Император последнего дня - Максим Шешкаускас

(Сны Ника)

Иду по мелкой крошке битого стекла. Босые ноги вязнут по лодыжку. Вокруг темнота и ни единого звука, кроме мерзкого хруста под ногами. Чувствую непереносимою боль, будто ступни стерты уже до костей, но все равно зачем-то иду глубже в неизвестный мрак.

Светлеет. Но не так, когда с восходом солнца лучи пронзают тьму, а словно лопасти неведомого вентилятора разгоняют сгустившийся мрак, делают его жиже и прозрачней, – сложно объяснить.

Передо мной лестница. Значит, вот она, цель моего путешествия. С души словно камень упал. Держась за холодные гладкие перила, поднимаюсь наверх. Ноги, наконец, высвободились из осколков. Внутри все ликует. Я понимаю, что наверху меня ждет что-то значительное. Может даже, разгадка моего предназначения.

Последняя пара ступенек. Преодолеваю и оказываюсь на небольшом круглом пятачке. Раздаются аплодисменты, и в лицо бьет яркий свет прожекторов. Щурясь и прикрываясь от света руками, пытаюсь рассмотреть зрителей в битком набитом зале. На всех маски со стертыми лицами, лишь в первом ряду сидят двое безо всяких личин – парень и девушка – парень мне до боли знаком, но мне нет до него дела.

Она – сердце в груди замирает – она…

Я раскрываю руки, позволяя свету осветить лицо полностью.

Она!

Крылья, выросшие у меня из груди, поднимают меня вверх над сценой. Свет пронзает меня насквозь, и это чертовски приятно. Я растворяюсь в наполнившей меня до краев любви.

В зале раздается смех тысячи голосов, и я понимаю, что камнем несусь обратно к сцене. Не успев испугаться, падаю. Зал взрывается аплодисментами – представление состоялось.

Разбившись в мелкую стеклянную крошку, которую только любовь может от тебя оставить, я сыплюсь вниз в темноту, к миллиардам точно таких же, как и я, кусочков…

02.01

Суббота

Когда запищал будильник, первой цельной мыслью, собранной из ошметков, носившихся в моей голове, было: «Как далеко я смогу запустить будильник из окна?» Видимо, не всегда первая мысль оказывается столь гениальной, как хотелось бы. У меня покалывало затекшие ноги. Я заставил себя подняться и отправился под холодный душ – ночью спал плохо, мне снились кошмары, содержания которых, как я ни старался, вспомнить не смог. Я был весь покрыт липким потом. Помывшись, я немного взбодрился, но меня привычно стошнило в раковину – я подумал, что похож на автомобиль, которому в сервисе сливают старое масло, и даже улыбнулся своей похмельной мысли.

Почистив зубы и побрившись, я не стал завтракать, а сразу оделся и вышел из дома. До двенадцати времени было не так уж и много, а хотелось реализовать свою задумку, которая еще вчера вечером пришла мне в голову.

Домой я вернулся без пятнадцати минут двенадцать, впопыхах сбросил джинсы, свитер и стал переодеваться в костюм: ведь наверняка Станислав Валентинович не примет моей демократичности в одежде. Ровно в полдень раздался телефонный звонок:

– Собрался? Выходи, – не дав мне вставить ни слова, сказал Станислав Валентинович и повесил трубку.

Я накинул куртку, проверил, не очень ли по-дурацки выглядит узел на галстуке, и отправился на встречу с начальником.

– Привет, – бодро поприветствовал я его.

Он ничего не ответил, завел двигатель и тронул машину с места.

– Это тебе. – Я достал из кармана небольшой сверток, завернутый в газетную бумагу и обвязанный ленточками. – С Новым годом.

Станислав Валентинович покосился на меня, на сверток, на дорогу, затем опять на меня – взял подарок, повертел его в руке и бросил на заднее сиденье.

– Разве ты его не откроешь? – спросил я, догадываясь, что вновь останусь без ответа.

В динамиках уже хорошо мне известный певец затянул длинную песню о том, что собирается принять грехи всей своей семьи, я же негодовал по поводу реакции Станислава Валентиновича на подарок. Еще вчера вечером я решил, что поступил не очень-то и хорошо, и таким вот образом решил загладить свою вину. В газету подарок, между прочим, упаковывал сам лично. Певец закончил грустный рассказ о судьбе лирического героя песни словами, что он будет отмывать грехи, пока вода не станет чистой, и я вновь заговорил:

– А все-таки, кто умер-то?

Станислав Валентинович чуть повернул голову в мою сторону, будто решая, можно ли мне об этом сказать или нет.

– Геннадий Львович, – все же произнес он.

Я не сразу сообразил, кто это такой, потом до меня вроде дошло, и я, радуясь своей сообразительности, воскликнул:

– Гена, что ли? Тот, который с тараканами? – И тут же замолчал, обдумывая, можно ли так говорить о покойных.

Станислав Валентинович, не отводя взгляда от дороги, кивнул.

– А от чего? Что с ним случилось?

– Тараканы, – сказал он, едва шевеля губами.

– Это понятно, самоубийство, что ли?

– Я же сказал – тараканы. – Станислав Валентинович посмотрел мне в глаза. – Они все же выели его мозг.

– Как?! Разве такое возможно?!

– Как видишь…

Дальше мы ехали молча, Станислав Валентинович молчал, я же пытался уложить в голове услышанное. Где это слыхано, чтобы тараканы выедали человеческие мозги? Неужели они действительно так делают? А помогают им жуки-скарабеи?!!

Мы выехали из столицы, Станислав Валентинович свернул на дорогу, берущую вправо от основной магистрали, проехал минуты три и вновь свернул на небольшую забитую машинами стоянку. За стоянкой была обнесенная решетчатым забором территория кладбища.

– Приехали, – сказал он, ставя машину на стояночный тормоз. – Венок купи. И еще, от тебя сегодня ждут какой-нибудь речи. Придется сказать пару слов.

– А без этого никак? – попробовал возразить я, не очень обрадованный такой перспективой.

– Никак, – ответил он тоном, не терпящим возражений.

У входа на кладбище продавали цветы, венки, свечи и прочую похоронную атрибутику – и я выбрал огромный венок, в надежде, что он как-то компенсирует краткость моей, еще не придуманной, речи.

Через ворота мы прошли на территорию мертвых. На кладбище из-за обилия высоких сосен было холоднее, чем в городе, и я уже пожалел, что не надел шапку. Перчаток у меня тоже нет, и с руками была совсем беда – пальцы сразу же отмерзли: мне пришлось перекладывать венок из одной руки в другую с периодичностью меньше минуты. Единственной мыслью, вертевшейся в голове, было: «Побыстрей бы это все закончилось!» Даже тараканы-людоеды как-то отошли у меня на второй план.

Мы стояли у стен маленькой часовни, где уже толпились люди – я узнал знакомые лица, среди которых был и Амеба. Егора среди толпы я не заметил, конечно, он-то наверняка отсыпается дома, а не участвует в таких мрачных церемониях.