Итальянское лето с клубничным ароматом - Анна Боначина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время бега ему удавалось расслабиться, а это было не так уж мало, учитывая, что обычно он работал по двенадцать часов в день и времени на себя самого с таким графиком оставалось довольно мало. Поэтому бег стал для него своего рода спасением.
В это время он думал только о том, как ставить ногу, был сосредоточен на самом движении, дыхании и на биении сердца, которое становилось все быстрее. Таким образом для Чезаре пробежка становилась своего рода мини-отпуском. И если бежал он достаточно долго, мысли о повседневных делах его покидали, стекали вниз, из головы до кроссовок, и он чувствовал себя свободным.
Тем утром он направился по своему обычному маршруту, тому же, что и всегда, когда бывал в Тильобьянко, – по улочкам вокруг деревни, что-то вроде обзорного маршрута, потом сворачивал на улицу, которая вела из деревни к вилле «Эдера». Все вместе – добрых сорок минут.
И вот сейчас, примерно на полпути, когда ноги несли его уже сами и Чезаре почти перешел в это драгоценное состояние сознания, когда исчезали практически все мысли, он, не сбавляя темпа, свернул на тропинку, ведущую к викторианскому особняку. И тут же увидел впереди девушку в джинсовых шортах и футболке, которая, судя по ее виду даже со спины, явно знавала времена и получше. Она шла прямо к калитке виллы, и Чезаре тут же узнал в ней писательницу, сбегавшую всякий раз при виде его.
Однако теперь он не позволит ей исчезнуть, подумал Чезаре, приготовившись использовать свое знаменитое и проверенное временем обаяние. Он уже начал читать ее первый роман, и описания пиратов и откровенных платьев его порядком развеселили. Эти мелодраматичные истории в самом деле пишет эта встрепанная девчонка? Он с трудом удержался от смеха.
– Доброе утро! – поздоровался он, обогнав ее и остановившись.
Присцилла застыла. У нее появилось то странное ощущение, как когда внезапно просыпаешься утром прямо посередине сна и не до конца понимаешь, спишь ты или нет, и где вообще находишься. Ее настиг призрак Роджера МакМиллана во плоти. И что теперь?
Она смотрела на него как на инопланетянина, улыбавшегося ей, с этой его пиратской бородкой с проседью.
– Доброе утро, – в итоге ответила она. Вряд ли можно совершить ошибку, просто поздоровавшись.
– Это же вы та писательница, что сняла виллу «Эдера» на лето, верно?
Присцилла промычала что-то утвердительное.
– Мы уже виделись в магазине Кларетты, помните?
– Да, такая ворчливая старушка.
– Именно она, – с улыбкой подтвердил он и представился: – Меня зовут Чезаре.
– Присцилла, приятно познакомиться, – ответила писательница, пожав протянутую руку, а потом спросила: – Вы детский кардиохирург?
– Вообще-то пластический хирург, – удивленно, но весело ответил Чезаре.
Присцилла внимательно оглядела его, задержав взгляд на вспотевшей нежной коже во впадинке на шее. Идеальный треугольник.
Будто как раз для ее губ.
– В таком случае еще хуже, – ответила она наконец, пытаясь собраться.
Но он… проклятье, он взял и рассмеялся!
– Вы бы предпочли, чтобы я оказался детским кардиохирургом?
– Господи, нет! Это было бы ужасно! – вырвалось у нее.
– Представляю, – заметил он и предложил: – Давайте я провожу вас домой, а вы нальете мне стакан воды?
Присцилла не нашла причин ему отказать. А может, и не очень искала.
И вот Присцилла с Чезаре уже чинно сидели по обе стороны элегантного чугунного столика со стоящим на нем кувшином воды с лимоном. Два совершенно незнакомых человека, вынужденные разделить неожиданную близость, включающую в себя растрепанные волосы и жемчужинки пота.
Она, сидевшая молча, чувствовала, как странный росток в груди давит все сильнее со стороны сердца. И если вдруг окажется, что это был признак инфаркта, ей еще повезет.
Он, так же молча потягивая воду из стакана, осматривался и спрашивал себя, почему эта девушка будто находится в точке между реальностью и каким-то другим миром. И чувство, которое он испытывал, не предвещало ничего хорошего.
– Тебе нравится вилла? – спросил он наконец, чтобы хоть что-то сказать. Мог бы придумать что-то получше, это уж точно.
Чезаре смотрел на это лицо, будто написанное маслом на холсте, как Супермен смотрел бы на кусочек криптонита.
– Здесь обитают привидения. Тут за дверьми прячутся идеи, и слышно, как мысли несутся по коридорам, – мечтательно ответила она.
Чезаре отставил стакан: вот оно. Она играла словами, точно фокусник, вытягивающий из цилиндра цветные ленты, думая о том, чего даже не существовало, пока она это не представила.
Где-то внутри него, неслышно щелкнув, открылся крошечный замочек.
– Ты же знаешь, что эту виллу построили из мести? – спросил он, чтобы немного восстановить самообладание.
Присцилла навострила ушки: что за история?
– Тебе никто не рассказал про Гуальтьеро дель Пиццо? – удивился он, заметив ее вопросительный взгляд.
Она покачала головой. У этой виллы есть история, а Присцилла о ней даже не слышала?
– В таком случае, если хочешь, ее тебе расскажу я. Но тогда ты мне объяснишь, откуда у тебя эта идея фикс про детского кардиохирурга и почему в тот день, когда мы встретились, ты убежала со всех ног.
Присцилла, притихнув, устроилась на диване, подобрав ноги под себя. Ну как ты скажешь реальному человеку, что приняла его за персонажа из книги?
– Я приняла тебя за персонажа из книги.
Ну вот и все.
Такого Чезаре и правда не ожидал. Женщины ему говорили что угодно, но с героем романа еще не сравнивали. И, естественно, он не только развеселился, но и почувствовал себя крайне польщенным. Присцилла посмотрела ему в глаза:
– Теперь твоя очередь, рассказывай.
«Рассказывай», произнесла женщина, которая придумывала истории, и почувствовала, как живущая в ней девочка перестала плакать и доверчиво поднялась повыше, настолько, что ее отражение показалось в глазах Присциллы.
«Расскажи мне», – просто сказала девочка. И никогда еще она не давала кому-либо такой власти над собой.
Что же теперь?
Именно в тот момент, когда Присцилла приготовилась слушать историю Чезаре, другая женщина трясущимися руками писала переполненную любовью фразу на кусочке тонкого картона цвета глицинии. Кусочке, на который она возлагала большие надежды.
Решение доверить будущее своей личной жизни запискам, написанным по правилам хорошего тона, крылось в неожиданном возвращении в деревню мужчины, которого вышеуказанная синьора любила неистовой и всепоглощающей любовью всю свою жизнь.
Однако этим летом она решила действовать, заявить о себе: в течение всего отпуска засыпать Чезаре цветными записками, пропитанными страстью. Впрочем, анонимными, потому что она боялась его осуждения.
Она пока не думала, что могло случиться после воплощения этого плана в жизнь. Начать подбрасывать записки уже требовало немалой отваги. По одной за
