Главная роль - Павел Смолин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С «куратором» от «охранки» мне непонятно: высокородные спутники от него очень так по-светски воротят нос. Это когда улыбаются, здороваются, говорят приятные вещи — как в глаза, так и за ними — но на офицерские вечера с цесаревичем приглашают в последнюю очередь. Василий Николаевич несправедливое отношение, полагаю, видит, поэтому большую часть времени проводит у себя в каюте, принимая одно приглашение из трех — только на те вечера, где будет Николай.
Странные люди — в чиновников да аристократическую верхушку уже не один десяток лет молодые люди в куцых плащах чемоданы нитроглицериновые кидают, а вы от того, кто ваши жопы бережет, нос воротите. Я комплексов лишен, поэтому пару раз приходил к генералу Курбатову попить чаю под разговоры о вреде марксизма. Нормальный мужик — потомственное дворянство выслужил еще его отец, а сам Василий Николаевич на фронтах Русско-Турецкой рубился, награды за это из Высочайших рук получал. В случае, если в стране случится революция, Курбатову, как и всем его высокопоставленным и не очень коллегам, придет конец — он это прекрасно понимает, а стало быть доверять ему не связанные с борьбой с родственничками дела можно.
Страх японцев был частично купирован моим подробным рассказом о происшествии на плантации. Николай же наследник, у Господа на особом счету, должен как следует «карантин» отбыть. «Частично» — потому что японцы не дебилы, и знают, что ни сатанинский притон, ни Великий пост не мешали ему путешествовать по Индокитаю, а здесь вдруг мешают. Ох, подозрительно!
Советники проводили нас до паланкинов, мы снова коллективно сфотографировались, попрощались, и мы с принцем отправились в школу.
Аниме мне никогда особо не нравилось, но школа в голове невольно представлялась каноничная, панельно-стеклянная в окружении лепестков сакуры. Примерно это и я получил, с поправкой на материалы — школа деревянная — и то, что сакура в этом году уже отцвела.
Детей в школьном дворе оказалось подозрительно много. Объяснение у меня есть, из подслушанного обрывка разговоров советников — для торжественной встречи цесаревича японцы свезли в Нагасаки тысячи ребят, пошив каждому новую форму. А их ведь еще нужно кормить — поспать-то и на улице могут, тут тепло. На одних только школьников японцы ухнули тысячи йен — во сколько же миллионов обошлась встреча целиком? Спасибо мне — хотя бы частично «окупил» затраты.
Школа выглядела новой, на каменном заборе ни ростка мха, остекленные — в Нагасаки далеко не везде так — окна отражали догорающее солнце. Коллективная фотография, выстроившиеся вдоль ведущей к школе дорожки дети проводили нас глубокими поклонами, и мы с принцем вслед за директором школы, учителем Монтоку — лысым мелким старичком с седой бородой и в дорого выглядящем кимоно — прошли внутрь.
Деревянные коридоры были полны жизни: по второму этажу топали многочисленные деревянные башмачки, звучали радостные детские голоса, а здесь, на первом, ребята постарше и из семей поприличнее вручили мне от лица школы скромно, но очень красиво украшенный лакированный бамбуковый тубус со «скромной поделкой участников ткацкого кружка». На корабле посмотрю — у японцев открывать подарки сразу не принято.
Коллективно сфотографировавшись с учениками в фойе, на фоне школьных наград — иероглифы сказали, что три четверти привезли аж из Токио — мы отправились в актовый зал, представлявший из себя покрытое татами просторное помещение с низкой деревянной сценой у дальней стены, задник которой был украшен явно новыми, крайне хорошо нарисованными облаками и солнцем, а с краю стояло фортепиано. Для Никки старались, но и мне сойдет.
«Массовка» в виде учеников уселась прямо на татами, важные мы — на расшитые золотыми нитями подушки, и началось представление. Под аккомпанемент фортепиано, за который усадили учителя музыки, ребята спели парочку детских песен, и я похвалил, чтобы маленьких японцев, не дай бог, не выпороли за недостаточное старание:
— Принц Арисугава, хористы демонстрируют похвальное мастерство!
Потом ученики показали парочку сценок из классической японской мифологии.
— Актеры настолько убедительны, что я почти забыл об их настоящем возрасте!
— Возможно присланные вами сладости придают им стараний, — отшутился Арисугава.
Далее директор поблагодарил нас за визит и предложил сказать парочку слов ученикам. Хороший момент, чтобы произвести сильное впечатление, выложив козырь.
— Сиди, я сам, — шепнул я Андрею и пошел к сцене под его удивленным взглядом.
Выбравшись на подиум, улыбнулся похлопавшим мне ребятам и принялся вещать на сдобренном акцентом, но вполне приличном японском:
— Я очень доволен тем, как вы приняли меня в вашей школе.
Арисугава посмурнел — стопроцентов сейчас сидит и вспоминает все, что вокруг нас сегодня говорилось на японском. Остальные владели собой хуже, удивленно выпучив глаза. Исключение — дети, которые приняли мое знание их языка как должное.
— Глядя в ваши юные лица, я вижу решимость учиться сложным наукам и честно трудиться на благо родной страны, — продолжил я. — О том же самом мечтают русские дети. Труд, взаимовыручка, дружба и общее дело — это то, что помогает странам двигаться вперед.
Директор захлопал первым, и ученики сразу же подхватили. Хорошо, но недостаточно! Я подошел к фортепиано, уселся на табуретку — не регулируется, собака, низковато — и, забив на ошибки, как смог принялся играть детскую японскую песню «Паприка» [ https://www.youtube.com/watch?v=T0valuAksuo], мы ее на занятиях по японскому учили. Включена в школьную программу Японии будущего, рассказывает о том, как хорошо дружить и трудиться всем вместе.
Мордашки ребят расплылись в улыбках, и они под руководством сориентировавшегося учителя музыки принялись хлопать ладошками в такт. Доиграв, я поднялся из-за инструмента, выслушал аплодисменты и признался:
— На фортепиано я играю не так хорошо, как ваш уважаемый учитель.
— Вовсе нет! — заверил выбравшийся на сцену директор. — Ваше Высочество, могу ли я попросить вас продиктовать слова этой прекрасной песни?
Ну конечно же можно — будет нелишним пролезть в японскую школьную программу.
* * *
В гостиной цесаревича было людно — «зайди ко мне, Жоржи» трансформировалось в сбор всей «корабельной» верхушки. Окутанные табачным дымом фонари — «борьба с бесами», как ни прискорбно, аристократию не затронула — едва справлялись со своей задачей, но в неясном свете мой длинный, обильно сдабриваемый драматичными жестами, рассказ получился особенно атмосферным, и я с удовольствием замечал, как Николай бросает на Шевича обиженные взгляды — такое веселье из-за какой-то там дипломатии пропустил!
— И тогда
