Я — матрос «Гангута»! - Дмитрий Иванович Иванов

— Давай, братва! Не стесняйтесь!

После официальной встречи матросов собрали на юте. Керенский встал в позу Бонапарта и начал с патетикой говорить о долге перед союзниками, о воинской дисциплине и чести. В задних рядах не выдержали.

— Скажите лучше, когда война кончится?

По голосу я узнал Санникова.

В ответ Керенский залился соловьем о том, что демократия не может допустить подавления революции немецкими кайзеровскими войсками, что мы должны вначале разгромить общего врага, а потом уже приступить к революционным социальным преобразованиям в стране.

Так ничего и не добившись, военный и морской министр уехал в Петроград. Соглашательские газеты, как дворняжки, в своих статьях обрушились на моряков Гельсингфорса. Она вопили, что на кораблях флота нет никакого порядка, нет воинской дисциплины, там господствует анархия, что военного и морского министра почти выгнали с «Республики», что на судах попристраивались за большевистской ширмой немецкие шпионы.

Потерпев фиаско в попытке поднять «боевой дух» флота, Керенский не успокоился. Временное правительство смещает избранного матросами командующего флотом вице-адмирала Максимова и на его место назначает более решительного контр-адмирала Вердеревского, издает приказ о формировании из моряков «батальонов смерти» для отправки на фронт, якобы для защиты революции.

Но к этому времени уже состоялся I съезд моряков Балтийского флота, на котором был принят устав, предложенный большевиками Центробалта. Решения съезда объединили и сплотили матросов вокруг их революционного ядра — Центробалта, который руководствовался законным уставом. Съезд специальным постановлением после выступления Максимова отметил его заслуги и обязал Вердеревского идти по стопам своего предшественника. Сила и влияние Центробалта значительно возросли. Все приказы военного и морского министра натыкались на бронированную стену в лице Центробалта. Разбился об эту стену и приказ о формировании «батальонов смерти». По этому поводу Центробалт вынес резолюцию:

«Ввиду недостатка специалистов на кораблях и угрозы наступления немецкого флота ни один матрос, верный революции, не может покинуть корабль. Излишек офицеров может быть, в порядке приказа, откомандирован на сухопутный фронт.»[21]

И приказ Керенского повис в воздухе.

Ничего не вышло и из затеи перебросить в Гельсингфорс соглашательски настроенные команды ряда крейсеров. Как только они прибыли, туда сразу же были направлены наши агитаторы, и вскоре команды этих судов резко полевели, большинство из них стали поддерживать лозунги, выдвигаемые большевиками.

Но, видно, не так обстояли дела в сухопутных частях. Обманными обещаниями, а иногда и запугиванием, введением на фронте высшей меры наказания удалось поднять войска в наступление.

В день начала наступления на фронте по улицам Гельсингфорса двинулась грандиозная демонстрация матросов, солдат и рабочих. Во главе ее шли члены Гельсингфорсского Совета и комитета РСДРП(б). Над колоннами развевались красные знамена, пестрели лозунги: «Долой империалистическую войну!», «Да здравствует вооружение всего народа!», «Землю крестьянам, промышленность под контроль рабочих!», «Да здравствует социализм!».

В тот день Гельсингфорсский гарнизон и рабочие отряды сказали свое решительное слово. На митинге была принята коротенькая резолюция и составлена телеграмма Первому съезду Советов, который проходил в это время в Петрограде. Гельсингфорцы не просили, они требовали от съезда «немедленного удаления представителей буржуазии из правительства, передачи всей власти в руки Всероссийского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов…»[22]

Посылая свои требования, моряки не знали, что на I съезд Советов съехались главным образом соглашатели, а их телеграмма вызвала среди руководителей съезда переполох и не была оглашена делегатам.

Через три дня снова общегородской митинг, и снова колонны демонстрантов движутся на Сенатскую площадь. Для уговаривания балтийцев из Петрограда прибыли делегат I съезда Советов эсер Авксентьев и меньшевик Гегечкори.

Снова лозунги, транспаранты, знамена, возбужденные разговоры о предательстве революции Временным правительством. Эсеро-меньшевистские агитаторы вынуждены были ретироваться. На их место поднимались большевистские ораторы. Они клеймили позором Временное правительство, отдавшее приказ о наступлении. А газета «Волна» в тот день писала:

«Наступление, начатое нами, ведет к отвлечению сил и внимания русского народа от революции, оно наносит удар в спину трудовым массам всех стран, оно усиливает позиции господствующих классов и правительств всех стран, оно организует и укрепляет контрреволюцию в России… Ни одна капля крови не должна быть пролита в интересах грабительской войны!»

Кипела, бурлила Балтика. Из Петрограда приехали Санников и Лемехов. Они побывали на Всероссийской конференции военных организаций РСДРП(б) и привезли оттуда боевой революционный дух.

Вскоре вернулась наша делегация из Севастополя. Товарищи рассказали немало интересного. Оказалось, перед отъездом им дал напутствие Я. М. Свердлов. Он сказал: «Наша задача — превратить Севастополь в революционный базис Черноморского побережья. Севастополь должен стать Кронштадтом юга»[23]. Степан Пинчук сообщил, что члены делегации убедительно выступали с разоблачением брехни о балтийцах.

Черноморцы отозвались на призыв нашей делегации. Дело дошло до того, что они чуть не утопили командующего флотом Колчака.

Тайное становится явным

Темп жизни на корабле до того стремительный, что нет времени даже с друзьями словом переброситься. Вахта, судовые работы, митинги и собрания, собрания и митинги. Как-то под вечер я принес свежий номер «Волны» и раздал его по ротам и командам, а затем зашел в батарейную палубу. Там увидел Санникова. Он читал «Окопную правду». Я обрадовался, что наконец смогу поговорить с ним один на один.

— Как там? Что пишут?

— Пишут, брат, здорово! Ты только послушай. Выходит, министры-социалисты встали на открытый путь контрреволюции. Если Гучков только думал о наведении дисциплины, стращал особыми мерами наказания, то Керенский эти меры в приказном порядке ввел. Это раз! Милюков и Гучков ноты писали да заверяли союзников, что воевать будут до победного, а Керенский эти ноты в дело повернул. Это два!.. Гучков стращал, а Керенский действует.

Ни митингов, ни собраний в тот вечер не было. Мы долго сидели в батарейной палубе и обсуждали сложные повороты революции. Заиграл сигнал вечерней поверки, мы поднялись и пошли на верхнюю палубу.

Я проснулся среди ночи — кто-то толкал меня. Открыл глаза: передо мной стояли Куковеров и Санников.

— Радиограмму получили! В Петрограде кровопролитие!

Через несколько минут мы собрались в радиорубке. Ждали подробностей, но они не поступали.

Только на второй день часам к шестнадцати стало известно, что 3 июля в Петрограде прошла демонстрация, которая 4 июля была продолжена с участием матросов, прибывших из Кронштадта. Колонна демонстрантов была обстреляна из пулеметов, имеются убитые и раненые. У Таврического дворца кронштадтцы потребовали передачи всей власти Советам.

Центробалт собрал все судовые комитеты и открыл объединенное заседание. В тот же день, 4 июля, в Петроград отправилась делегация с резолюцией, содержащей требование немедленно передать всю власть Советам и арестовать товарища морского министра