Боль - Ольга Богуславская

Вечером, 23 августа, едва остыв от убийства Винникова, на двух машинах подъехали к даче Лариной, достали водку, закуску и стали ждать наступления ночи. Елена уже приехала. В окно машины, которая стояла во дворе, были видны сумки с товаром, который на другой день она должна была отвезти на рынок в Кузьминки.

Из показаний Владимира Никитина 4 ноября 1997 года: "…приехали в деревню Верхнее Мячково, где стали дожидаться наступления поздней ночи. Я сходил к дому Елены и увидел возле него машину, набитую товаром… Все вместе зашли на террасу. Навстречу из комнаты выбежал Олег Семыкин. Его тут же повалили на пол и связали руки за спиной, после чего я прошел в комнату, вход в которую был расположен с левой стороны террасы. В комнате на одной из кроватей я увидел спящего мальчика, на вид 14 лет, а на другой — двух девочек, которые сказали, что им 15 и 16 лет. Разбудив всех детей, я заставил их пройти в соседнюю комнату, где находилась их мать, и посадил всех на одну кровать. Демонстрируя пистолет ТТ, я потребовал у Елены выдать деньги, но та ответила, что денег у неё нет. Мальчик стал плакать, и Елена попросила меня убрать пистолет, что я и сделал. В это время остальные искали в доме деньги… По моему требованию Ларина сняла с себя золотые украшения и передала мне. Зобов завел машину Елены, в которой находился товар Елены, и уехал. Я связал руки детям… Пока остальные нападавшие находились в комнате Елены, я отвел одну из девочек и мальчика в комнату, где они первоначально находились, и закрыл их там, после чего вернулся обратно и увидел, что у Лариной уже связаны руки и ноги. Я подошел к ней и заклеил ей скотчем рот. После этого, разозлившись по той причине, что Елена не выдала деньги, несмотря на то, что об этом её просила и находящаяся рядом с нею девочка, произвел выстрел в голову девочки, которая лежала на кровати рядом с матерью, а затем вернулся в комнату, где находились другие дети, и здесь выстрелом в голову застрелил сначала девочку, после чего выстрелил в голову мальчика, лежавших на кроватях".

Помните, как он рассказывал сестре Зобова про то, как отлетало пол детской головы?

Максиму Ларину было 11, Диане Лариной — 14, а Оксане Лариной — 15 лет.

Надо думать, что ночное нападение на семью Лариных вдохновило его участников. Все прошло как по маслу: вагончики подожгли, добра вывезли на сто миллионов, да ещё и машину прихватили.

Куда теперь? Как куда? В Москву, на Таганскую улицу. Во время налета не забыли захватить и сумку Елены, в которой лежал её паспорт и ключи от квартиры. В паспорте нашли адрес: Таганка, дом 1, - туда к 8 часам утра 24 августа и приехали. Открыли ключом входную дверь. Квартира была коммунальной, но в этот час никого из соседей не было. Не знаю, понимают ли соседи, что родились в рубашке, — на их устранение незваным гостям понадобилось бы лишь несколько минут. Но в квартире было пусто. Из комнат Лариных вынесли все. На столе осталось только пять рюмочек — не обмывать же удачу из горла! Грузили в машины с чувством, с толком, с расстановкой. Укладывали аккуратно: торопиться было некуда.

В это время по улице шел молоденький оперативник из отделения милиции на Таганки. Видит — мужики телевизор укладывают. Две машины стоят рядом, одна забита до отказа. А дело было в субботу. Милиционер подумал: может, люди на дачу едут? Но номер одной из машин — "восьмерки" — на всякий случай запомнил.

Между тем через час после того, как "дачники" уехали, вернулись соседи. Увидели, что двери комнат Лариных распахнуты настежь. Заявили в милицию. А потом опергруппа, которая работала на пожарище в Верхнем Мячкове, решила осмотреть квартиру Лариных в Москве. Приезжают на Таганку а там московская опергруппа проводит осмотр места происшествия. Тут-то и пригодился номер машины. Ее объявили в розыск.

По номеру машины вышли на Капущу.

Капущу поймали 29 октября. За это время стая успела убить ещё двух человек: милиционера И. Тетеркина и приехавшего из Молдавии на заработки М. Пештеряна. С Тетеркиным они повздорили мимоходом, а Пештерян просто не понравился — лицом не вышел.

Взяли Капущу не сразу. Дело в том, что после убийства Лариных Никитину не терпелось съездить в Верхнее Мячково, посмотреть на пожарище, узнать, что люди говорят. Капущу и Никитин посадили в машину знакомую даму, подъехали к дому тетки сожительницы Никитина — а жила она как раз в Верхнем Мячкове — и послали за теткой. А там ждала засада. И как только появился гонец от бандитов, милиционеры выскочили на улицу и начали стрелять. Женщины стоят посреди улицы ни живые ни мертвые от страха, милиционеры бегают и стреляют, а Капущу и Зобов молниеносно — в машину и полетели на берег Москвы-реки. Там они бросили машину, переплыли реку и скрылись.

