободу женщинам Востока!» прокурора, весело щебеча, встретил гарем Абдуллы, волей судьбы доставшийся во временное пользование отважному красноармейцу Сухову. Миниатюрные восточные красавицы в тюбетейках, шелковых шароварах и платьицах напевали, как соловьи, про мясо молодого барашка, которого Саид пригнал с сухого ручья, про черную икру в ложке по рецепту Верещагина, про рассыпчатую картошечку с укропчиком и дымком по-узбекски.

В искусственном арыке плескались молодые осетры, вместо потолка над головой нависала тростниковая крыша, на крыше макета пустого нефтехранилища замер Сухов с пулеметом, по узкой металлической лестнице лез зловеще улыбающийся за миг до смерти нехороший басмач Абдулла.

Заместитель мэра пригласил Чернова на низкий полукруглый диванчик «для абреков», и для затравки заказал салат «Ташкент»: тончайшую соломку зеленой редьки, приправленную мясом молодого барашка, зеленью, перцем и белым соусом. Затем были бухарские манты, румяный шашлычок, фрукты, азиатские сладости и, естественно, беседа. Милая, приятная беседа двух интеллигентных благополучных людей.

Порассуждав о преимуществах свежевыжатого гранатового сока перед алкоголем, Гаков опрокинул стопочку коньяка и перешел к делу.

– Я слышал об аресте Богдана Пасюка. Кажется, речь идет об убийстве?

Прокурор кивнул. У прокуратуры были основания полагать, что Пасюк застрелил коммерсанта Давида Шнейдермана, скаредного барыгу-ростовщика, по жадности и глупости решившего показать фигу рэкетирам синяевской мафии. Фактов против Пасюка, правда, было немного, с гулькин нос, с вещдоками тоже была напряженка, но при желании и с меньшими доказательствами под вышак отправляли.