Дополнительный том. Лети, корабль! - Виктор Конецкий

Теперь сюжет, кажется, доигран. Все еще сохраняется в тайне, но известно, что был большой секретариат, с приглашением и Александра Исаевича, с заботливым ограждением его от… сквозняков, но без малейшего желания оградить его писательские, гражданские и человеческие права. Напротив, письмо его квалифицируется как враждебная вылазка, как клевета, вместо того чтобы увидеть в нем крик души и мужество, настоящее мужество, к которому мы, пожалуй, и не привыкли. Против осуждения письма голосовали только двое — Симонов и Салынский, да и Твардовского просто не было. Возможно, что мы вскоре прочитаем даже официальное, на манер министерских, уведомление обо всем этом трагическом деле. Тогда будет поставлена и бюрократическая точка.

Вот все, что я могу написать Вам по этому поводу, а еще поблагодарить Вас за то, что Вы написали свое письмо, за то, что Вы в нем написали, и за доверие ко мне.

Крепко жму руку. Ваш Александр Михайлович Борщаговский.

17 июня 1967 г.

Несколько лет Виктор Конецкий отдал сценарной работе и кинематографу. В 1961 году вышел фильм «Полосатый рейс» (реж. В. Фетин), затем — «Путь к причалу» (1962) и «Тридцать три» (1965) (режиссер Г. Данелия). Сценарии всех картин написаны в соавторстве.

Когда освободили столицу Кампучии от красных кхмеров, то во всех кинотеатрах Пномпеня четыре месяца подряд на всех сеансах шел единственный кинофильм «Полосатый рейс» — именно его предпочли зрители разрушенного города, чтобы научиться заново смеяться.

В моем варианте сценарий был лишен абсолютного смысла, но все-таки у каждого своя глупость, и каждая глупость неповторима и потому интересна.

Каплер (соавтор сценария. — Т. А.) объяснял мне, что эксцентрическая комедия без любви — ноль без палочки. Я считал, что любовь это великая и прекрасная тайна. И что максимум пленки надо тратить на уникальную тигровую эпопею, а не на шуры-муры. И что, вообще, шекспировские страсти сыграть способна только Мэрлин Монро. (Сегодня справилась бы Алла Пугачева.)

Каплер сказал, что в любви (как и в кинодраматургии) я ничего не понимаю, а вот он изучил этот вопрос со всеми тонкостями.

Помню, окончательно Алексей Яковлевич сразил меня, когда рассказал обстоятельства своего ареста. Ехал он, фронтовой корреспондент, с передовой в столицу на «эмке» — немцы тогда уже Химки без биноклей разглядывали. Голосует ему парочка красных командиров. Он, конечно, их берет в машину. Минут пять проехали, он их еще «Казбеком» угостил, а потом драматурга-ленинца хлопают по плечу и говорят: «А вот туда налево!» И въехал он на тюремный двор со всеми удобствами.

Итак, люди или звери? Странная дилемма, не правда ли? Отдавая должное искусству и смелости Маргариты Назаровой, создателям фильма ни на минуту нельзя было забывать о том, что настоящее творчество обязательно связано с людьми. Наверное, даже комедиографам следует помнить о горьковском определении литературы и искусства. Он понимал их как человековедение.

Я оказался прав. Почти в каждой рецензии фильм ругали «за любовь». «Роль Назаровой в фильме трудно назвать интересной даже с точки зрения комедийного жанра — слишком уж она трафаретна». «Лирико-романтическая линия фильма провалилась. Она начисто заглушена нарочито огрубленными происшествиями и трюками».

Здравствуй, дорогой Виктор!

Вот, приехал в Болшево и решил написать тебе. Вернее, это решение созрело у меня давно, но все как-то откладывал на следующий день. Потом у меня появилась как бы обязанность с утра думать, что я должен тебе написать…

За месяц кончили сценарий. Это пока еще первый вариант, естественно, но кое-чего там найти можно. Он безусловно смешной, с грустью, радостный и, что главное, правдивый. Жалко тебя нет рядом — ты мог бы сейчас здорово помочь, а посылать сценарий в таком состоянии мне не хочется, перепишу — потом пришлю.

Был на совещании в ЦК, видел там много твоих друзей. Они молодцы — выступали умно. Я никогда не думал, что у вас при литературе так много гадов, типа Фирсова, Котова и других. Эти суки выступали с мерзкими черносотенными речами, клялись в любви Кочетову и Грибачеву. Правда, зал по отношению к ним был единодушен, и мы не дали им говорить, но, когда они сходили с трибуны, к ним на шею кидались какие-то гаденыши, целовали, жали руки и поздравляли со смелостью.

Вечером того же дня Юрка Казаков затащил меня в ЦДЛ и там происходило все то же. На мое счастье они сидели в другом зале и я не смог затеять драку.