Так раменская милиция проиграла первый раунд смертельного поединка. Все ведь прекрасно понимали, что каждый день мог принести новую жертву. Терять стае было уже нечего.

Но в последний день октября 1997 года Капущу все же взяли под стражу. И две недели он молчал. А потом заговорил. Я спросила Андрея Маркова, заместителя начальника отдела по расследованию важных дел, убийств и бандитизма Московской областной прокуратуры, почему Капущу начал давать ему показания, — он только пожал плечами. Может, потому, что Капущу понимал, что он смертельно болен — застарелый тюремный туберкулез, — а может, ещё почему. А потом пришла очередь Зобова. Зобов назвал Гулевского, а Никитин рассказал про Рослякова.

Рослякова, если помните, областной суд после нападения на инкассатора отпустили под залог, и судья все удивлялся, чего это Росляков на повестки не откликается. А у того времени не было. Сначала он убивал, а потом занимался сбытом награбленного. К началу января 1998 года, когда захлопнулся последний капкан, Росляков успел сбыть добра убитых почти на миллиард рублей. Кстати, дело об убийстве люберецкого инкассатора, по которому Росляков был отпущен под залог, не рассмотрено в суде. А Росляков молчит. У него хороший адвокат, кандидат наук, он запретил ему давать показания — и Росляков показаний не дает. Между тем 16 августа в Московском областном суде прошло распорядительное заседание по делу банды Капущу. Отбирали присяжных.

Капущу повезло. Он умер в тюрьме от туберкулеза. Кто первым расскажет присяжным, как за два дня, с 22 по 24 августа, были убиты девять человек? А всего известно о пятнадцати жертвах. И так как за две недели до смерти Капущу начал рассказывать все, стало ясно, что убийств и грабежей было гораздо больше. Но Капущу, я же говорю, повезло. А оставшиеся в живых ни в чем не раскаялись и, надо думать, на что-то надеются, потому что смертную казнь отменили и, значит, впереди у них — жизнь.

…Это хорошо, что их не расстреляют. Это был бы просто подарок судьбы — умереть в тюремном дворе от честной пули. Теперь наступил черед Елены Лариной. Она казнит этих людей, просто они об этом не знают.

На свете нет ничего сильнее материнской любви. Нет, не было и не будет. И если ей не было дано счастья умереть первой и не видеть, как убивают её детей, её душа переможет и это. Для того чтобы прийти туда, где будут её палачи. В Бога я не верю, но я верю, что Елена Ларина не даст им сомкнуть глаз, не даст смотреть на солнце, не даст забыть ту ночь, когда они пришли в маленький домик, где спали её дети.

И они ещё пожалеют о том, что их не расстреляли.

Убийство на лосином острове

Она ждала меня у входа в редакцию.

В турецком кожаном пальто с потертым песцом, в видавшей виды вязаной шапке.

Она не решилась подойти сразу и шла за мной, потом окликнула:

— Ольга Олеговна, я Леонтьева…

Вглядываюсь.

— У меня сына посадили на семь лет…

Убей, не помню.

— За мужа…

— Лосиный остров?

Обрадовалась, слабо улыбнувшись:

— Ну да, да…

Я останавливаюсь. Замирает и она. Потом ставит на снег старенькую сумку. Долго ищет в кармане конверт, из которого с величайшими предосторожностями извлекает фотографию и протягивает мне.

— Сын?

— Сын.

Не похож. Резкий подбородок, выпуклые надбровные дуги, тяжелый взгляд. Она сбоку заглядывает мне в лицо — все ли я вспомнила, все ли поняла, все ли увидела?

Не поняла и почти ничего не вспомнила, а зябкие февральские сумерки не располагают…

— Простите, как вас зовут?

— Тамара Васильевна.

— Тамара Васильевна, сын жив?

— Жив.

— Вернулся?

— Вернулся.

— Что же вы хотите?

И тут из темноты выступает женская фигура и останавливается рядом.

Сестра. Только повыше, помоложе и взгляд теплый.

— Мы вас очень просим, позвоните нам, когда сможете.

Застывшей рукой записываю телефон.

— Тома, пойдем…

И уходят.

А я стою и вспоминаю.

Зачем они приехали вдвоем?

Зачем вообще приехали?

Потом, уже дома, полистав старые тетради, нахожу записи к ненаписанному тогда материалу. А она начала со слов: "Мы живем на Лосином острове". Я так и написала: "Лосиный остров".