Лучше всех выступала Ахмадулина. Она стояла на трибуне красивая и трепетная и тоненьким голоском говорила мудрые вещи. Она сказала: «Не понятно, зачем с таким надрывом здесь поют о любви к Кочетовым. Я тоже люблю Пушкина и Блока. И это просто дело вкуса и образования, а не предмет спора…»

Я не выступал. С опухшей харей сидел в первом ряду и подкидывал реплики.

Как у тебя со сценарием? Почему ты ничего мне не говорил, не писал?… И вообще, я очень хочу видеть тебя, собаку.

Как твое здоровье? Напиши обязательно.

Целую, скучаю. Гия.

Это самое длинное письмо в моей биографии.

1968 г.

Здравствуй, друг.

Срок отбыл. Два месяца провалялся в больнице такой желтый, что по сравнению со мной великий кормчий Мао показался бы просто рядовым китайцем. Единственное утешение, что у меня там был свой персональный горшок. Правда, такие были у всех желтушников и пулеметчиков. Пулеметчики — это дизентерийники.

Сейчас на воле. На даче доделываю сценарий. Чувствую себя ничего. Только пока слаб.

Нельзя: ничего есть, ничего пить, находиться на солнце, ходить, трястись, поднимать тяжелое и т. д.

Капитана Афанасьева я знаю. Мы на нем катались с Ниточкиным вокруг Кильдина, снимали всякую дрянь. Один кадр вошел даже в картину. Кораблик неплохой. Мне только не нравится, что он подолгу околачивается около причала. Если так будет и при тебе, ничего в этом хорошего нет.

Вообще в том, что тебе не дали визу, нет ничего хорошего! Ну, ничего, ты немало ждал, подожди еще. Уверен, что это временно.

До десятого буду на даче. Приезжай.

После десятого буду в Тбилиси — приезжай. Я имею в виду июнь.

Я по тебе соскучился. Поцелуй маму и передай ей от меня самый горячий привет.

Гия Данелия.

18.05.68

Дорогой Виктор.

Письмо я тебе написал, это я хорошо помню. Точно так же, как заклеил конверт и надписал адрес. А вот что с ним стало дальше — не знаю. То ли я его отправил, то ли оно лежит у меня на столе в Москве…

Дела мои весьма паршивые. Работать трудновато, актера на главную роль нет, чувствую себя хреновато.

Главное, никак не могу понять, про что я снимаю фильм и как его надо делать. Меня все спрашивают, что я поведаю человечеству, какие мысли будут глаголить с экрана, а я загадочно улыбаюсь: не могу же я признаться, что никаких мыслей у меня и в помине давным-давно нет и что снимаю я не ради идеи, не ради славы, не ради даже денег, а просто так, потому что хочется нырнуть в этот мирок, какой я выдумал, и побарахтаться там, пока меня оттуда не извлекут за волосы!

Тебя я люблю и скучаю без тебя. Думаю, мы с тобой связаны на всю жизнь и еще не раз поработаем вместе. А что? Давай на будущий год махнем куда-нибудь и напишем чего-нибудь непонятное! Если я, конечно, не подохну за это время. Ну, ладно!

Передай самый горячий привет маме.

Целую. Гия.

1971 г.

Здравствуй, Виктор!

Очень скучаю по тебе. Если будет время — приезжай. Правда, я уже не собутыльник — вылечился… но с удовольствием сижу за столом и смотрю, как надираются другие. Если захочешь — черкни.

Дела идут медленно — никак не могу сообразить, как испоганить лучше «Хаджи Мурата» Толстого.

Приезжай.

Наказы:

1. Не поддавайся настроению окружающих еврейских музыкальных уклонистов, не пиши музыку! Ты — молод! Еще рано тебя убивать!

2. Нежно целую твою маму, всех твоих невест и тебя, гад паршивый.

3. Пить бросил недавно

4. Шпаликов напилил 6 страниц и, удивленный своей выдержкой, пьет третью неделю.

5. Привет. Гия.

1973 г.

Гия, я знаю, что грузины, абхазцы, татары, монголы и евреи есть источник всего зла на земле. Именно поэтому я и решил воскресить на страницах широкой прессы твое бериевское имя. Ты ведь никакой не грузин, а менгрелец или что-то еще более ужасное.

Сколько раз в день тебе ставят клизму с берием (прости, барием)? Два дня назад мне ставили пять раз. Половина берия продолжает сидеть в моих кишках и сегодня.

Гия, хочу поговорить с тобой о похоронах. Конечно в принципе, у тебя, как Почетного Гражданина Тбилиси, на этот счет все будет в порядке. На всякий случай хочу тебе напомнить, что у нас есть бивень мамонта[27]. Он уже надпилен. Только что по ТВ передали чрезвычайное сообщение о краже двух мамонтовых бивней из музея в Париже. Каждый оценивается в 1 000 000 долларов. Если учитывать инфляцию, то все равно нам с тобой хватит на такие поминки, которые войдут в историю не только России, но и привыкшей к безумным застольям Грузии.